Когда же наступил кризис, ни в одном из трех органов не нашлось ни подходящих людей, ни энтузиазма, чтобы совершить исторически необходимое дело, — оказались налицо в лучшем случае лишь благоразумие, трудолюбие и усердие. У одних — трудолюбие, а у других — продажность. Ласковый предосенний ветер шуршал листьями в саду замка Изиньи, тихо порхал в мраморных залах Версаля, шелестел на авеню Клебер, которое американцы окрестили "Avenue de salute", — овевая каски часовых, охраняющих отель «Мажестик». Ласковый ветер судьбы шелестел, шелестел, а время шло. Наступило начало сентября, и возможность для наших снабжающих организаций подготовиться к кризису — была упущена.
И тогда действующая армия оказалась вынужденной прекратить вопли о доставке новых материалов и трезво обдумать, как обойтись с тем, что имеется.
После Сен-Ло штаб Омара Брэдли, юркнув в щель, образовавшуюся в немецком фронте, обосновался сперва в одном городке недалеко от побережья, к северу от Кутанса. После Авранша он направился на юг и, миновав поле боя у Мортэна, остановился в Лавале, довольно крупном узле дорог, расположенном у основания Брестского полуострова. Предполагалось, что из этого пункта можно будет руководить операциями в любом направлении. К этому времени они так усложнились, что Брэдли разбил свой штаб на три отдела. Тыловой эшелон с данными о погребениях и военно-полевыми судами был уже раньше оставлен позади. Теперь, в Лавале, осталась громоздкая главная квартира, и Брэдли создал себе оперативный штаб, который неотступно следовал за его армиями, не покидая в то же время основной оси коммуникаций.
Служба связи в любой момент сообщала, куда продвинулся штаб, так как именно служба связи протягивала на карте свои линии как можно дальше перед ведущими бой частями и объявляла: "В этом направлении мы можем обеспечить вам телефонно-телеграфную связь". Намечая эти линии, она исходила из наличия гражданской сети, — предполагая, что немцы оставят ее нетронутой, а также из возможностей протянуть новые провода силами собственных батальонов связи. Эти специально обученные и оснащенные батальоны опутали Францию целой сетью поблескивающей на солнце медной проволоки, натянутой на столбах, расставленных аккуратней и лучше, чем вдоль дороги № 1 из Нью-Йорка в Вашингтон.
Условное наименование 12-й армейской группы под командованием Брэдли было «Орел». Пока "Орел главный" еще стоял под Лавалем, — в роще, которую до этого немцы тоже использовали под свой штаб, — "Орел оперативный" (то есть оперативный штаб 12-й армейской группы) сперва расположил свои прицепы в полях у Шартра, потом прошел через Версаль, обогнул Париж и, сделав два перехода, разместился на грязном ипподроме в предместье Вердена. "Орел главный" переехал в Версаль, занял там отель Трианонского дворца, находящийся за самым дворцом, и стал ждать, когда Союзное верховное главнокомандование заставит его двигаться дальше.
Подотдел, в котором я работал, отделившись от "Орла главного", присоединился к "Орлу оперативному" в Вердене и разбил свои служебные палатки в нескольких футах от прицепа, в котором находилась карта операций. Подули первые холодные осенние ветры, и после лета, проведенного под брезентом, мы перебрались есть и спать в неопрятные отельчики Вердена, захватив с собой резиновые сапоги, чтобы хлюпать по жидкой грязи ипподрома. Наш отель служил до нас пристанищем для любовниц немецких офицеров, и горничные рассказывали нам об этих особах и о том, как они (то есть горничные), высунувшись из окна, насмехались и улюлюкали, когда немцы, перед самым уходом, сажали своих девок на грузовики, чтобы увезти с собой.
Даже когда мы продвинулись до Вердена, "Орел оперативный" генерала Брэдли сохранял свою подчеркнутую суровость и простоту. Прицеп самого Брэдли стоял среди грязи, в нескольких ярдах от прицепов, в которых работали пятеро главных его генералов: начальник штаба и четверо начальников его отделов. Было там еще два прицепа. В одном находилась карта операций, на которую круглые сутки, ночью и днем, наносились последние данные, поступившие от частей. Он был узкий и длинный, как цирковой фургон. Когда Эйзенхауэр и генералы из «АД-СЕКа» и управления «КОМ-3» приехали взглянуть на карту, они набились в этот прицеп, как сардинки и толкались, и мешали друг другу, заглядывая через плечо стоящего впереди, в то время как дежурный офицер старательно резюмировал обстановку, с которой генералы, как он полагал, желали ознакомиться.
На стенках другого прицепа висели разведывательные карты. На них фиксировалась текущая оценка германских сил. В этом помещении обрабатывались сведения, поступавшие от наших лазутчиков с территории противника, и расшифровывались те ребусы, которыми являлись протоколы допроса пленных. Здесь Омар часто устраивал совещания. На стене его собственного прицепа висела карта операций, на которой ежечасно уточнялось положение противника и союзных войск. Но разведывательный прицеп окружала еще большая тайна, он был еще более недоступен, и стены его вовсе не имели ушей, так как часовые совершенно не подпускали к нему посторонних. В момент нашего прибытия в Верден этот невзрачный, типично гарнизонный город подозревался во враждебном отношении к союзникам. Хотя реальных оснований для этих подозрений не было — все мы жили за широкой изгородью из колючей проволоки, вдоль которой расхаживали взад и вперед часовые.
Так как наш отдел разрабатывал детали осуществления планов, принимаемых генералом, и имел даже право через соответствующие инстанции вносить свои собственные предложения, нам был открыт доступ в разведывательный прицеп; мы часто сидели там и болтали, после того как сводка для генерала была составлена. В сентябре мы тоже сидели и болтали, но больше сидели — и ругались. Уже в начале сентября все знали, что должно было бы произойти — и не происходит.
Как раз перед переездом в Верден я, еще с одним офицером, ездил в Первую армию и там оказался свидетелем сражения у Монса. Мы вернулись с самыми свежими новостями, но работники нашей разведки опередили нас. Они уже знали все, что мы слышали от пленных немцев, и даже побольше. По ту сторону границы все разваливается. На карте второго отдела мы внимательно рассматривали пространство, по которому продвигались теперь наступающие части Первой и Третьей армий. Там имелись интервалы, где вовсе не было немецких войск, — то есть ничего, сколько-нибудь похожего на дивизии, здесь какой-нибудь батальон, там офицерский учебный лагерь, но никаких дивизий. В немецкой линии обороны зияли разрывы, где не отмечалось никаких частей. Германия не имела прикрытия. Немцы выкатывались из Люксембурга, они тянулись к границе растянутыми и расстроенными колоннами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});