Читать интересную книгу Вечер вне дома: Сборник - Джеймс Хедли Чейз

Потому что если у парня неприятности из-за девчонок, то две другие приложатся. Я еще не встречал такого малого, чтобы он переживал из-за какой-либо девчонки, одновременно не считал бы последние деньги и не чувствовал себя полутрупом. А четвертую неприятность Конфуций вообще упустил из виду. А таковая бывает, если у тебя нет первых трех. Пошевелите-ка мозгами. Если у парня нет девчонки, из-за которой стоит расстраиваться, если у него полны карманы денег, а тратить их не на кого, и к тому же он здоров как бык и переживать нет причин, тогда этот парень просто псих и недотепа, которому место в сумасшедшем доме. Скажите мне, чего ради он коптит небо?

Через 15 минут я дошел до клуба «Леон». Клуб стоит в паршивом переулке недалеко от Рю Клиши. В действительности это никакой не клуб. На первом этаже нечто вроде бистро с небольшим отсеком для танцев.

По понедельникам, средам и субботам на возвышении сидит пара ребят, именуемых русскими, и наяривает что-то на балалайках. В остальные дни они играют на цитрах, но особой разницы я не замечал: шум стоял одинаковый. Думаю, что, если бы этих парней услышали в России, они получили бы по шее. Я наслушался музыки в разных местах, где только можно промочить горло и перемигнуться с девчонками, но такой мерзкой игры нигде не слышал. Как будто из тебя кишки вытягивают.

Если не считать этого, то «Леон» — обычное злачное место.

Я вошел. После холодного вечернего воздуха в помещении казалось жарко. От табачного дыма ничего не видно. Русские, как всегда, бренчат на своих балалайках. Тут и барышники, тут и спекулянты, и дамочки, обрабатывающие парней. Со всех сторон доносится гул голосов.

Я пошел к стойке в конце комнаты. За ней стоял Леон, в углу его рта торчала тоненькая испанская папироска.

— Ну как дела?

— Не скажу, что все в порядке,— подмигнул он мне.— Вы, наверно, ожидали, что я отвечу: все чертовски хорошо?

— Может быть, вы и правы. С каждым должно что-то случиться. Взять хотя бы этого выродка Гитлера. И ему тоже досталось на орехи. Послушайте, вы не видели мистера Риббона?

 Он кивнул, достал грязную тряпку и начал старательно вытирать стойку, потом процедил сквозь зубы:

 — Он в комнате на втором этаже. Пройдите через бар. Дверь в конце коридора и наверх.

 Я поблагодарил, прошел через бар, через маленький танцевальный зал с противоположной стороны и вдоль всего коридора. Там, в темноте, какой-то вояка целовал французскую девчонку с таким неистовством, словно ему осталось прожить последнюю ночь на этом свете. Я протиснулся мимо них, разыскал дверь в конце коридора и поднялся по узкой лестнице. Мне показалось, будто в ней миллион ступенек. Видимо Риббону нравится спать поближе к звездам. А может, и на него напало романтическое настроение, как однажды было у меня, когда я прилип к одной юбчонке.

Потому что, ребята, по натуре своей я человек поэтичный и нежный. Уж не помню, говорил ли я вам об этом. Большую часть жизни я провел, болтаясь по всему свету в поисках приключений, бывалых ребят и вообще экзотики. Но всегда в свободные минуты я начинал думать возвышенным образом о красоте вообще. И я из тех, кто тотчас пытается осуществить свои мысли на практике. А почему бы и нет? И как бы вы поступили на моем месте?

Только я понял, что поэтические мысли о женских ножках и всем прочем комплекте приносят мне гораздо больше неприятностей, чем добрая перебранка с любым забиякой.

Может быть, из этого можно сделать правильный вывод. Если да, то пользуйтесь, я парень не жадный.

Взбежав по двум маршам, я остановился на площадке и перевел дыхание. Последний марш лестницы сужался и поворачивал налево. Деревянные, выщербленные ступеньки даже не покрыты дорожкой. Мои шаги звучали необычно гулко. На лестнице было темно как у негра в желудке, так что пришлось пробираться ощупью, держась за перила. На полпути я наступил на что-то мягкое — наверное, кто-то уронил носовой платок.

Добравшись до самого верха, я чиркнул зажигалкой и огляделся. Передо мной была дверь. Я ее открыл и вошел в комнату. Вижу: спальня, никого в ней нет. На каминной полке стоит свеча. Я подошел и зажег ее. Чего ради Риббон содержал такую дыру? Для свиданий, что ли?

Недоумевая, я огляделся. В одном углу кровать, пара стульев, комод с зеркалом и письменный стол. На столе промокашки, пачка почтовой бумаги и конверты. Одна промокашка сложена пополам и лежит поверх листка бумаги, словно кто-то хотел написать записку. Я подумал, не хотел ли Риббон заняться этим делом, но ему помешали и он вышел из комнаты. Тут у меня появилась одна мысль.

Я взял свечу и стал спускаться. Вы помните, я говорил, что наступил на лестнице на что-то мягкое, вроде носового платка. Ну так вот, я ошибся: это был рукав пиджака Риббона. Парень лежал головой вниз, прижатый к перилам. Я присмотрелся. Он был мертв, как египетская мумия в провинциальном музее. Я поставил свечку на ступеньку и сунул руку ему за пазуху. Он еще не успел остыть.

Я достал сигарету и прикурил от свечи. Прислонившись к стене, я разглядывал мертвеца. Поднес к его голове свечку и заметил в правом ухе какую-то желтую жидкость.

«А ведь дело-то дрянь!» — думал я, стоя над ним.

В комнате Риббона затрещал телефон.

Я поднялся, перешагивая через две ступеньки. Подбежал к маленькому столику и схватил трубку: «Хелло?»

— Это вы, Риббон? — спросил какой-то тип.

— Да, чем могу служить и кто вы такой?

— Говорит Джимми Клив. Кошен у вас? Если да, пусть возьмет трубку.

— Послушайте, Джимми, это Кошен.

— Вот как? Кажется, вы сказали, что это Риббон.

— Я так и сказал, хотел узнать, кто ему звонит. Надеялся что-нибудь выяснить. Тут дела пахнут керосином.

— Что вы имеете в виду? Шеф рвет и мечет, потому что вы до сих пор не явились. Он приказал мне вас раздобыть. Уже одиннадцатый час. Что там с вами стряслось?

— Послушайте, передайте Старику, что, кажется, произошло нечто серьезное. Могут быть важные последствия, ясно? Сами садитесь в джип и поскорее приезжайте в клуб. Машину оставьте в конце-улицы, потопайте пешком. Чтобы все было шито-крыто, понятно?

— О’кей, Лемми, договорились. Сейчас выезжаю.

— Огромное спасибо, Джимми.

Я положил трубку, взял свечу, спустился по лестнице и снова принялся осматривать Риббона. Он лежал, как я ранее описывал, головой вниз, прижавшись к перилам. Его левая рука была подвернута, но кончики пальцев высовывались наружу. В них сжат какой-то предмет. Я разглядел авторучку, с которой даже не снят колпачок.

Я взял носовой платок и вынул ручку из пальцев Риббона. Это французское вечное перо, которое можно купить на черном рынке.' Потом ощупал жилетный карман и нашел в нем пятисантиметровый карандаш. Положив этот огрызок назад, я застегнул ему среднюю пуговицу. Потом сел на ступеньку и стал ждать приезда Клива.

Таковы дела!

Закурив новую сигарету, я стал думать, что же тут произошло. Кажется, будто в этом деле нет смысла. Но такова жизнь. Если бы происходили только разумные вещи, жить было бы гораздо проще, как заметила одна дамочка, когда ее дружок ушел к блондинке. Я перестал ломать себе без толку голову и решил отдохнуть.

Минут через десять появился Клив. Он поднялся по лестнице, легко и бесшумно перешагивая через две ступеньки. Я наблюдал за ним сверху, как ловко и красиво проходил он по освещенному нижнему маршу. Привлекательная личность!

Мне нравилась его физиономия, его манеры выражаться, да и многое другое. Возможно, он об этом догадывался.

Клив вышел из-за поворота лестницы и буквально замер на месте, увидев меня на ступеньке со свечой в руке и Риббона, с которого хоть пиши картину «Ребенок, заснувший в лесу».

— Господи Иисусе Христе! Что тебе известно об этой истории? — спросил Клив.

— Ровным счетом ничего, Джимми. Я надеялся, что ты меня просветишь.

— Послушай, Лемми, что стряслось?

Он стоял, опершись рукой о стенку, и глазел на мертвого Риббона.

— Ты знаешь столько же, сколько я. Я пришел сюда минут 15 назад, за пару минут до твоего звонка. Внизу видел Леона, тот мне сказал, что Риббон наверху, в своей комнате. Я поднялся в полной темноте и не заметил его на ступеньках. Даже наступил на его пиджак и прошел мимо. Решил, что кто-то обронил платок. Потом вошел в комнату и убедился, что в ней никого нет. А тут ты позвонил.

Он кивнул.

— Скверная история. Мне она совсем не нравится. Ты осмотрел комнату?

— Да. На столе лежат бумага, конверты и промокашки, словно он собирался писать письмо.

— Да. Этот Риббон вечно писал письма кому-нибудь.

Клив взглянул на верхнюю площадку и заметил:

— Понимаешь, с этой лестницы ничего не стоит свалиться вниз... в такой темноте.

— Такова твоя теория?