Председатель. — Это по благотворительной части, а по делам министров, чтобы назначить того или другого?
Вырубова. — Это безусловно нет. Я бывала там близко, сколько же я слышала, — я бы знала.
Председатель. — А какое же вы имели отношение к разрешению некоторых политических и государственных вопросов?
Вырубова. — Безусловно никакого. Весь дворец это на меня валил; за 12 лет я, кроме горя и мучения, ничего не имела.
Председатель. — Вы говорите, что религия не имела отношения к вашей жизни, а Распутин имел большое; это вероятно, ваша тетрадочка, вы писали? (Показывает тетрадку.)
Вырубова. — Да, я писала.
Председатель. — Я оглашаю тетрадь № 1. Молитва Григория Ефимовича (читает): «Господи, ты сам выбрал и нас выбрал из глубины греховной в чертог твой вечный живота». Вы говорите, что вы православная; какое отношение к православию имели Григорий Ефимович и его молитва?
Вырубова. — Ведь всякий человек может составлять молитвы по своему желанию.
Председатель. — А знали вы, что этот Распутин был развратный и скверный человек?
Вырубова. — Это говорили все, я лично никогда не видела; может быть, он при мне боялся, знал, что я близко стою от двора. Являлись тысячи народа, масса прошений, но я ничего не видела. Во-первых, вы же знаете, ведь никакая женщина бы не согласилась любить его, ведь он старый человек; сколько же ему было, — 50 лет, я думаю.
Председатель. — Тетрадка полна разных записей, на какие-то мистические темы… «Дивный бог», «Ваша благодать»…
Вырубова. — Да, я всегда массу записывала.
Председатель. — Так я вас спрашиваю, играло в вашей жизни роль это религиозное мистическое начало?
Вырубова. — Да, я всегда искала; массу записывала из книг; из того, что он говорил, очень много записывала.
Председатель. — Разве это не свидетельствует о том, что вы интересовались им исключительно?
Вырубова. — Им — нет; всеми, кто говорил что-нибудь.
Председатель. — В вашей тетрадке есть записи только о нем, а ведь вы встречали, наверно, не одного Григория Распутина. Почему нет других?
Вырубова. — Да, конечно, я многих встречала, но у других существуют сочинения, книги разных авторов; он же не писал, а говорил, его записывали, потому что он был неграмотный.
Председатель. — У вас записана телеграмма Распутина, из Покровского: «Ваш ему недоволен или мне я им не нуждаюсь, маленькой немного похворает ничего будет легче». Что это такое?
Вырубова. — Я не помню, это старое. «Маленькой», это, наверно, наследник, он очень часто болел, особенно ногою. Они всегда просили о нем помолиться.
Председатель. — «Отец ничего».
Вырубова. — Это, вероятно, мой отец, я просила помолиться.
Председатель. — «О докладе не беспокойтесь».
Вырубова. — Это, вероятно, я об отце что-то просила. Должно быть, очень старая тетрадка, посмотрите — в каком году.
Председатель. — А новее у вас ничего нет?
Вырубова. — Нет.
Председатель. — Вы все сожгли? Почему вы сожгли целый ряд документов?
Вырубова. — Я почти ничего не жгла.
Председатель. — Почти.
Вырубова. — Да, сожгла только несколько последних писем императрицы, не хотела, чтобы они попали в посторонние руки. Когда меня захватили, я сожгла несколько писем, но, кажется, у меня еще осталось все там, в домике. Там делали обыск. Я была больна. Не знаю, нашли что-нибудь или нет. Эта тетрадка — не помню какого года.
Председатель. — А по тетрадке вы не можете указать год?
Вырубова. — Я полагаю, что это самый первый год.
Председатель. — А все-таки… «Поручает мою хорошую Веру»… Кто это Вера?
Вырубова. — Правда, не помню совсем; я даже не помню, что у меня такая тетрадка была.
Председатель. — «Рачко бог знай, а Родзянко пусть судит бог»… Странник и Родзянко; это ведь какой-то особенный странник, который занимается немного и политикой?
Вырубова. — Говорят, он занимался политикой, но со мной лично он никогда не говорил о политике.
Председатель. — А вы сами политикой никогда не занимались.
Вырубова. — А зачем мне было заниматься политикой?
Председатель. — Разве вы никогда не устраивали министров, не проводили доклада?
Вырубова. — Нет.
Председатель. — Но вы сводили императрицу с министрами?
Вырубова. — Я даю вам честное слово, что никогда ничего подобного.
Председатель. — Вы лучше честного слова не давайте.
Вырубова. — Зачем мне министров сводить? Ведь я их совершенно не знала.
Председатель. — А Протопопова, Штюрмера?
Вырубова. — Штюрмера я не знала, Протопопова видела, когда он давно уже был министром.
Председатель. — Вы не можете объяснить это место телеграммы: «Родзянко пусть судит бог»…
Вырубова. — Нет, не знаю, за что судит; может быть, он просил чего-нибудь.
Председатель. — «Благословляю и целую тебя». Разве вы позволяли ему целовать себя?
Вырубова. — Да, у него был такой обычай. Когда я пошла к Милице Николаевне, она мне объяснила, что он всех целует три раза. Она сама подошла к нему, он поцеловал ее, и всех тогда целовал три раза, христосовался.
Председатель. — А вы не замечали в этом страннике никаких особенностей, может быть, он целовался не три раза, а много больше, не только христосовался, а немного больше?…
Вырубова. — При мне — никогда, я ничего не видела. Он был стар и очень такой неаппетитный, так что я не знаю.
Председатель. — Вы не отрицаете, что эта телеграмма — его?
Вырубова. — Да.
Председатель. — А тетрадка ваша к какому году относится?
Вырубова. — Вероятно, к 1907 или 1908; я потом ничего не писала никогда.
Председатель. — «Поцелуй всех». Что это значит?
Вырубова. — Всем привет передавал.
Председатель — (читает телеграмму). — «Духом радостно молимся отрадно всех вся тяжестей не надо не забудьте владыке за гулянку по Костроме всем дайте пусть и он носит просто напишите премудрости скоро увидимся. Тобольск Тоболяне». Что это значит: — «не забыть владыке за гулянку по Костроме?»
Вырубова. — Может быть, это про Варнаву.
Председатель. — Не относится ли это к 1913 году? Может быть, владыке не дали какой-нибудь награды?
Вырубова. — Вероятно, Варнаве; я не помню.
Председатель. — «Напишите премудрости». Кто назывался «Премудрость»? Вероятно, Николай Александрович?
Вырубова. — Подождите, «Премудростью», кажется, называли обер-прокурора. Нет?
Председатель. — Вы ошибаетесь. Итак, вы говорите, что ваши отношения с министрами были отношениями внешней вежливости, т.-е. они вам, как фрейлине и как близкому к семье императора человеку, наносили визиты?
Вырубова. — Да, безусловно, они ездили.
Председатель. — И вы не были с ними ни в каких сношениях по поводу государственных дел политической важности?
Вырубова. — Никогда.
Председатель. — Вы утверждаете, что Распутин никогда ни в какие дела не вмешивался?
Вырубова. — Безусловно не вмешивался. Мне говорили, что Протопопов ездил к нему.
Председатель. — И не только при вас, но через вас делал дела.
Вырубова. — Я никогда таких вещей не делала. Может быть, когда он бывал у них, у царей, может быть, он говорил с ними о чем-нибудь, потому что и Протопопов, и Штюрмер, и прокурор бывали у него.
Председатель. — Вы говорите, это старые телеграммы. Я беру новую — от 2 ноября 1916 года из Петрограда. Срочно. Вырубовой. Поезд ее величества. Ставка главнокомандующего. Калинин пускай пробудет только сутки. Кто это Калинин?
Вырубова. — Кого он называл Калининым? Кого-то из этих господ, кажется, Протопопова.
Председатель. — Не кажется, а наверное. — «Калинин пускай пробудет только сутки, более зависть будет хуже. Пошлите куда-нибудь на неделю побыть. Так долго в одних гостях только нельзя и те пока успокоятся. Не задерживайте его никак дольше». Эту телеграмму вы получили от кого?
Вырубова. — От Распутина. Между прочим, эти телеграммы не были переданы мне в ставку, я получила их здесь, когда мы вернулись, почему, — неизвестно. Вероятно, они были задержаны.