Читать интересную книгу «Метаморфозы» и другие сочинения - Луций Апулей

28. От так недавно убитого ею мужа была у нее маленькая дочка. Трудно было ей переносить, что, по законам, известная часть мужниного состояния переходит к младенцу, и, покушаясь на ее долю в наследстве,329 она решила покуситься и на ее жизнь. Будучи осведомлена, что после смерти детей им наследуют преступные матери, эта такая же достойная родительница, какой достойной выказала себя супругой, устраивает завтрак, на который приглашает жену доктора и эту последнюю вместе с дочкой одной и той же отравой губит. С малюткой, у которой и дыхание было слабее, и внутренности нежные и неокрепшие, смертельный яд быстро справляется, но докторова жена, как только почувствовала, что по ее легким кругами распространяется мучительное действие рокового напитка, сразу поняла, в чем дело, тем более что прерывистое дыхание яснее ясного подтвердило ее подозрение; она направилась к дому самого градоправителя, и, подтверждая слова свои страшными клятвами при волнении сбежавшегося народа, обещая разоблачить ужасное преступление, она достигла того, что получила сейчас же доступ и в дом, и к самому градоправителю. Не успела она подробно рассказать о всех жестокостях бесчеловечной женщины, как в глазах у нее потемнело, полуоткрытые губы сомкнулись, издали продолжительный скрежет зубы, и она рухнула бездыханной к самым ногам градоправителя. Муж этот хотя и видал виды, но не мог допустить ни малейшей проволочки в наказании столь многочисленных злодеяний ядоносной этой ехидны; незамедлительно арестовав прислужниц этой женщины, он пытками вырывает у них признание, и она приговаривается быть брошенной на съеденье диким зверям, не потому чтобы это достаточным представлялось наказанием, а потому, что другой, более достойной ее проступкам кары он не в силах был выдумать.

29. Будучи обречен публично сочетаться законным браком с подобной женщиной, я с немалой тревогой ожидал открытия празднества, не раз испытывая желанье лучше наложить на себя руки, чем запятнаться прикосновением к такой преступнице и быть выставленным на позор при всем народе. Но, лишенный человеческих рук, лишенный пальцев, круглыми культяшками своих копыт не мог я держать никакого оружия. В пучине бедствий еще светила мне маленькая надежда, что теперь весна в самом начале, все покрывается цветными бутонами, луг одевается в пурпурную одежду и, пробив стебель шипами, скоро распространят благовоние розы, которые могут обратить меня в прежнего Луция.

Вот и наступил день, назначенный для открытия игр; меня ведут с большой помпой среди толпы, следовавшей за нами, до самого цирка. Меня поставили у входа, покуда не кончится первый номер программы, заключавшийся в хоровой пляске, и я с аппетитом рвал веселую травку, росшую под самыми ногами, то и дело бросая любопытные взоры в открытую дверь и наслаждаясь приятнейшим зрелищем. Юноши и девушки, блистая первым цветом молодости, прекрасные по внешности, в нарядных костюмах, с жестами двигались взад и вперед, исполняя греческий пиррический танец;330 то прекрасными хороводами сплетались они в гибкие круга, то сходились извилистой лентой, то квадратом соединялись, то рядами враз рассыпались, пока звук трубы не известил о конце; они во все стороны разбежались, задернулся занавес, и сцена увесилась складками полотен для следующего номера.

30. На сцене высоким искусством художника сооружена была деревянная гора, наподобие знаменитой той горы, что вещий Гомер воспел под именем Идейской;331 усажена она была живыми зелеными деревьями, источник, сделанный на самой вершине руками строителя, ручьями стекал по склонам, несколько коз щипали травку, и юноша в прекрасной рубашке, поверх которой струились складки азиатского плаща, с золотой тиарой на голове изображал, что он присматривает за стадом, вроде Париса, фригийского пастыря. Является благообразный отрок, на котором, кроме хламиды эфебов332 на левом плече, другой одежды нет, золотистые волосы всем на загляденье, и сквозь кудри пробиваются у него два маленьких парных золотых крыла; кадуцей333 указывает на то, что это Меркурий. Он приближается, танцуя, протягивает к тому, кто изображает Париса, золотое яблоко, что он держал в правой руке, знаками передает волю Юпитера и, изящно повернувшись, исчезает из глаз. Вслед за ним появляется девушка благородной внешности, подобная богине Юноне, и голову ее окружает светлая диадема, и скипетр она держит. Быстро входит и другая, которую можно принять за Минерву, на голове блестящий шлем, сам шлем обвит оливковым венком, щит несет и копьем потрясает; вся такова — будто сейчас на бой.

31. Вслед за ними выступает другая, блистая красотою, божественным цветом лица указуя, что она Венера, такая Венера, какой она была при своем рожденьи, являя совершенную прелесть тела обнаженного, непокрытого, если не считать легкой шелковой материи, скрывавшей восхитительный лобок. Да и этот лоскуток нескромный ветер, любовно резвяся, то приподымал, так что виден был раздвоенный цветок юности, то, дуя сильнее, плотно прижимал материю, отчетливо обрисовывая сладостные формы. Самые краски в богине были различны: тело белое, словно с неба спускается, покрывало лазурное, словно в море возвращается. За каждой девой, чтобы яснее было видно, что они богини, идет своя свита: за Юноной — Кастор и Поллукс,334 головы которых были покрыты яйцевидными касками, наверху украшенными звездами. Но близнецы эти тоже были молодыми актерами. Перед нею шла девушка, играя на флейте в ионийском ладу различные мелодии. Богиня приблизилась степенно и тихо и благородными жестами дала понять пастуху, что если он ей присудит награду, за благолепие ему будет присуждено владычество над всей Азией. Та же, которую воинственный наряд выдавал за Минерву, имела двух отроков, оруженосцев войнолюбивой богини, Страх и Ужас, грозящих обнаженными мечами. За нею следом флейтист исполнял дорийский боевой напев, и низкое ворчанье звуков, смешиваясь со свистом высоких нот, возбуждало желание к проворной пляске. Беспокойно помахивая главою, с грозным взглядом, она резкими и широкими жестами показала Парису, что, если она одержит победу в состязании, он с ее помощью сделается героем и знаменитым завоевателем.

32. А Венера, сопровождаемая восторженными криками толпы, окруженная роем резвящихся малюток, сладко улыбаясь, остановилась в прелестной позе на самой середине сцены: подумал бы, что и в самом деле эти пухленькие и молочные мальчуганы-купидоны только что появились с неба или из моря: и крылышками, и стрелами они точь-в-точь их напоминали; в руках у них ярко горели факелы, словно они своей госпоже освещали дорогу на какой-нибудь свадебный пир. Стекается тут вереница прекрасных девушек, тут Грации грациознейшие, там Оры благотворнейшие бросают цветы и гирлянды, в угоду богине своей сплетают хоровод милый, госпожу услад чествуя весны первинами. Уже флейты многоствольные нежно звучат лидийским напевом. Сладко растрогались от них сердца зрителей, но вот Венера, вдвойне сладчайшая, тихо начинает двигаться, медленно шаг задерживает, медлительно спиной поводит и мало-помалу, покачивая головою, мягким звукам флейты вторить начинает изящными жестами и двигать глазами, то томно полузакрытыми, то страстно открытыми, так что временами одни глаза продолжали танец. Как только она очутилась перед лицом судьи, движением рук она, по-видимому, обещала, что если Парис ей отдаст преимущество перед ее соперницами, то он в жены получит женщину, подобную ему по красоте. Тогда фригийский юноша от всего сердца золотое яблоко, что держал в руках, как знак победы, передает богине.

33. Чего же вы дивитесь, безмозглые головы, вы, судейские крючкотворы, вы, чиновные коршуны, что теперь все судьи произносят за деньги продажные решения, когда в начале мира в деле, возникшем между людьми и богами, замешан был подкуп и посредник, выбранный по советам великого Юпитера, человек деревенский, пастух, прельстившись на наслаждение, произнес пристрастное решение, обрекая вместе с тем весь свой род на гибель? Ну а другое пресловутое решение избранных ахейских вождей,335 тогда ли, когда они по лживым наветам обвинили в измене мудрейшего и умнейшего Паламеда, или когда в вопросе о воинской доблести величайшему Аяксу предпочли посредственного Улисса?336 Что же из себя представляет то решение, произнесенное у законолюбивых афинян, людей тонких, наставников всяческого знания? Разве старец божественной мудрости,337 которого сам дельфийский бог провозгласил мудрейшим из смертных, не был по наветам и зависти негоднейшей шайки обвинен как развратитель юношества, которое он удерживал от излишеств? Разве не был он погублен смертельным соком ядовитой травы, оставив несмываемое пятно на своих согражданах, лучшие философы среди которых теперь приняли его святейшее учение и иначе не клянутся, как его именем? Но чтобы кто-нибудь не упрекнул меня за порыв негодования, подумав: вот теперь еще ослиные рассуждения должны мы выслушивать, — вернусь к тому месту рассказа, на котором мы остановились.