Сейчас от сада ничего не осталось. Им занималась мама. Не лично, руководила садовниками. Уже давно здесь обычный ровный газон. Не оставили даже кустарников.
Широкая дорожка из камня упирается в массивные двери. Когда-то ему было сложно с ними справиться и это жутко злило. Банально не хватало силы, чтобы их открыть. Теперь с этим не возникло проблем.
Забавно до дрожи: он легко может открыть эти двери, только открывать их ему не хочется.
Светло-серые тона облепили с первого шага. Сдавили тисками. Потолок осел свинцовым одеялом, пол будто засасывал. Затягивал в безнадежное ощущение чего-то неотвратимого.
Глухой стук закрывшейся двери пронесся по длинному широкому коридору и растворился в конце. Там, откуда отходят две лестницы: направо и налево, деля поместье на две части.
— Гостеприимство как и прежде, — хмыкнул тихо, но стены подхватили его голос, унося вглубь, будто он кричит, а не говорит едва ли не шепотом.
Тут он и научился контролировать громкость голоса, не повышая, а понижая его. Слишком оглушительными казались даже самые радостные восклицания, поэтому чем сильнее эмоция, тем тише он говорит. Это въелось в него плотно, неискоренимо.
Он был бы рад не появляться здесь. Никогда. Не вспоминать. Не видеть.
Забыть эти стены.
Выжечь из памяти.
Но он снова шел по поместью. Шаг за шагом. Тяжело.
Не позволяя согнуться под незримой тяжестью гнетущего пространства.
Плечи не опустились ни разу.
Дошел до конца, поворачивая к лестнице правого крыла, и остановился. Перед ним выросла фигура мужика в костюме, который на нем отвратительно сидел.
— Мистер Дейвил, я провожу вас, — сипло произнес он.
— Чудесно. Сам я в своем поместье не сориентируюсь.
Мужик не дрогнул.
— Распоряжение вашего отца.
— Разумеется.
Как может быть иначе? Здесь все происходило только по распоряжению. И сыну он рад до безумия, пристраивая к нему конвоиров.
Дейвил поднял брови, смотря на дуболома. Тот не двинулся с места.
— Долго будем стоять?
Подействовало. Вышел из ступора.
"Слабая попытка вывести из себя. Теряешь хватку, отец".
Презрение сквозило даже в мыслях.
Ему указали за спину, ожидая, когда он отойдет назад.
— В левое крыло? — переспросил, не веря.
Кивок в ответ заставил сжать зубы.
Какого черта?
Отец переселил ее из правого, считающегося семейным, крыла?
Напряжение в теле теперь чувствовалось гораздо острее. Злость накрывала с головой.
Его вывели на второй этаж. Прежде, в его детстве, здесь были гостевые комнаты. Теперь это комфортабельные клетки для тех, кому не повезло стать криспи. Куклами. Оболочками без души и собственных желаний.
Остановились у самой дальней двери.
Поселить его мать среди криспи, еще и в самой заднице.
"Конченный ты мудила".
Толкнул дверь, зная, что почувствует. Стягивающие грудную клетку кованые цепи с лязгом затянулись, норовя проломить ребра. Останавливая приток кислорода. Во рту мгновенно пересохло, оставляя горький привкус.
Пальцы онемели, но он все же с усилием закрывал за собой дверь.
Женщина с темными кудрявыми волосами, похожими на его собственные, смотрела в окно. Стройная как прежде. С ровной спиной, горделивой осанкой. Посмотрела через плечо.
Каждый вдох приходилось проталкивать неимоверным усилием.
Глаза, в точности, как у него, смотрели без узнавания. Пустые. Без признаков какого-то отпечатка воспоминаний, эмоций. Ничего.
— Добрый день, — учтивый голос.
Такой же сухой и пустой. Бьющий поддых сильнее поставленного и отточенного удара.
Кошмар наяву.
Она отвернулась, продолжая смотреть в окно.
А он не шевелился. Не мог.
Ни пальцем, ни рукой. И, кажется, даже не моргал.
Бесчисленное количество попыток докричаться до нее пронеслись перед глазами. Единственная причина, когда его голос звучал по-настоящему громко.
В памяти до сих пор жил угасающий свет в ее глазах. Он бережно хранил эти воспоминания, как бесценное сокровище, которое не отдаст никому и никогда. Тот свет, в котором отражалась бескорыстная, настоящая, искренняя любовь. К нему.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
То, что у него безжалостно отняли.
Кого у него забрали.
Дернул дверь, вылетая в коридор.
Кулаки сжались, челюсть свело от напряжения.
— Куда вы? — мужик бежал за ним, обеспокоенный резкой сменой поведения.
— Где он? Надеюсь, не надо уточнять, о ком я?
Ярость кипела, выплескиваясь раскаленной лавой.
Сколько они не виделись? Год, полтора?
Каждая их встреча заканчивалась плохо. И начиналась херово. Все их общение сводилось к взаимным упрекам и полному непониманию.
— Он занят!
— Да неужели? — рыкнул, дергая дверь в кабинет отца. — Ты занят?
Резкий вопрос вынудил его оторваться от разложенных на столе бумаг.
Некогда темные волосы поседели. Когда он видел его последний раз, серебро едва появилось. Блеклые голубые глаза уставились на сына. Потребовалось несколько мгновений, чтобы в полной мере оценить очевидные изменения во внешности.
"Что, не тот сопливый мальчишка, которым привык видеть?"
— Для тебя найду время, — тихий, как у него самого, голос притворно мягкий.
Нет, Шам никогда не обманывался на его счет. Он знал, что за мягкостью скрываются все колюще-режущие предметы, придуманные человеком.
Дал знак дуболому выйти в коридор. Дверь закрылась.
— Мы давно не виделись, я рад, что ты…
— Заканчивай, — рыкнул раздраженно, не собираясь выслушивать лживые слова. — Ты переселил ее к своим куклам! Мою мать поселил среди своего товара! Конченый ты ублюдок.
Армер Дейвил, опираясь ладонями о стол, медленно поднялся.
— Не смей говорить со мной подобным тоном, — предупреждающе покачал головой, не вызывая ничего, кроме раздражения.
Шам упер руки по другую сторону стола, смотря в ненавистное лицо. Так близко он не видел его, кажется, тысячу лет.
— Я с огромным удовольствием расхерачу твою мерзкую рожу, да боюсь не отмыться от дерьма, из которого ты состоишь.
Ослепленный злостью не заметил замах, почувствовав привкус крови на языке и почти незаметное жжение на губе. Пальцем мазнул по влажной дорожке, с легким удивлением глядя на красный отпечаток.
Хмыкнул, не чувствуя боли. Только еще большая злость и жалость к этому куску говна, по недоразумению считающимся его отцом.
— Не дорос свой рот на меня открывать, щенок, — процедил прямо в лицо. — Я поступаю, как считаю нужным, и не обязан перед тобой отчитываться.
— Как раз я имею право высказать тебе все. Ты ставил эксперименты на моей матери. На своей жене! Смотри, кем я стал, благодаря тебе. Гордись! Такой же бездушный, как ты. Такой же бесчувственный. Безжалостный. Хотел такого сына? Жри, блять. Наслаждайся.
Махнул рукой, сбрасывая со стола все, что попалось на пути.
— Я тебя уничтожу, — пообещал проникновенно, глядя в блеклые глаза.
Взялся за ручку двери, остановленный фразой:
— Я не хотел, чтобы все так получилось.
"Охуенно безвкусная ложь".
Шам направил на него указательный палец.
— Даже не пытайся.
Вышиб дверь, не задерживаясь больше ни на секунду.
Эпизод 58. Без приказа
Ужасный день. Отвратительное утро. Просто: хуже некуда.
Спала очень плохо, боясь случайно задеть гематому. Даже небольшое соприкосновение вызывало боль.
Не выспалась, разозлилась на себя, на Уайта, на Дейвила, в конце концов.
На весь этот чертов мир. Он так невероятно устроился: с комфортом для одних, и лужей для других. И эти устои понятны: всегда были и всегда будут, но как же злит!
Да, бессмысленные эмоции. Глупая растрата энергии. И все равно не смогла взять себя в руки и успокоиться. И случайно столкнувшись в гостиной с Дейвилом — по виду выспавшимся и бодрым — злость только сильнее взыграла. А он считывал ее эмоции, видел в горящих глазах, и наслаждался. Как раньше.