давайте приходить, Сергей Александрович, к консенсусу. Я забываю о том, что мне нужна справка с анализами и мы идем дальше. Это уже определенная степень доверия. О, кстати, это компромиссом зовется, Сережа. Ты вообще понимаешь на что я иду? — игриво произношу я, полностью распахнув его рубашку.
— Охренеть просто, — усмехаясь, произносит Алмазов. — Это прям компромиссище. Так может и без резинки, чего уж мелочиться?
— Я скорее помру, чем залечу. Не вовремя рожать — это удел моих сестер. А мой — притворяться, что я обожаю чужих детей. И вообще, не наглей, только с презервативом. А после раскрытия моих сексуальных чакр, можно снова найти компромисс с предохранением, который понравится и тебе, — кладу ладони на его грудь и медленно провожу по твердому, как скала, телу. Ну да, ну да, мистер торс. И все-таки чертовски приятно ощущать его мышцы.
— Хорошо, — неожиданно произносит Сережа, от чего у меня учащенно начинает биться сердце. — Возможно, так и вправду лучше, — задумчиво произносит он и тут же откидывает голову на сиденье, при этом улыбаясь. Это что сейчас было? Что я упустила?
— Ммм… лучше?
— Да, лучше. Только справка как компромисс не засчитывается.
— С чего это она не засчитывается?
— Я анализы сдал? Сдал. Я чистенький, бабки из-за тебя потратил впустую, так еще и у уролога побывал. Малоприятная процедура. То, что ты не хочешь получить справку прямо сейчас — это фигня, ты просто знаешь, что я здоров. Итого, возвращаемся к компромиссам. Мы встречаемся как все нормальные люди, — наклоняет голову к моему лицу. — Нормальные, Полина, — подчеркивает он. — В любой будний и праздничный день. Никакого графика и расписанных минут. Захотели поваляться на диване — валяемся. Захотели в кино — дуем в кинотеатр. И так далее. В больнице на оставшееся время твоей практики для всех между нами рабочие отношения. Вне больницы — нет. И да, в ближайшее время, мы едем кататься на воздушном шаре. Возражения не принимаются. Если нет — слезай с меня и иди домой спать.
— Нечестный какой-то компромисс, ощущение, что меня, прости Господи… надувают, — тихо произношу я, после секундной заминки.
— Слезай давай.
— Ладно, ладно, — быстро соглашаюсь я, в конце концов, я не на крови расписываюсь. Сказать — не равно сделать. — Но ты помнишь, что я долго терпеть не буду, если мне не понравится после определенного количества времени?
— Еще б я об этом не помнил. Значит согласна?
— Согласна, — с легкостью произношу я и начинаю откровенно ерзать на его бедрах.
— Замечательно, — улыбаясь, произносит Алмазов, удерживая меня крепче за талию, вероятнее всего, чтобы я прекратила на нем елозить. — А теперь поклянись, девочка моя, здоровьем своего кота и будущей карьерой врача.
— Чего?
— Ты уши застудила и стала плохо слышать? Даю тебе десять секунд.
Да, сейчас меня определенно обыграли. И самое противное то, что Алмазов знает на что давить. Слишком хорошо он меня считывает за столь короткий промежуток времени. И это напрягает. Сделав глубокий вдох, все же решаю согласиться. В конце концов, все это можно оборвать хоть через неделю.
— Клянусь здоровьем Симбы и будущей карьерой врача, что согласна на твои условия.
— Ну вот и славно, — победоносно произносит Алмазов, заправляя мне волосы за ухо.
— Ну если славно, то уже можно закреплять наше решение действиями, — сама толком не осознаю откуда во мне сейчас эта уверенность, но продолжаю водить ладонями по его груди, спускаясь все ниже и ниже. — Выходи давай, Леопольд, драный кот, — игриво произношу я, таращась на его пах и тут же чувствую, как Алмазов сильно сжимает мое запястье.
— Еще раз ляпнешь такую херню, я тебя трахну на сухую. Поняла меня? — зло цедит Алмазов, нахмурив брови. Да, похоже я и вправду ляпнула чушь.
— А я увлажнюсь сама, — быстро перевожу разговор в шутку, высвобождая руку из его захвата. — Ну точнее не сама, а от ваших рук, Сергей Александрович. Кстати, спасибо, что напомнил мне о важном аспекте. И да, я тебя поняла. Про драного кота больше не буду. Прости, — тянусь к своей сумочке и достаю оттуда влажные салфетки и антисептик. — Я ими давно не пользовалась, но тут сам Бог велел.
Достаю салфетку и начинаю вытирать ею ладони Сережи. Он, вместо того, чтобы скинуть меня, завороженно следит за моими действиями, при этом, о чудо, на его лице вновь появляется что-то наподобие улыбки. Протираю собственные ладони и скидываю использованные салфетки в сторону. А дальше в ход идет антисептик. Алмазов растирает на ладонях жидкость и, уже не сдерживаясь, улыбается, качая головой.
— Да, Полина, ты и вправду трезвая.
— Ну я же говорила, — беру его ладонь и подношу к своей щеке. — Вот теперь можно трогать разные места, даже те, которые внизу. А то знаешь, смотрела я тут давно кино, триллер, конечно. Старинный фильм, ему уже полвека, наверное, а может и больше. И знаешь, что там делал парень с девушкой на аттракционе?
— Что?
— Доводил ее грязными пальцами до оргазма, — шепчу Алмазову на ухо, обхватив обеими руками его голову, и продолжаю не только ерзать на его бедрах, но и как бы невзначай тереться об его обнаженное тело грудью. Да, мне определенно нравится быть не только инициатором, но и испытывать необъяснимое возбуждение с примесью страха. Вот только сейчас мне мешает мое платье. Хочется скорее снять с себя одежду.
— Кошмар. На кол грязного засранца, — усмехаясь, произносит Сережа, комкая в руках мое платье, задирает его выше, полностью обнажая мои бедра.
— Ничего кошмарного, пусть бы и доводил, но руки-то грязные. Почему об этом никто не задумывается, мне непонятно. Дело не в моей брезгливости, ну просто руки реально грязные. И знаешь, чем кино закончилось?
— Он ее трахнул? — шепчет мне в губы, сжимая мою попу своими ладонями.
— Не без этого, конечно. Он плохо кончил.
— То есть он не кончил?
— Кончил плохо — это в том смысле, что его убили. Всадили деревянную палку в спину, а потом окончательно выбросили из окна на каменную плиту. И все — помер.
— Ты смотри, какой ужас.
— И не говори. И кончил он плохо от того,