Но многим повезло гораздо меньше.
В дальнем углу, на диване тихо всхлипывала молодая драконица с длинной пепельной косой, как у древнерусской девушки. Алые камушки в ее сережках дрожали, словно капельки крови.
Девушку то и дело утешали санитары с медсестрами, а затем снова спешили по делам.
Возле регистратуры выстроилась такая очередь, что дежурных почти не было видно. Медсестры терпеливо объясняли, снова и снова печатали списки погибших, и родственники уходили – безутешные или счастливые.
Толкотня у регистратуры не прекращалась ни на минуту. Одни посетители уходили, другие занимали их место. Поток пациентов и их родных казался бесконечным.
И от этого на душе становилось все тяжелее. Безысходность сдавила грудь, сердце болезненно сжалось.
Уж я-то знала – каково это, потерять близких, любимых и остаться в одиночестве – глухом, безнадежном, безвременном.
Ноги затряслись, колени подогнулись, и если бы не Рик, я бы так и осела на голубой пол приемного.
Василиск подхватил на руки и понес в сторону стационара, при каждом шаге ворча что-то о «непоседливой энергодраконице, которой не сидится в ординаторской»…
Я не слушала – прижалась к Рику, пропитывалась его теплом, заботой и благодарила судьбу, всех богов, каких знала, за то, что он рядом, цел и невредим. За то, что он со мной, а не там, в списках погибших.
И сейчас, здесь, это казалось самым важным, самым ценным в жизни.
Не деньги, не вкусная еда, не карьерный рост, не окончание чертовой учебы и даже не крыша над головой…