Инпу, дева, а я — Камазу, жрец, скромный служитель нашего бога, — представился лысый мужчина, проведя её вглубь храма, в его спасительную прохладу, в просторные апартаменты.
Они присели на стулья, куда он указал. Линда с жадностью учёного рассматривала предметы быта и поражалась искусности мастеров и яркости цветов, казалось бы, обыденной мебели, например, короба с выпуклой крышкой, предназначенного для хранения вещей, с изображением на нём сражения фараона с вражеской армией. В чинном порядке возле огромного стола с усеявшими его поверхность свитками, папирусами и сломанными палочками для письма стояли стулья, обтянутые золотой парчой, без спинки, но с удобными широкими подлокотниками, у стены виднелась длинная скамья с золотыми украшениями на ножках в виде птицы Ба, на стене висела леопардовая шкура, перед выходом на просторный балкон, с которого доносился шум пальм, каким-то чудом сохранившихся в жарком климате и выглядевших вполне живыми, зелёными.
— Жрец, я — путница, — девушка решила ответить в его манере, вспоминая всё, что она когда-то прочитала.
— Люди сказали, что ты была с чёрным сабом, судьёй мрачного мира, Инпу, они называли тебя рехет? — в его голосе звучал вопрос, но во взгляде читалось сомнение.
Линда понимала, что люди прошлого считались очень религиозными и любое действие связывали с волей богов. Но жрецы имели дело с человеческой природой намного теснее, чем обыватели, встретившие её в пустыне. На лице Камазу была написана настороженность.
— Рехет… Я говорю волю богов, меня привёл сюда Инпу, он сказал, что я могу помочь Камазу, — учёная импровизировала на ходу.
Она и сама не знала, какое произведёт воздействие своими словами на служителя культа. Тот переменился в лице и стал бледен, его губы задрожали. Камазу хлопнулся перед ней на колени и дотронулся до голых ступней дрожащими пальцами. А вот к такой интересной реакции её не готовили ни один из университетов, которые она посещала, ни сотни прочитанных книг, ни собственный житейский опыт.
— Ты не должен стоять передо мной на коленях, поднимись… э-э-э, служитель Великого Тёмного, — произнесла она, немного откашлявшись.
— Я ждал помощника, ждал и молился, я знал, что Инпу пришлёт жрицу вместо двух умерших жён и детей, которым не суждено было жить, — наконец-то произнёс мужчина, отнимая лицо от пола, отчего оно стало пыльным.
Линда оторопела, и Камазу заметил её смятение.
— Дева, никто и пальцем не тронет тебя в обители бога Инпу без твоей на то воли, — он вновь склонился перед ней, ясно давая понять, что любое её действие будет самостоятельным и основанным только на собственном решении.
— Поднимись с колен, жрец, — произнесла она, — и расскажи свои беды.
Камазу шустро встал, попутно отряхиваясь, и вновь присел на стул рядом, с невообразимой надеждой глядя в её глаза.
— Я уже немолод, мне тридцать, — начал он, хотелось расхохотаться: в её эпохе он ещё только начинал жить, но тут была своя шкала измерений, и по меркам того времени — возраст заката жизни. В это время жили не дольше двадцати пяти лет, и то если повезёт. Но на служителей богов, а также на сановников и фараонов это правило, разумеется, не распространялось: их жизнь была лишена физического труда, они имели доступ к врачевателям-светилам тех лет, к чистой питьевой воде и более качественной пище.
Камазу поведал о двух умерших жёнах и мертворождённых детях. Линде подумалось о том, что он наверняка хотел сына — продолжателя своего дела. Его беда откликнулась в её душе живо, даже больно.
— Я думал, что проклят, — напоследок произнёс он, — но на самом деле Инпу благословил меня.
Линда коротко улыбнулась, видя, как искренне растроган «старик». «Мыслить так же масштабно, как Хаос, дело неблагодарное», — решила для себя Линда. Свою задачу она видела в том, чтобы помочь человеку, сидящему напротив неё.
Ей оказали гостеприимство, вкусно накормив и выкупав в бане, правда, холодной, зато в чистой и душистой воде. Одежды, что ей дали, были легки и не стесняли движения. Однако ночь после того, как Линда очутилась в немыслимых, если не безумных, для себя условиях не принесла какого-либо понимания, как же ей следует быть. Она тщетно пыталась заснуть, чтобы на следующее утро не быть разбитой, но ей это так и не удалось. В голову лезли разные ужасы, а в каждом шорохе слышалась твёрдая поступь Анубиса. Временами ей казалось, что он специально исчез, но что-то подсказывало девушке, что её рассуждения были ложными. Да ещё было непривычно лежать на кровати, удерживающей её хрупкую фигуру. Ей казалось, что она сейчас упадёт, но, потрогав изголовье с искусно вырезанными из чёрного дерева головами животных и немного раскачавшись на матрасе из листьев пальмы, который удерживали прочные кожаные ремни, создавая ложе-кокон для тела, Портер немного расслабилась. Хотя это и не добавило уюта, потому что ножки изголовья были выше тех, что были в изножии, и Линда опасалась, что она при любом неудачном движении может скатиться вниз. Подушки не было, чему учёная несказанно радовалась — спать на её имитации из камня, слоновой кости или дерева как-то не хотелось.
Проворочавшись полночи и так и не заснув, она встала и зажгла лучину, еле-еле осветившую пространство вокруг неё. Камазу был очень почтительным и положил её спать в своих покоях.
«Долго ли это продлится и не загнусь ли я здесь быстрее, чем Хаос вновь призрит на меня, и доведётся ли нам вновь встретиться с Инпу?» — невесело подумала девушка и закрыла глаза, вдыхая запахи свежего ветерка ночи и влаги зелёной растительности, что красиво окаймляла храм бога мёртвых, казавшийся оазисом среди пустыни, воздух которой совсем скоро раскалится, как сковорода на крупном огне.
Дуат. Споры богов.
Анубис, почувствовав под собой твёрдую поверхность холодного каменного пола, рванул к выходу из своих покоев, в которых оказался сразу, как только его лапы успели остыть на замёрзшем лондонском дёрне. В широкой зале никого не было, жертвенники ещё не остыли, а это значило, что время вечерней трапезы уже давно прошло. Его взгляд метнулся к невысокому столу. Тот пустовал, красуясь белоснежной скатертью. Бога ждали, да только так и не дождались.
Тем временем его бёдра облеклись в белые широкие брюки, а на грудь лёг знак жизни — Анх, его копия, то, что бог смерти доверил Хаосу, уповая на то, что один из ключей власти над Вселенной будет надёжно укрыт. Таковы условия. Отдать что-то, чтобы получить в ответ. Но что-то пошло не так, что-то идёт не так. Он чувствует это, чует своей животной половиной. И белокурая женщина… Она там,