Вскочив на ноги, он перегнулся через письменный стол, говоря все громче и громче.
— Или он просто-напросто из тех политиков, которые своими действиями выставляют конгресс всем на посмешище? Из тех, кто разработку законов превращает в балаган, в демагогию, кто обеспокоен лишь тем, как добиться избрания на новый срок? — Он выдержал паузу. — Я жду ответа.
Струд покачал головой.
— Стыдитесь, профессор. Вы говорите о конгрессмене, который всю жизнь посвятил служению родине. Он даже понятия не имеет о той роскошной жизни, которую ведут профессора вроде вас, а вы все никак не можете оставить его в покое. Конгрессмен Леглинд обеспокоен судьбой науки, глубоко обеспокоен. Но его беспокоит и то, куда идут деньги правительства, и то, как они расходуются в университетских городках: на науку или на званые обеды и умопомрачительные здания. Он полон решимости изгнать всех, кто не занимается непосредственно наукой. Настоящие ученые тратят деньги правительства на оборудование для исследований, а не на безделушки; им не нужны кухни, комнаты отдыха, актовые залы и роскошные приемы. Настоящих ученых волнует наука, и только наука. Именно это волнует и конгрессмена.
Обойдя письменный стол, Гарт направился к выходу из кабинета.
— Если бы конгрессмена хоть сколько-нибудь волновала наука, вы спрашивали бы: для чего создается институт, сколько студентов и преподавателей будут им пользоваться, какие в нем будут условия для лабораторных исследований, какая библиотека, кто из специалистов, приглашенных со стороны, будет читать лекции в актовом зале, кто сможет быть в аудиториях из числа учащихся местных средних школ и других университетов, сколько места освободится в других корпусах, которые впоследствии можно будет использовать в других областях науки.
Струд выслушал всю эту тираду, повернувшись к нему. Гарт открыл дверь.
— Вот какие вопросы задал бы пытливый ум, вот что захотел бы узнать по-настоящему любознательный человек. Любознательный человек не стал бы тратить время попусту, строя козни и разжигая гнев избирателей. Любознательный человек захотел бы добиться того, чтобы он и его избиратели смогли сделать страну более знающей и умной. И такие люди есть. Они понимают значимость науки и то, как страна нуждается в научных работах ради нашего общего блага и престижа нашей страны. Они знают, что если какие-то университеты повинны в растратах, то это еще не основание для того, чтобы ставить крест на работах серьезных ученых по всей стране. Я не могу поверить, что эти люди позволят таким, как вы, бесчинствовать в университетах.
Он бросил взгляд на часы. Будь вежлив, сказал он себе. Будь вежлив, по крайней мере с этой минуты.
— Когда мы с вами договорились о встрече, я думал, что у меня в запасе еще час, но так получилось, что через несколько минут мне нужно читать лекцию вместо коллеги, который заболел. Если вам кажется, что нам нужно продолжить начатый разговор, то моя секретарша назначит вам время встречи.
Струд медленно поднялся и, пошарив рукой под стулом, нащупал свой кейс. Он так и не открыл его.
— Профессор, я бы посоветовал вам вести себя более осмотрительно, когда будете давать свидетельские показания членам комитета. Это просто дружеское предупреждение. Если конгрессмен решит, что мне нужно встретиться с вами еще раз, я позвоню. — Гарт провожал Струда взглядом до тех пор, пока тот не исчез за поворотом коридора, потом выждал минуту и вышел из кабинета. Он направился к выходу в маленький дворик, расположенный за зданием учебного корпуса. Блики майского солнца украсили пятнистым узором каменную скамью под раскидистыми деревьями. Рядом был сложенный из камней фонтан: воды в нем не было, а на дне бассейна лежали тонкие, как бумага, прошлогодние кленовые листья и ломкие, почерневшие стручки робинии. В теплом, укромном уголке у кирпичной стены, положив вытянутую руку под голову, спал студент, а в траве лежала раскрытая книга. Гарт постоял во дворике, посмотрел, как две бабочки порхают вокруг студента, потом уселся на каменную скамью и, вытянув нога, подставил лицо солнцу. Он хотел остыть.
Казалось бы, характер его работы и множество друзей среди биологов и химиков из самых разных стран, многочисленные поездки на научные конференции по всему миру должны были сделать его искушеннее и опытнее. Но, несмотря на свой утонченный ум, он до сих пор наивно удивлялся тому, что не может просто жить жизнью, к которой стремился. В нее вмешиваются люди, не имеющие ни малейшего представления о том, чем он занимается, и не испытывающие никакого желания это уяснить. Он думал, что хотя бы на территории университетского городка он огражден от всех неприятностей и может чувствовать себя в безопасности. Что эти стены оберегают их, людей, превыше всего ставящих человеческий разум. Но и в этом, оказывается, он тоже наивно заблуждался: стены университетского городка было легко преодолеть. Да и сами университеты активно занимались большим бизнесом, поддерживая связи с корпорациями, правительством, государственными организациями, такими, как НАСА, Национальный фонд науки и Национальный институт здоровья. Университеты заключали с ними контракты на колоссальные суммы за проведение научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ.
И тем не менее профессор Гарт Андерсен каждое утро приходил на работу и каждый вечер возвращался домой, думая о том, что цели, четко определенные им для себя в жизни, дают ему возможность сосредоточиться на работе и на семье. Это были две страсти, которые влекли и возбуждали его, давали ощущение полноценности бытия. Его никогда не волновала конкуренция. Он знал, что Сабрине не хватает этого чувства, поэтому ей так не терпится поехать в Лондон и снова оказаться в самом центре конкурентной борьбы. Он знал, что его дети привыкли к конкуренции в школе — хоть и не по собственному желанию. Но на него самого соперничество наводило скуку, и он, как мог, старался от него избавиться.
Он всегда занимался тем, чем хотел и в чем был на голову выше остальных. А поскольку ему всегда все удавалось, он не знал, что такое неудача или хотя бы второе место; ему ни разу не приходилось задумываться над тем, что они значили бы в его жизни. Он знал, что ему везет, но в то же время был уверен в себе. Он знал себя, знал, что может делать блестяще, а в чем совершенно не разбирается. К примеру, он ничего не смыслил в живописи, скульптуре, пении или изготовлении изящных шкафчиков, хотя бесконечно восхищался, а иной раз даже и завидовал тем, кто это умел. Он интересовался политикой и спортом, любил литературу, кино, театр, оперу, но все это в его глазах не было совершенно необходимым для полноценной жизни. Необходимыми для него были работа и семья.