выносится оправдательный приговор, прокуратуре хана. Ведь допуская дело в суд, прокуратура говорит, что обвинение состоятельное. Получается круговая порука: суд выносит оправдательный приговор — прокуратура дураки. Если прокуратура умная, то кто у нас судьи?»
После оправдательного приговора, по словам Елизаровой, «все расслабились». «Я ничего не делала, очень жаль, что мы отнеслись неправильно к первой апелляции, которая отменила приговор, — говорит Елена. — Адвокаты написали отзыв на апелляцию, и все. Мне об этом никто не сообщил. Позвонили мне, уже когда вынесли обвинительный приговор. Биться надо было начинать раньше, правда, если считать, что все это протолкнула генпрокуратура, итог был бы тот же».
Про обвинительный приговор судьи Лобынцева Елизарова говорит, что, если бы была судьей, не знает, «как бы после такого приговора могла жить». Этот приговор апелляционная инстанция без вопросов оставила в силе.
АРГУМЕНТЫ ЗАЩИТЫ
— Во-первых, сами обстоятельства задержания говорят о том, что Сорокин не был в разработке, — говорит Елизарова. — И есть все основания полагать, что на него оказывалось психологическое давление. Признаков физического воздействия почти нет. У него были какие-то синяки и ссадины, но потом он, очевидно, под давлением следствия, сказал, что когда-то сам упал с какого-то непонятного мотоцикла. С момента задержания, с десяти утра и до девяти вечера, Сорокин находился у оперативных работников, после этого якобы написал явку с повинной. Есть факт того, что оперативники приезжали к дому потерпевших, брали ключи у соседки и заходили в дом с Сорокиным. Он рассказывал, что ему показали обстановку в доме и рассказали, что он должен будет потом сказать. В общем, обстоятельства написания явки с повинной вызывают подозрение.
— В его первом и последующем допросе, в допросах других обвиняемых и вообще в деле в целом много нестыковок. Как они там оказались, как встретились, как убивали — много всего.
— Вначале на сайте Следственного комитета была информация: убийца проник и задушил цепью. То есть предполагаемый один убийца задушил цепью. На цепях, которые нашли под трупом Баранова, была кровь. Первые показания Сорокина были такие: «Не хватило на алкоголь, пошли занимать деньги, по ходу решили убить, женщину задушили руками, а мужчину полотенцем». Откуда цепь? Обвиняемые вообще путались в показаниях: были цепи — не было, пошли их продавать или нет.
— Есть заключение эксперта, что это либо шнурок, либо провод. А потом он на втором суде говорит, что полотенце «не исключается». Я со всеми экспертами побеседовала. Неужели нельзя отличить следы полотенца от провода? Говорят, конечно, следы разные. Что значит «не исключается?» Нельзя на предположениях строить обвинение!
— Цепи, которые нашли на месте преступления, не подошли к бензопиле «Дружба», которая была у Сорокина. Эта цепь потом никуда не подходила, во втором приговоре судья исключил цепь из доказательств, потому что не знал, куда эту цепь воткнуть. Но на ней, во-первых, были следы крови, и есть экспертное заключение, где говорится, что на ней есть следы Баранова и следы еще одного мужчины, но не принадлежащие ни одному из обвиняемых.
— Есть смывы из-под ногтей Михайловой. Я говорила эксперту: «Вы попробуйте кошку задушить, она будет царапаться». И конечно, бабушка царапалась, сопротивлялась, плюс предсмертные судороги... Из-под ногтей эти смывы взяли, там есть ДНК неустановленного мужчины, она не принадлежит ни Сорокину, ни Севостьянову, ни Подойницыну. Я не эксперт, но у меня есть все эти экспертизы. На мой взгляд, ДНК из-под ногтей Михайловой совпадает с ДНК на цепи. Мне, как защитнику, отказали в запросе из базы данных ДНК-профилей, чтобы проверить ДНК, найденную под ногтями Михайловой. А сейчас поздно. Это в Америке через двадцать лет можно экспертизу провести. У нас — нет.
— Обвинение строится на признательных показаниях подсудимых. Я все думала: зачем им трое? И поняла, что так проще. Подойницын отказывался брать на себя вину, доказательств у них нет. Если бы был один Сорокин против Подойницына — тоже не очень хорошо. А тут очень удобно: все друг на друга валят, очная ставка, все показания между собой согласуются.
— Еще обвинение строится на показаниях двух свидетелей, которые, по сути, ни о чем не говорят. Пожилая продавщица говорит, что ночью к окошку Сорокин подошел якобы за водкой. Но это не свидетель обвинения, он мог из дома за водкой прийти! И Каргин, второй свидетель. Сорокин говорил, что он к ним приезжал, когда Сорокин был дома. Каргин на суде сказал: «Сорокин врет, я не был там». И этот момент кладут в обвинение. О чем он говорит следствию? Как это доказывает вину? И это все.
— Во время убийства многие видели Сорокина дома или около. Все эти показания зафиксировали. А суд говорит: «Мы этим показаниям не доверяем, поскольку свидетели — родственники или состоят с подсудимыми в приятельских отношениях. Просто шедеврально! Следователь должен работать в поисках доказательств как виновности, так и невиновности, ну это в теории. Доказательств виновности в принципе нет, а невиновности — никто просто не стал делать экспертизы.
«Оперов этих наградили за работу над делом, — говорит Елизарова. — Видела фото в интернете, где их поздравляют. У меня нет слов».
Делом Сергея Сорокина Елизарова занимается бесплатно. «Они бедные там все. Им до ближайшего районного центра доехать проблема. И ребенок еще на руках. Так что я работаю просто так».
НЕ ЛЮДИ
В последний вечер перед отъездом из Букачачи мы с Ниной Волокитиной разговариваем о жизни в селе. Она рассказывает, что летом в Букачаче красиво, а грибы растут прямо под окном. Елена так и не вышла из запоя, объяснив это тем, что вспоминать о муже и всей этой истории ей тяжело. Нина Ивановна рассказывает, что, когда Елена не пьет, она совсем другой человек. Стыдится, просит прощения и обещает больше не пить.
«Они мне жизнь сломали! — говорит Елена, уткнувшись лицом в ладони. Маленький Олежка бегает по комнате и хохочет. — Как мне жить-то без мужа? Вся Букачача знает, что они не виноваты, а они сидят. Как так? Как мне с этим жить?»
Позже мы с Николаем Севостьяновым будем говорить о том, что его сына и других обвинили в убийстве, потому что людей из уязвимой группы легко обвинить. И потому что их не жалко. «Мы не люди для них», — скажет мне Севостьянов по телефону.
УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР
Об этой истории я узнала случайно из приговора, который мне дал почитать судья Ануфриев. Я брала у него интервью в контексте истории Ларисы Кошель и спросила,