— Привет! Ты давно приехал в Лондон? — спрашивает он, протягивая свою огромную правую руку и награждая меня энергичным рукопожатием.
— Пару дней назад, — отвечаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал достаточно непринужденно и одновременно приходя в себя после такого неординарного приветствия.
— Возьми вон там бас-гитару и давай играть.
— А мы не помешаем всем этим людям, которые этажом ниже? — спрашиваю я.
— Нет, это мой брат Ян и Соня. Они не будут против. В этот момент я осознаю, что рыжеволосая девушка, которую я видел внизу, это Соня Кристина, юная красавица и солистка рок-группы Curved Air, образованной в начале семидесятых годов. Несколько лет назад я видел, как они играли с группой Who. Электрические скрипки и гитары, на которых исполнялась психоделическая поп-музыка, фолк-рок и напыщенные произведения Вивальди, сыгранные, казалось, только для того, чтобы заверить слушателей, что все члены группы посещали музыкальный колледж. Но Соня была по-настоящему красива, в ней было что-то нездешнее и недоступное, и я мысленно принимаю решение еще раз взглянуть на нее по пути обратно.
— А твой брат, он басист? — спрашиваю я, стараясь как можно больше узнать об обитателях этого места, прежде чем вступать с ними в какие бы то ни было отношения. Стюарт сразу понимает, чего я хочу:
— Нет, нет, он агент, он играет просто для удовольствия. — Потом он доверительно добавляет: — После Вьетнама он стал довольно странным. Он только сейчас начинает выбираться из своей скорлупы.
Я вежливо киваю, вспоминая странного человека, которого я видел этажом ниже и пытаясь представить, как же он выглядел до того, как выбрался из своей скорлупы. Я беру бас-гитару, не зная, будем ли мы играть просто так или меня пригласили на прослушивание.
— А вторая женщина, кто она? — спрашиваю я, не в силах унять свое любопытство.
— Это Джордж. Лучше не спрашивай, — говорит мой новый друг, закатывая глаза к небу. — Ну, что будем играть?
— Мне понравилось то, что ты играл, когда я вошел, — отвечаю я, включая бас-гитару в сеть и настраивая ее.
Он начинает в очень быстром темпе, а я просто берусь за свой инструмент и наблюдаю за тем, куда же выведет меня импровизация Стюарта. Гитарные аккорды и раскаты пытаются угнаться за темпом ударных, которые бушуют как автоматные очереди, и звук моей бас-гитары извивается, как питон, сквозь ритмические джунгли и всплески цимбал.
Даже в эти первые моменты нашего знакомства становится ясно, что между нами есть какая-то связь, какое-то взаимопонимание, какое-то взаимное признание, некая согласованность и одновременно напряжение между нервным пульсом его ударной установки и приглушенным, изменчивым рокотанием гитары. Мы похожи на двух танцоров, ищущих странной и неожиданной гармонии в скольжении своих шагов, или на любовников с их продиктованными природой ритмами, или на гребцов, плывущих по быстрой реке и пытающихся синхронизировать весельные удары. Такое взаимопонимание и согласие встречается не часто, и я очень быстро понимаю, что этот парень — самый потрясающий ударник из тех, с кем мне когда-либо доводилось работать. Может быть, даже слишком потрясающий. Я понимаю также, что ритм этот человек будет менять так же легко и быстро, как падает с полки неприкрепленный багаж в резко тронувшемся поезде, и какую бы музыку мне ни довелось играть в этом ураганном темпе, она в любом случае не будет простой и нежной — это будет дикая гонка со страшным грохотом. Мы играем более часа и заканчиваем свой концерт в состоянии усталости и смятения, как утомленные любовники. Мы измождены, возбуждены, и ни один из нас не знает, как вести себя дальше. Стюарт говорит со мной о Хендриксе и Cream, а также о том, как он всегда хотел играть в трио. Что взаимодействие между музыкантами трио и более высокая ответственность, ложащаяся на каждого из троих — это та проблема, решение которой его особенно занимает. Что чем меньше, тем больше. Что истинное искусство рождается из ограничения и самоограничения, когда необходимы импровизация, инновации и творческое решение задач. Спонтанная, стремительная скороговорка речи Стюарта напоминает его манеру играть. Он рассказывает мне, как вдохновили его ребята, играющие панк-рок, как эти неопытные музыканты отбросили всякое изящество и технику ради первозданной, концентрированной энергии, он говорит, что хочет быть частью этого направления, что оно, подобно волнам прилива, сметет в сторону все остальное. Я сознательно не напоминаю ему о том, что группа, в которой он работает сейчас — стилистически прямая противоположность тому, что он описывает в качестве своей цели, что она являет собой олицетворение движения хиппи, а красавица Соня Кристина с ее длинными рыжими волосами — звезда ушедшей эпохи. Он же, в свою очередь, вежливо умалчивает о том, что моя собственная группа — не более чем компания провинциальных музыкантов, настолько далекая от общепринятой стилевой шкалы, что и вовсе не достойна упоминания.
Несмотря на некую странность идеи о том, чтобы мы двое организовали группу в стиле панк-рок (а именно это является невысказанным подтекстом всех наших разговоров), в этом все же есть что-то восхитительно заманчивое. И мне, и ему пойдет на пользу этот компромисс, а возможно, он даже откроет для нас ворота крепости под названием музыкальный бизнес. Стюарт хочет назвать нашу будущую группу Police. Я с первого же момента испытываю отвращение к этому названию, но не высказываю никаких возражений. Он ставит мне пару песен собственного сочинения, грубо записанных на домашнем магнитофоне. Эти песни мелодически и по содержанию сделаны в соответствии с новым направлением, и, хотя они кажутся мне заурядными и пустыми, я восхищаюсь их бешеной энергией, дерзким американским духом человека, который уверен, что добьется своей цели. Потом Стюарт показывает мне заметку о самом себе в журнале Sounds. Там помещена его фотография за гигантской ударной установкой, а под фотографией — строчки якобы из письма какого-то фаната: «Кто этот новый блестящий ударник, играющий с Curved Air, и что у него за инструмент?» Далее следует биография Стюарта и рассуждения о его ударной установке от фирмы Tama.
— Знаешь, кто написал это письмо? — спрашивает Стюарт риторически, и прежде чем я успеваю пожать плечами, уже отвечает себе сам, улыбаясь, как большой довольный кот. — Это я написал. Поэтому мою фотографию поместили в газете. К тому же я получил бесплатную ударную установку от фирмы Tama.
Эта вульгарная, бесстыдная самореклама одновременно ужасает и завораживает меня, но она явно сработала — с этим не поспоришь. Тогда я впервые стал свидетелем того, что позднее, когда я познакомлюсь с остальными членами клана Коуплендов, окажется семейной чертой. Эти ребята умели сделать себе рекламу, и мне, как никому другому, это их умение принесло пользу. По стечению обстоятельств, письмо Стюарта было напечатано в том же номере Sounds, что и статья Фила Сатклиффа, в которой упоминался Last Exit. Статья Фила называется «Сделай это» и занимает три страницы. Это доброжелательная, хорошо написанная статья, но в ее названии чувствуется очевидная ирония, потому что в тексте говорится о непреодолимых преградах, встающих на пути даже хороших провинциальных групп, пытающихся найти точку опоры в музыкальном бизнесе. В сравнении со взрывной мощью саморекламы Стюарта, мы выглядим, как размокшие петарды после дождливой праздничной ночи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});