— Неужели нам придется жить здесь? — простонала королева, медленно оглядываясь, чтобы внимательнее рассмотреть покои.
— Никто вас к этому не принуждает, сестра моя, — сказал Месье, слышавший ее слова.
— Уж не желаете ли вы предоставить нам гостеприимство в вашем роскошном доме — Отель Люксембург?
— Нет, разумеется. Мне самому едва хватает места. Но могу ли я напомнить вам, что покойный кардинал завещал королю свой дворец, находящийся поблизости? Вам вряд ли удастся найти в Париже более великолепное и более удобное для жизни пристанище.
Помрачневшее лицо Анны Австрийской сразу просияло, и она одарила деверя счастливой улыбкой.
— Вы совершенно правы, мой брат! Завтра же пошлю осмотреть дворец и принять все меры, чтобы он приличествовал королевской семье, а потом сама все проверю.
В ожидании этого надо было устраиваться в Лувре. Вельможи, владельцы особняков в Париже, разъехались по домам, а Сильви, которая, не будучи фрейлиной, не имела права занимать комнату а тесных покоях королевы, вернулась на улицу Турнель, где ее приняли с радостью. Здесь она нашла приехавшую с мадемуазель д'Отфор Жаннету, которая, плача от счастья, упала в объятия Сильви. Впервые за пять лет «семья» шевалье де Рагенэля опять собралась в полном составе и праздновала это событие далеко за полночь.
Внезапное головокружительное возвышение де Бофора не удивляло Персеваля.
— Я знал, что Вандомы вернулись. Герцог Сезар уже несколько дней находится в Париже, а предместье Сент-Оноре заполняют громовые раскаты его голоса и голоса его друзей-англичан, которых он притащил с собой. Он слегка поторопился, так как король еще был жив. Герцог Сезар заявляет, что приехал требовать, чтобы ему отдали управление Бретанью, столь дорогой его сердцу. О, я понимаю, герцог радуется возвращению в столицу после семнадцати лет изгнания, но благоразумнее было бы вести себя чуть скромнее.
— Если его светлость Франсуа станет управлять государственными делами, — заметил Корантен, вернувшийся из погреба и слышавший разговор, — то герцог Сезар был бы не прав, если стал бы церемониться: он получит все, чего хочет! Его светлость Франсуа всегда очень любил отца. Он даже хотел отправиться в Бастилию вместо герцога Сезара.
— Личные привязанности и управление великим королевством не сочетаются друг с другом. Если вы хотите знать мое мнение, то я совершенно не представляю себе нашего Бофора в роли первого министра. Ученым человеком его не назовешь, да и мудрости ему явно не хватает…
— Он еще молод, — вступилась за Франсуа Сильви, всегда готовая защищать своего героя. — С годами он изменится, возмужает…
Персеваль улыбнулся, глядя на смутившуюся крестницу, и разжег трубку.
— Это меня удивило бы, — сказал он. — Кроме того, он еще не назначен первым министром, и я хочу, чтобы он и не был им назначен! Пусть его произведут в адмиралы, назначат генералом галерного флота или еще кем-то, но не вверяют ему Францию: он вызовет в стране хаос. Кстати, прежде чем Франсуа займет место Ришелье, он будет вынужден считаться со своими врагами, приверженцами покойного кардинала, а главное, с его преемником: кардинал Мазарини взошел на вершину власти не для того, чтобы уступить свой пост первому встречному; я полагаю, что Мазарини — хитрый лис.
— Неужели вы думаете, что этот итальянец будет лучшим министром, чем Франсуа? — возмутилась Сильви. — Он всего лишь жалкий лицедей!
— Дипломат! — поправил крестницу шевалье де Рагенэль. — Но в подобном человеке и нуждается народ, жаждущий мира…
Последующие дни подтвердили правоту Персеваля. После торжественного заседания парламента, который признал недействительным завещание Людовика XIII, предоставив Анне Австрийской неограниченные полномочия, после пышного погребения покойного короля в усыпальнице Сен-Дени, в Лувре настало приятное время долгожданных встреч. Вслед за Мари д'Отфор, снова занявшей пост камеристки, Ла Порт вернулся к своим обязанностям шлейфоносца королевы, встретившей его со слезами на глазах. Они оба остались прежними; не изменилась и госпожа де Сенесе, которая была безмерно счастлива покинуть свой замок Конфлан, чтобы занять должность гувернантки сыновей Франции, сменив маркизу де Ланзак, коей предложили вернуться к себе в поместье. При дворе вновь появился маршал де Бассомпьер, выпущенный из Бастилии после двенадцатилетнего заточения, которое он употребил на сочинение мемуаров. Маршал, которому Персеваль де Рагенэль поспешил нанести визит, сильно постарел, хотя и остался приятным собеседником. Поэтому старый круг близких королевы почти восстановился, подобно капитулу монастыря Валь-де-Грас, где матушка де Сент-Этьен снова обрела посох настоятельницы. Однако отсутствовала одна значительная особа: это была герцогиня де Шеврез, подруга двадцатилетней Анны Австрийской. Она почти столько же лет провела в изгнании, но королева не решалась призвать ее во Францию. Наверное, королева действовала так под влиянием Мазарини: ведь герцогиня де Шеврез знала не только тайну любовной авантюры Анны и герцога Бэкингемского, но и гораздо более опасные тайны ее бесконечных сговоров с Испанией, венцом которых стал заговор Сен-Мара.
Когда герцогиня, не утратившая в свои сорок три года роскошной красоты, столь же надменная и готовая рвать острыми зубами самые лакомые кусочки от богатой Франции, снова явилась ко двору, она сразу догадалась, что от ее давнего влияния остались только воспоминания. Королева приняла подругу с нежностью, но обе женщины недолго оставались наедине. Вскоре появился радостно улыбающийся Мазарини: он пришел предложить долго отсутствующей на родине герцогине кругленькую сумму денег на приведение в порядок ее замка Дампьер, расположенного в долине реки Шеврез, но при условии, ее ли она лично займется этим делом. Герцогиня тотчас все поняла: ее присутствия при дворе не желали и отделывались деньгами от ее услуг. Она на это согласилась, ибо руки у нее по-прежнему были загребущие; но, покидая дворец, уносила с собой затаенную в душе ярость, стойкую ненависть к Мазарини и злость на королеву. И решимость когда-нибудь отомстить за себя.
Мари д'Отфор с большим интересом следила за этой сделкой, объясняя Сильви все хитрости придворных отношений.
— Или я глубоко заблуждаюсь, — сказала она однажды подруге, — или нашему Франсуа совсем скоро придется пережить горькое разочарование. Мне очень не нравятся постоянные уединенные беседы нашей королевы с этим глупцом. — Под глупцом Мари д'Отфор подразумевала Мазарини!
До этого дело пока не дошло. Вандомы вернулись во Францию с шумом, особенно герцог Сезар, ставший своеобразной парижской достопримечательностью с того дня, как люди о нем заговорили, хотя ни разу так и не видели. Поэтому в обществе он появился с пышной свитой, чтобы занять место при дворе, но, будучи хитрее герцога де Бофора, всячески пытался снискать благосклонность нового кардинала. Это сразу встревожило его близких, знавших о склонности герцога к красивым молодым мужчинам, но на самом деле Сезара больше интересовала Бретань, чем прелести Мазарини. В изгнании он мечтал об этой провинции, считая ее своей родовой вотчиной, и страстно желал стать губернатором Бретани. Смерть Ришелье — он носил титул герцога Бретонского и управлял Бретанью — сделала вакантной эту должность. Увы, он напрасно расточал улыбки кардиналу: дорогую его сердцу провинцию уже отдали маршалу де Ла Мейере, которого Сезар ненавидел. Подобно Ахиллу, герцог немедленно удалился в свой шатер и уединился, переживая обиду, в роскошном Отеле Вандом.