Будь у меня в руках сабля – легкий укол, и все, он упал бы вниз. Но она осталась где-то там, в темноте, сзади. Не до сабли было мне, поглощенному чудесной зрительной трубой Древних. Почему-то в тот момент мне вспомнились слова Аделарда о том, что неприятности приходят именно тогда, когда меньше всего их ждешь. Обдирая плечо о камень, я рванулся внутрь, лихорадочно пытаясь вспомнить: где же я мог оставить оружие?
За спиной слышалось громкое пыхтение чирука, на миг загородившего собой свет, пробивающийся извне. Самым правильным было бы встретить его у самой дыры, где я имею преимущество, но он вооружен мачете, и против него у меня попросту нет шансов. Но какой отважный: а вдруг нас здесь много?
Я метнулся в темноту, зацепил ногой саблю, прокатившуюся по каменному полу и выдавшую себя металлическим звоном. Подхватил ее и бросился к пролому, чтобы встретиться с чируком, когда в дыре показалась еще одна голова. И снова я метнулся назад, в спасительную темноту: с двумя мне точно не справиться. И едва не взвыл, когда увидел показавшегося в дыре третьего дикаря.
«Сколько их там всего? И какие они все же смелые, до безрассудства. Им ведь не известно, сколько нас здесь. Недаром Габстел рассказывал, что чируки скорее умрут, чем позволят обвинить себя в трусости. Надо было встречать первого у дыры, ну и что с того, что я остался без сабли? Труба Древних очень крепкая штука, удары об голову выдержала бы точно. Да и не жаль ее, когда разговор идет о собственной жизни. И что делать теперь? Броситься, спасаясь, вниз?» – лихорадочно размышлял я.
Я успею скрыться, тем более с такой чудесной штукой, позволяющей видеть в полной тьме. И там, в узкой щели у лестницы, смогу задержать чируков до подхода своих. Но ведь возможно и обратное: им ничего не стоит не позволить нам подняться наверх, на последний ярус башни. И что тогда? Мы опять окажемся в западне. Удастся ли еще раз Тлисору услышать то, что кроме него никто не смог услышать? А если даже и получится, сможет ли он повторить свой фокус, даже если мы все вместе бросимся ему помогать?
А эта троица – кто они? Часть ли отряда чируков, или люди, выставленные наверху, на скале, чтобы наблюдать за окрестностями как раз на такой случай? А если даже и так, послали они кого-нибудь предупредить остальных о внезапно открывшемся ходе в башню? Знать бы хоть один ответ на все эти вопросы. Но в любом случае мне необходимо принять хоть какое-то решение, пока еще не слишком поздно.
Чируки исчезли из виду, выйдя из освещенной полосы, и теперь только в трубу можно было разглядеть, как они о чем-то неслышно переговариваются. Пользуясь скрывающей меня темнотой, я, прижав трубу Древних к глазам, осторожно приближался, изредка направляя устройство под ноги, чтобы не зацепить ногой какой-нибудь предмет и не выдать себя шумом.
«Подкрадусь к ним, насколько смогу, – думал я, хотя такое решение далось мне с трудом. – А там будет видно. Если что-то пойдет не так, брошусь вокруг этого механизма, занимающего всю центральную часть башни. Ну а там юркну в щель и буду уже внизу дожидаться своих».
Я встал за краем станины, в нескольких шагах от чируков, стараясь дышать как можно тише, ожидая, что же они предпримут. Дикари некоторое время не шевелились, прислушиваясь, а затем один из них, приблизив вплотную голову к соседу, что-то неслышно сказал ему на ухо. И тот извлек из мешка, висевшего у него на боку, фонарь Древних. С трудом я удержался от стона, настолько неожиданно это было. Смешно сомневаться в том, что эти дикари умеют этой вещью пользоваться. Да и не такие уж они и дикари, вон, у каждого – стальное мачете, которое с одинаковой легкостью перерубит ветвь дерева, лиану или оставит человека без головы.
Чирук, зажав лезвие мачете в сгибе локтя, ухватился двумя руками за фонарь. Сейчас он провернет его концы в разные стороны, в башне вспыхнет яркий свет, и дикари сразу же увидят меня, притаившегося всего в нескольких шагах.
Подскочив к чируку, я ударил саблей его ни чем не прикрытую голову. И сразу же – другого, стоявшего рядом, по памяти, не очень-то надеясь на успех. Вскрик боли и звон выпавшего из рук мачете стали для меня сладостной музыкой.
Отскочив назад, я снова прижал трубу к глазам, до ужаса боясь, что, когда темнота передо мной исчезнет, я увижу занесенный надо мной клинок, и потому, не выдержав, замахал саблей в воздухе.
Но нет, третий, который находился чуть в стороне от остальных, прижался спиной к стене, всматриваясь в темноту, держа мачете перед собой, скалил зубы, то ли от страха, то ли от ярости.
«Их осталось полтора человека», – обрадовался я, чувствуя, как бешено стучит сердце.
Чирук, получивший удар по голове, лежал лицом вниз на каменных плитах, нелепо раскинув руки. Другой, прижав к груди наполовину перерубленную руку, стоял на коленях и водил ладонью по полу, пытаясь обнаружить оброненное оружие.
Мой новый удар пришелся ему в шею. И снова я метнулся назад: одолеть последнего, оставшегося в живых, в честном бою у меня вряд ли получилось бы. На некоторое время мы оба застыли, только я его видел, а он меня – нет, и чирук это понимал.
– Ну что, брат, страшно? – зачем-то спросил я, хотя и сам особого мужества не испытывал.
Чирук от звука моего голоса вздрогнул. Затем, взревев на низкой ноте, одним прыжком оказался на освещенной полоске пола, сделав приглашающий знак рукой: покажись, мол, из темноты, если считаешь себя мужчиной.
И я вышел. Вышел, потому что понимал – иначе нельзя. Иначе всю оставшуюся жизнь я не смогу себя уважать. Видно же, что чирук тоже боится, что бы там ни говорил о них навигатор Габстел. И все же он смог преодолеть свой страх, чтобы если уж и погибнуть, то как мужчина.
Взревев еще раз, чирук с размаху нанес удар, отведя руку далеко за спину и вкладывая в удар вес всего тела.
– Раз! – выдохнул я, постоял мгновение и присел рядом с рухнувшим на пол мертвым телом дикаря, отбросив не нужную теперь уже саблю в сторону.
«Все-таки ты великий учитель, Аделард, – думал я, глядя, как ширится лужица крови, вытекающей из разрубленной головы чирука. – Пусть ты и успел дать мне только азы».
Затем я встал на ноги и обыскал тела в поисках чего-нибудь съестного. И надо же – нашел, пусть и не так много, как хотелось. Узкие длинные полоски вяленого мяса показались мне изысканным блюдом, до которого искусству нашего Пустынного льва далеко. И самое главное, они долго не заканчивались: отгрызешь кусок и жуешь его долго-долго. Казалось бы, и глотаешь, а все равно остается полный рот. Блаженство.
Так, с набитым ртом, я и осматривал доставшиеся мне трофеи, одновременно прислушиваясь к звукам, доносящимся из дыры в стене, и пытаясь различить шаги поднимающихся своих. Первым делом подобрал фонарь, выглядящий так, словно его изготовили только вчера, и исправно работающий.