Читать интересную книгу Прорыв. Боевое задание - Михаил Аношкин

— Внимательнее быть! — и поглядел вопросительно на Маркова. Но Марков распоряжение лейтенанта принял, как должное, и Васенев успокоился. А успокоившись, вдруг подумал о том, что иногда до очень простых и очевидных истин путь может быть крив и долог. Ну, разве это не просто — одна голова хорошо, а две лучше? Прежде чем решить, послушай других, вдумайся в их совет — определенно получится польза. А он, Васенев, думал: коль меня назначили командиром, то что бы я ни сделал, все будет правильным. Мальчишество или глупость?

На западе отполыхала вечерняя заря.

— Завтра ветрено будет, — сказал Рягузов. — Закат багровый.

Васенев облюбовал уголок на открытой поляне, которая примыкала к вырубке с запада. Наблюдать отсюда удобно: самолеты пойдут с востока и сразу попадут в поле зрения наблюдателей. Здесь расположились и стали ждать.

Возле ворохов-костров тоже появились люди — каждая команда занимала исходные позиции. И все тихо, без суетни, четко, будто сто раз отрепетированное. Как по нотам. Андрееву это понравилось — чувствовался во всем, даже в мелочах, опытный дирижер. Собственно, Давыдов таким и был.

Качанов и Ишакин, укрывшись шинелью, курили. Андреев чувствовал Маркова. Лейтенант ушел к ворохам — что-то ему там надо было. Рягузов с цыгановатым Борисом сидели поодаль и о чем-то вполголоса переговаривались.

Ночь падала на землю тихая и теплая. Зубчатая грань между небом и лесом была чуть заметна. Стрекотали поздние кузнечики. На душе стало умиротворенно и потянуло на воспоминания. Андреев спросил Маркова:

— До войны кем был?

— Так, — не сразу собрался с ответом. Ваня. — Сам не знаю. Кончил техникум, а по специальности работать не пришлось. Комсомольским вожаком избрали.

Темная ночь барахталась в соснах. На небе звезды рассыпаны, как просо. Партизаны тихо разговаривают. Кто байки придумывает, кого воспоминания одолели, а кто, пользуясь возможностью, дремлет. Ждать не меньше часа, может и больше.

— Отца у меня не было, погиб в гражданскую, а я родился после его смерти. Сам с какого года?

Андреев ответил.

— Я с двадцатого, — проговорил Марков и, помолчав, мечтательно сказал: — Девушка мне приглянулась. Покрасивее Анютки. Беда, а не любовь. На комсомольской работе день и ночь: то собрания, то заседания, то мероприятия. А Ленка дуется — ни в кино не хожу, ни на танцы, ни домой не провожаю. Так от любви одни головешки останутся. Ничего не придумал, но свет не без добрых людей — посоветовали.

Марков сделал паузу, и Григорий понял, что в этот миг Ваня улыбается.

— И гениально! Взяли да избрали Ленку членом бюро и моим заместителем. И стали мы вместе — и на заседаниях, и на собраниях, и домой стал провожать.

— Где же она?

— Не знаю — потерялась. Разыскивал. Не нашлась.

Маркову нелегко было вспоминать. На выручку поспешил Алексей Васильевич Рягузов. Он посоветовал:

— Ты, Ваня, им про нашего комбрига расскажи.

Марков на какое-то время задумался, а потом начал:

— Удивительный он человек, трудно о нем рассказывать. Отряд сколотился в ноябре сорок первого. Мы тогда еще не оперились как следует, и боевых дел за плечами было мало. А вот чувствовали даже в мелочах Владимира Ивановича, это так зовут Давыдова. Есть же такие люди, от которых, как от аккумуляторов, заряжаешься уверенностью и энергией. Уж на что нынче весной немец нас прижал. Все-таки у него техника была, а у нас что? Похоронное настроение появилось, чего греха таить, правда ведь, Алексей Васильевич?

— Из песни слова не выкинешь, — подтвердил усач, — знамо дело было.

— Однажды совсем плохо стало, в мешок попались, туго нас завязал тогда фашист. Давыдов от одной цепочки к другой перебирался и к нам пожаловал. Лег к нам в цепь и спрашивает:

— Жарко, хлопцы?

— Куда жарче, — ответили ему. — Хуже и не бывает.

— Бывает и хуже, — возразил Владимир Иванович. — Наде, думаете, лучше было? Помните?

Надя — это наша разведчица, у Старика была. Жила в деревне. Немцы провокацию задумали, слух пустили, будто словацкие солдаты хотят с партизанами связь установить. Надя доложила об этом Старику, ну, а тот, отчаянная голова, решил рискнуть. Немцы ему ловушку устроили, но и он не дурак — поубивал всю засаду. Ну, а Надю схватило гестапо. Били, издевались, а она дурочкой прикинулась. Тогда гестаповцы хотели сделать ход конем. Выпустили ее и стали следить. Надя убежала в отряд.

— Помним, товарищ комбриг.

— Значит, плохо помните. Надя была одна, безоружная, перед свирепыми гестаповцами. А у нас автоматы, пулеметы, нас много. Мы вместе. И еще Анюта с нами.

— Я тогда не вытерпел, — вставил слово Рягузов, — и вопросик: «Товарищ комбриг, а у Анюты, что, небось, гаубичная артиллерия в резерве?»

— Посильнее, товарищ Рягузов, — ответил он мне, — у нее рация.

Алексей Васильевич потихоньку засмеялся. Ваня Марков продолжал:

— Только комбриг скажи эти слова, как слышим: гул не гул, что-то такое невероятное. Из-за леса вынырнули штурмовички краснозвездные и давай молотить фрицев. Давыдов и говорит:

— Видали?

А сам легко поднялся и побежал на тот фланг, где штурмовики действовали.

— Ты им еще, Ваня, про Надю расскажи, — не унимался Рягузов.

— Ладно. Старик — парень хороший, ничего не скажешь. А когда Надя из гестапо к нему прибежала, он за голову схватился. Не поверил, что ее подобру-поздорову отпустили, не было такого с гестапо. Под арест посадил и побежал докладывать Давыдову. О чем они там говорили, никто не знает, только Старик сразу же Надю освободил из-под ареста.

— Она со Стариком на задании? — спросил Андреев.

Марков ответил не сразу.

— Понимаешь, — сказал он наконец, — ходит с тобой человек, вроде ничем не приметный, такой же, как ты. Не станет его, вдруг обнаруживаешь, что у него была красивая отважная душа. Так было и с Надей. Куда только она ни ходила с заданиями — и в Брянск, и в Карачев, и в уцелевшие села, где немцев и полицаев, как сельдей в бочке. Не боялась. Комбриг нарадоваться не мог — вот это разведчица!

— Она, что, погибла? — не выдержал Мишка.

— Слушай, а не перебивай, — оборвал его Рягузов.

— Погибла, — ответил Ваня Марков, — правильно говорят — знал бы где упасть, там бы соломки постелил. Знала бы Надя, что именно на этой узенькой тропинке столкнет ее судьба с тем гадом, который ее тогда истязал, она бы сумела обойти ту тропинку. Но гестаповец хитрым оказался, через своих холуев заманил Надю в ловушку, да только не рассчитал, с кем имеет дело. Никто глазом не успел моргнуть, как Надя пристрелила того гестаповца, а за ним еще двух. Последнюю пулю оставила себе. У нее в муфте, в которой руки греют, был дамский пистолет. Стреляла в упор, наверняка. Вот какая она была, наша Надя.

— Да-а, — восхищенно протянул Мишка. — Вот какие чудеса на свете бывают: иному мужику дается заячья душа, а вашей Наде попалась львиная.

Возле ворохов хвороста заметно оживилось движение, послышались разговоры. Чиркнули спичку, и хворост дружно запылал. Огонь жадно рвался ввысь, сыпал искрами. Мерцающий красный свет потеснил темноту к лесу, спрессовал ее там.

— Скоро прилетят, — сказал Марков.

— Еще подождем, — возразил Рягузов. Мрачно подал голос Ишакин.

— Свалит фриц с неба фугаску, и косточек не соберешь.

— Ишакин за сухари переживает, — съязвил Мишка Качанов.

— Фриц сейчас спит, — наставительно заметил усач. — Он ночью воевать боится..

— Тихо! — скомандовал Васенев.

— Гудит, — подтвердил Рягузов.

Прислушались — гудел самолет. Усач несказанно удивился:

— Гляди-ка! Никак фриц?

У наших самолетов гудение басовитое, вроде добродушное, а у немецких моторы звенели на высокой ноте и звук походил на звонкое жужжание рассерженной осы. Это осиное жужжание и уловил охотничий слух Рягузова. У костров тоже догадались, что летит немец, и побежали в лес прятаться.

Самолет, видимо, торопился на аэродром — заблудившийся или отчаянный? Кинул для порядка бомбочку и был таков. Она взорвалась далеко в лесу. Взрыва Андреев не видел, только устало охнула земля, раздался треск и все снова стихло.

— Психованный, — заметил усач. — Теперь, слышишь, наши.

Но кроме Рягузова, никто не слышал гула самолетов. И удивительно — Андреев вначале увидел самолет, а потом уже услышал. На фоне звездного неба замигала зеленая, необычная звездочка, и главное, она двигалась, приближаясь. Рядом мигала голубенькая, и Андреев рассмотрел, что эти звездочки несли темные, еле различимые крылья. Чем ближе, тем четче вырисовывались силуэты самолетов — их было два. Оба сделали разворот. У Васенева все были на местах, готовые выполнять свои обязанности. Но лейтенант для верности скомандовал: