— Не то слово. Просто царский подарок проекту.
Буховцев, вздохнув, снова полез за портсигаром.
— Не курите? Жаль. Настоящий караимский табак, не то, что эта дрянь, которую в наших местах продают по дешевке, — он вынул зажигалку, открыв колпачок, хотел крутнуть колесико, но передумал и поставил никелированный брусок на стол, будто статуэтку. — Знаете, у человека в голове есть такой специальный орган — мозолистое тело. Оно соединяет в мозгу, левое и правое полушарие, чтобы думали согласно. А служба это тело портит. И тогда человек самому себе говорит то, о чем думает одно полушарие, а другим, начальству — что подсказывает другое. То, что похитрее, изворотистее. Вот и приходится ходить по заводу, смотреть за тем, чтобы служащие от права своего на мозолистое тело не отказывались… Вас, я вот смотрю, все время что‑то мучает. Что? Я директор, я должен знать.
— Только одно. Сколько мы сможем таких машин выпустить до осени? А на фронте нужны тысячи.
— Вот что… Как говаривал нынешний начальник генерального штаба господин Свечин Александр Андреевич, если значение материальных средств на войне весьма относительно, то громадное значение имеет вера в них. И у нас в Обществе тоже — есть вера, будут и машины. Вот вы сейчас предложили нагрев электричеством. Корпус и башню лить из броневой стали научимся. Моторы поставят на конвейер и научатся обрабатывать сложные детали автоматами. Мы можем все. Главное — поверить, а вы, я гляжу, верите. В саму машину броневую верите, не видите только этой суммы людей, что будет в муках ее рождать. А я людей этих вижу. Грязных, потных и счастливых оттого, что их работа чью‑то кровь на фронте сохранила. Они нашу Россию — матушку держат, и я в них верю, как в господа бога.
— Спасибо, Борис Иванович, — вырвалось у Виктора.
— За что же, сударь мой, спасаетесь? — спросил Буховцев; похоже, он искренне был удивлен.
— За понимание, за поддержку. Не всегда так бывает. Я даже не ожидал, что в эти времена вот так.
— Ну так сударь мой, я вам правду открою: чтобы на такой махине быть директором, надо еще и в душе быть хозяином. Это трудно, а без этого состояния души иные предприятия в два счета теряют. Что такое хозяин? Хозяин тот, кому ему есть дело до всего на своем предприятии. Он на равных может с любым поговорить и дойти до сути проблем, которые тут у каждого. Вот что есть хозяин. Хозяином может быть собственник, но у нас собственник акционеры, они далеко. Хозяином может быть директор, начальник цеха, мастер, инженер. Вот вы не дали Коськину тяжи рубить — значит, и у вас есть частица хозяина. Социалисты говорят, каждый рабочий может быть хозяином. Может, но станет лишь тот рабочий, у кого до всего на заводе дело есть, а чья хата с краю, они и в ихнем социализме остались бы холопами. А как хозяин управляет людьми, знаете?
— Хотелось бы услышать. Опыта управления таким заводом у меня нет.
— Опыт дело наживное. Рублем наградить или штрафом ударить — это мало. Так приказчик простой управляет. Настоящий хозяин душевные задачи своих людей должен видеть. И найти, как помочь их достигнуть. Тогда у народа на заводе есть цель, которую каждый, в одиночку, достичь не может. И вот они уже не за рубль горбятся от гудка до гудка, а нашли себе дело по душе, а когда у человека есть дело по душе, мечта, он горы свернет. Вас вот из‑под палки не заставишь эту машину придумать, — и Буховцев постучал костяшками пальцев по ватману, — вас к ней мечта влечет. И вот когда завод для каждого рабочего станет возможностью осуществить свою мечту — тогда я вам скажу, в России счастливое время наступит.
Странно, подумал Виктор. Странно даже не то, что эти слова сочетаются с резиновыми дубинками мастеров и дедовщиной старых рабочих — без резиновых дубинок пока не обходилась ни одна демократия, включая французскую. По сохранившимся в музее данным, директор должен был оказаться совершенно другим. Жестким и властным диктатором, для которого беспрекословное подчинение важнее справедливости, и который любыми способами расправляется с рабочими активистами — и в то же время угодливым и подобострастным перед начальством… Меняется история — меняются люди. Знаменитый фантаст Солженицын, "русский Ришелье" Сталин при дворе императора, храбрый и верный присяге советскому народу офицер Дудаев, теперь — демократичный директор Буховцев.
"Короче, это не тот, что должен выйти на меня."
13. Достучаться до небес
— Приятного аппетита! С вашего позволения…
Музыкальный ящик в причаховском трактире неспешно названивал все того же "Хорста Весселя", и в голове Виктора вертелись слова пародии Бертольда Брехта:
Труба зовет на мясокомбинаты,
Бычки идут, держа единый строй,
Незримо в их рядах под знаменем крылатым
Шагают те, что стали колбасой.
Отец Паисий — это именно он попросился за столик Виктора — вблизи выглядел совсем молодым человеком, похоже, ему не было еще двадцати пяти. Если бы не ряса — просто вылитый интеллигент — шестидесятник: не слишком длинные, чуть растрепанные пшеничные волосы, аккуратно подстриженная шкиперская бородка на лице с худощавыми щеками с ямочками, над верхней губой небольшие усы, высокий лоб и большие, грустные глаза. Или что‑то вроде молодого революционера из фильма к юбилею советской власти. И руки — огрубевшие, в мозолях и трещинах, в глубине которой темнеют въевшиеся частицы земли. Руки человека совсем другого сословия.
Виктору почему‑то сразу же вспомнилась бесплатная газета "Благодатная Благодать", которую ему месяц назад кинули в почтовый ящик, с заголовком на первой странице: "Христос — великий вождь и учитель". Эпитеты "Знаменосец мира", "Корифей науки" и "Мудрый преобразователь природы" Виктор в статье не обнаружил. Похоже, что дело духовного окормления масс оказалось в руках фрилансеров из бывшей системы университетов марксизма — ленинизма, одновременно подрабатывающих в какой‑нибудь "Областной Правде". Впрочем, редкая эпоха оказывается без явлений, которые хочется считать случайными и нетипичными.
"А, может, этот и идет на контакт? Ладно, поболтаем. Священник, фигура удобная. Легко встречаться с разными людьми, причем с незнакомыми. Повод всегда есть."
— Да, конечно, прошу вас, — Виктор с улыбкой непринужденно откинулся на спинку стула, как это обычно делали наши разведчики из фильмов в каком‑нибудь фашистском ресторане или казино под ту же музыку. — Очень понравилось ваше вчерашнее выступление. Смело и неожиданно.
Губы отца Паисия сложились в тонкую, ироническую улыбку.
— Что делать? До неба высоко, стараемся быть и в миру полезными…
— Что угодно пожелать вашему преподобию? — воробушком подлетел к столу молоденький половой.
— Как всегда, — ответил священник и сделал рукой жест — выполняй, мол.
"Ваше преподобие. А я забыл. Прокол — с."
Виктор задумался над тем, как бы ввернуть в речь этот титул, но в это время отец Паисий перехватил инициативу.
— Никак не решаетесь зайти в храм? — спросил он, слегка наклонив голову и прищурившись.
— Виноват, каюсь. Дела навалились, а о главном…
— Ну — у, не вините себя, — произнес отец Паисий примирительным тоном, как будто Виктор забыл передать ему о каком‑то третьестепенном телефонном звонке. — Когда сердце позовет, тогда и заходите… Дело вот в чем. Мне просто интересно. Вот вы пожертвовали, но через другого человека. Вам чего‑то помешало самому прийти?
"Стало быть, полицейский деньги передал? Потрясающе. Или он решил, что это провокация охранки? И что теперь говорить?"
— Ваше преподобие, — не спеша начал Виктор, подбирая слова (ну, наконец‑то можно этот титул вставить), — у вас, если я правильно понял, возник вопрос, не атеист ли я?
Появившийся кстати половой поставил перед священником тарелку с грибным супом и приборы; что‑то показалось в этом не вполне естественным.
"А это… а он рюмашку для аппетита не опрокинет? Дореволюционные попы это дело уважали. И нос у него не сизый…"
— Даже и в мыслях не было, — хитро усмехнулся отец Паисий, повязывая салфетку. — Какой из вас атеист? Атеист — это человек, который нас, служителей церкви, почитает за мракобесов и ярых врагов просвещения. И полагает, что все церкви надо сравнять с землей, церковные книги сжечь, а иконы порубить на дрова. Тогда, дескать, человек, будет чист и свободен, и перед ним откроется истинное знание. А вы — человек с совестью. Готов поспорить, что вас постоянно мучают вопросы: что будет с Россией и за что бороться, чтобы не навредить.