Автомобиль, подскочив, перепрыгнул яму на Бак-Харбор-роуд. Несколько секунд он парил в воздухе. Помню, когда Энола только училась водить машину, она в этом месте угробила выхлопную систему. Сворачивая на подъездную дорожку у моего дома, я увидел на ней машину Фрэнка, отбрасывающую длинную тень. Еще немного, и я бы на нее налетел. Пришлось резко дернуть вверх рукоять ручного тормоза. Я выключил двигатель, но из машины выходить не стал. Фрэнк в доме. Я увидел его силуэт в окне.
Я ждал. Выскочившая пружина в спинке сиденья больно упиралась мне под лопатку. Я вспомнил… Тройка Мечей. Проткнутое тремя клинками сердце. Восьмерка Мечей. Мужчина с вонзенными в спину мечами. Я не помнил всех карт, рисунки которых были в журнале (сестра лишила меня возможности освежить их в памяти), но я точно помнил, что некоторые карты видел сегодня, когда Энола гадала девчонкам. Как все сложно! Мать разрывалась между моим отцом и Фрэнком. У Фрэнка есть вещи, которые я видел на страницах журнала, имеющих непосредственное отношение к истории моей семьи. Энола и Дойл гадают на картах, предрекая судьбу. Расплывшиеся чернила на последних страницах журнала Пибоди.
В лобовое стекло постучали. Маленькие розовые ноготки овальной формы, веснушчатая кожа кисти. Алиса.
– Что произошло между тобой и отцом?
Пряди волос, выбившиеся из косы, создавали иллюзию, будто ее голова охвачена языками пламени.
– Я просила тебя держаться подальше от него. Именно поэтому я настаивала на том, чтобы ты не брал у папы деньги. Он уже там несколько часов и говорит, что не выйдет из дома, пока не поговорит с тобой. Что ты ему наговорил?
Голос напряженный, излишне громкий.
Я ничего такого не говорил. Он начал первым, впрочем, это ложь. Я сказал Фрэнку, что трахаю его дочь, но из всех признаний в содеянных грехах мое было наименее ужасным. Мне не в чем себя винить. Я решил ничего не рассказывать Алисе о состоявшемся между нами разговоре. Это станет для нее сильным потрясением.
Она сложила руки на животе.
– Ты все ему рассказал? Ты сказал моему отцу, что я с тобой сплю?
Я посмотрел на противоположную сторону улицы: Ли следила за нами, раздвинув пластинки жалюзи. Наши взгляды встретились. Жалюзи сошлись, скрыв ее глаза. Алиса восприняла мое молчание как признание вины.
– Господи Иисусе! Зачем? Ты не имел права это делать. – На ее лице отразилась смесь гнева и тревоги, но потом она уже мягче произнесла: – Ступай, поговори с ним. Я после со всем этим разберусь, но сейчас вытащи его из дома. У отца высокое давление. Волноваться ему вредно.
Алиса знает о высоком давлении Фрэнка, об уровне его холестерина, об артрите – обо всем том, о чем я понятия не имел в отношении моего отца и о чем не узнал и после его смерти.
– Я не возьму у него деньги. Я ему это сказал.
– Что?
– Я не хочу. Ты права. Он слишком близкий моей семье человек. Деньги все только усложнят, а я этого не хочу. Пускай дом разрушается. – Только произнеся данные слова вслух, я осознал, что на самом деле этого хочу. – Пожалуйста, больше не злись на меня.
– Я не хочу на тебя злиться, но ты продолжаешь совершать глупости.
Она отступила от дверцы машины, позволив мне выбраться наружу.
– Куда ты поедешь?
– Не знаю. Наверное, попутешествую немного с Энолой. Ее босс вроде нормальный мужик. Еще есть место хранителя архива в Саванне. Там уже запросили мои рекомендации. Лиза может любого уговорить, так что у меня неплохие шансы.
– А-а-а… – протянула Алиса.
Хотелось бы мне порадовать ее чем-то более существенным. Она посмотрела на мою опухшую лодыжку.
– Нога как? Меньше болит?
– Бывало и получше.
Алиса рассмеялась. Никогда раньше ее смех не был таким горьким.
– Сможешь вытащить отца, прежде чем он там поранится?
Она оперлась о бок моего автомобиля. Летние шорты цвета хаки облегали ее бедра.
– Фрэнк – хороший отец?
– Что?
Брови ее насупились, а веснушки поцеловались.
Я повторил вопрос.
– Да, хороший, иногда слишком упрямый, но хороший.
– Когда ты разбивала себе коленку, лечил ли он ее, заклеивал ли ранки бактерицидным пластырем?
Эноле я перевязывал ранки, вытаскивал щепки, а не отец. У меня остались шрамы и на голенях, и на коленях, и на руках. Отец никогда не промывал мои раны, не лечил их.
– Да уж. – Алиса перенесла тяжесть своего тела с одной ноги на другую с той грацией, что присуща только женщинам. – Он не хочет выходить. Мама напугана. Не знаю, что между вами произошло, но мы с ней здесь ни при чем.
– Он был на твоем выпускном?
– Да.
Казалось, Алиса вот-вот расплачется. У меня возник вопрос: насколько хорошо я ее знаю?
– Да, он бывает груб и упрям, иногда на него находит, но папа помогал мне продавать печенье, когда я была скаутом. Он водил меня в цирк. Фрэнк – хороший отец. Ты жил рядом, ты знаешь.
Я жил рядом. Я смотрел на них. Я хотел, чтобы они меня усыновили. Мак-Эвои были моей воображаемой семьей.
Алиса взглянула на мой дом.
– Не знаю, что он тебе сделал, почему ты на него так разозлился, но отец отказывается со мной разговаривать, и это меня очень тревожит. Вытащи его из дома. Пожалуйста! Не обижай меня сегодня. Я уже на грани.
Светлые брови, выделяющиеся на фоне розоватой кожи. Вздернутый носик. Маленькие губы. Квадратная челюсть. Внешность – нечто среднее между внешностями Фрэнка и Ли.
И я заставил ее плакать… Я прикоснулся к ее руке. Алиса не отстранилась.
– Извини. Я не могу обещать, что он все же не попытается спасти дом, но клянусь: я тут ни при чем.
– Хорошо.
– Извини, – снова сказал я.
– Хорошо.
Она крепко сжала мою руку, потом отпустила. И этого было достаточно. В любом случае мне надо идти. Фрэнк в моем доме с моими книгами – это все равно, как если бы он забрался ко мне под кожу. Я его оттуда вытащу, но только ради Алисы.
Она пошла было вслед за мной, но я ее остановил:
– Ты не должна заходить.
– Только не говори ему никаких гадостей! – попросила она.
Я испытал укол зависти. Хотел бы я, чтобы обо мне так беспокоились. Она разбудит меня, если ночью мне приснится кошмар. Она такой человек. Она не будет ужасаться при виде моего заспанного лица утром. Она научится любить мою сестру, потому что я ее люблю. Ради этого я поговорю с Фрэнком.
– Если честно, скорее это он наговорит мне гадостей… И вообще, в этом доме сейчас находиться небезопасно.
– Что он сделал? – тихо спросила у меня Алиса.
Если я расскажу, то обелю себя в ее глазах или нанесу смертельную рану?
– Он тебя недостоин.
Она посмотрела на свой дом, на окно, за которым стояла, наблюдая за нами, ее мать.
– Возможно, но это мне решать.
Входную дверь перекосило, и мне пришлось ударом ноги открывать ее, перенеся тяжесть всего тела на больную ногу. Алиса схватила меня за руку, и я сохранил равновесие. Ее рука была теплее моей. Мне показалось, что я ощущаю следы от порезов о бумагу, щербинку на ногте, но в следующий момент она отпустила меня и зашагала к дому Мак-Эвоев, к Ли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});