Убедившись, что Тисон стоит так, чтобы не увидеть написанного, я нерешительно взяла грифель.
Вот тут-то затаилась подстава.
Писала я исключительно на русском. Во всяком случае, собственные мысли на бумаге излагались на родном, я ясно это видела, и переводиться чудесным образом на франский они отчего-то не спешили. Я написала несколько предложений попроще вроде «мама мыла раму», переписала выуженное из недр памяти стихотворение Лермонтова, сохранившееся со времён школьной зубрёжки, и полюбовалась, с каким задумчивым выражением Эветьен рассматривал мои каракули. Затем я всё это читала вслух, правда, стихотворение больше по памяти, чем с листа, ибо почерк был крив до безобразия и слегка выровнялся лишь по прошествии некоторого времени и энного количества строк. По лицу Эветьена поняла – читаю тоже на родном. Однако стоило оторваться от листа и перейти к разговорной речи, как оная мгновенно вернулась к франской. Сама я перехода не замечала в упор и только по уточнениям Эветьена понимала, когда моя речь превращалась для него в нечто диковинное. Тисон и вовсе смотрел на нас как на съезд шаманов, бегающих вокруг с бубнами и периодически бормочущих что-то на неведомом языке.
Эветьен снял с полки первую попавшуюся книгу, и я попробовала переписать абзац оттуда. И снова чудеса – пока я читала, то всё прекрасно понимала, но как только принялась за перепись, то буквы словно мигнули и обратились чужими. Я видела, что одни были похожи на известные мне, а другие нет, и не столько переписывала, сколько старательно выводила незнакомые. Хорошо хоть, не иероглифы, иначе, боюсь, совсем беда была бы.
Начинаю вчитываться в текст – понимаю.
Пишу – выходит черти что.
Перечитав пару раз подопытный абзац, отодвинула книгу и попробовала написать как получится. Получился этакий кособокий технический перевод на русский.
Чую, письма писать в ближайшее время я точно не буду. Разве что диктовать, будто неграмотная.
В результате я перепачкала пальцы грифельной крошкой, посадила несколько пятен на рукава и умаялась что писать, что всматриваться в текст. До занятий магией мы так и не дошли. Эветьена интересовало, почему я разговариваю и читаю, но не пишу, буквы чужого алфавита и моя речь на русском вызывали у него почти благоговейный восторг, трепет, словно у учёного, наконец-то получившего неоспоримые доказательства существования внеземной формы жизни. Однако объяснение не находилось, я устала и внятных идей не предлагала, а у Эветьена были и другие дела, посему урок иностранного языка мы закончили. Эветьен бережно, будто древнюю реликвию, сложил все исписанные мной листки в одну стопку и забрал с собой. Мужчины проводили меня до покоев и удалились. По глазам Тисона понятно, что вопросов у него прибавилось и не только на тему, что мы делали ночью в городе, но ответить на них я не могла тем более.
Странные всё-таки эти братья Шевери.
То они подначивают и поддевают друг друга, то общаются без слов. То откровенно ревнуют меня, то с завидной лёгкостью принимают присутствие друг друга и возле меня в том числе.
Разглядывая собственные пальцы в чёрных разводах, я пересекла пустую гостиную и вошла в спальню. Жизель и Чарити сидели на краю постели, взявшись за руки, голова к голове, и о чём-то шептались. При виде меня Жизель вздрогнула и попыталась отстраниться, но Чарити удержала, глянула на девушку этак выразительно, куда же ты, мол, ничего ведь страшного не происходит?
– Прошу прощения, – смутилась я. – Не знала, что ты тут… не одна.
– Чарити принесла тебе настои, – пояснила Жизель, смущённая не меньше моего.
Чарити отпустила девичьи пальцы, повернулась, достала из кожаной сумки, лежащей на покрывале, две бутылочки тёмного стекла. Встала, приблизилась ко мне.
– Это – настойка, препятствующая зачатию, – протянула мне пузатую бутыль побольше. – Лучше принимать ежедневно, утром, четыре капли на чашу воды, можно тёплой. Когда решишь, что пришла благоприятная пора для зачатия, то приём постарайся завершить заранее, за несколько дней. А это, – подала маленький филигранный флакон, – если провела с мужчиной ночь безо всякой защиты, понимаешь? Желательно сразу, но можно и через несколько часов, две капли, не больше. И… не стоит использовать её слишком часто, только…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– В экстренном случае, – я взяла бутыль. – Спасибо. Эту я брать не буду, – указала я на флакон. – Если окажется, что я беременна, то что ж… так тому и быть. Или если позже забуду выпить, то тоже… пусть будет, как будет, – этак я скоро фаталистом стану подобно Саши. – Если нет, значит, пронесло. Просто хочу быть готова на случай, если мы решим… повторить и вообще… не хочу потом без конца думать о залёте и дни высчитывать.
– Мудрое решение, – одобрительно кивнула Чарити.
– А тебе самой не нужно? – спохватилась я. Если в Империи с противозачаточными так строго, то вряд ли тут легко достать замену.
– Нет, не нужно, – улыбнулась Чарити и бросила на Жизель взгляд нежный и лукавый одновременно.
Жизель вспыхнула вдруг и взгляд отвела. Я присмотрелась к соседке, затем к Чарити и сообразила наконец.
Да, до меня вечно доходит как до той утки, на двадцать пятые сутки.
– Так вы… а я думала, ты с Саши встречаешься, – ляпнула и сразу язык прикусила. – Простите, вырвалось. Я всё поняла.
– Правда? – настороженно покосилась на меня Жизель.
– Правда. Что тут такого? – я отнесла бутылку на туалетный столик, прикидывая, куда бы её спрятать так, чтобы и под рукой была, и Кили не наткнулась на этот компромат.
– Что у тебя с пальцами? – кажется, Жизель разглядела маскировочные разводы на моих руках.
– Чистописанием занималась, – отмахнулась я. – Хотя в моём случае вышло грязнописание.
– С Шевери?
– С ними, родимыми.
– С ними? – повторила Чарити и неожиданно рассмеялась, звонко, с искренним добродушным весельем. – Коли пожелаешь в мужья обоих, приезжай в Вайленсию и братьев с собой бери, твоими будут. Бабка их по отцовской линии вроде урождённая Орвелле?
Жизель пожала плечами.
– И что это значит? – уточнила я.
– Она из Вайленсии родом.
Через оставшуюся приоткрытой дверь в спальню донёсся стук в парадную и я, задвинув бутылку за прислонённое к стене зеркало, пошла посмотреть, кого там принесло. Дверь в спальню закрыла, нечего светиться лишний раз. Сомневаюсь, что в Империи спокойно относятся к однополым парам.
– Тисон? – удивилась я, обнаружив рыцаря по ту сторону порога. – Что ты здесь делаешь? И где Эветьена потерял?
– Избавился по дороге, – ответил Тисон со столь серьёзным видом, словно и впрямь успел пристукнуть брата, а тело прикопал где-то за поворотом. Я собралась было отступить и распахнуть створку шире, позволяя рыцарю войти, но тот лишь головой покачал. – Я только на минуту заглянул, убедиться, что с тобой… всё хорошо.
– А может быть плохо? – полюбопытствовала я на всякий случай.
– Вы с моим братом не один час кряду обсуждали странные вещи, и ты говорила и писала на неизвестном языке.
– Ну да, – интересно, мы когда-нибудь избавимся от этого периодически возникающего между нами чувства неловкости, невозможности рассказать всё начистоту? И Эветьен в своём репертуаре – готов скрывать правду обо мне от целого мира, но присутствия брата при том не стесняется и не опасается. А что по итогу слышит и видит не посвящённый в детали Тисон? Правильно, кучу всего непонятного и необъяснимого. – Понимаешь, я не…
Не Асфоделия.
– Не всё могу объяснить тебе. Есть действительно странные вещи… ну, для тебя, наверное, они точно странные… и я не знаю, правда не знаю, как о них тебе рассказать… Но это не значит, что я не хочу! То есть не хочу постоянно или молчать, или врать…
– Не надо, – Тисон взял меня за руку, погладил большим пальцем мои. – Если ты по каким-то причинам не можешь говорить, то и не надо. Я ни на чём не настаиваю и ничего у тебя не требую. Мне довольно и того, что ты рядом и с тобой всё хорошо. Если ты не против этого союза, если Эветьен… пришёлся тебе по нраву, и ты готова принять его как мужа… – Тисон умолк и мне отчего-то захотелось провалиться на первый этаж, а лучше куда-нибудь поглубже.