Извините, руку пожать не могу, я тут в кукурузном крахмале по локоть. — И он демонстрирует мне свои руки. Рукава рубашки закатаны, но никакого крахмала не видно, впрочем, я же ни рожна в этом не понимаю. — Хотите выпить?
— У нас тут шампанское, — объясняет Фрэнки. — Столько всего нужно отпраздновать, Эмма, ты согласна? И еще, дорогая, на будущее: серебряному ведерку для льда под раковиной не место. — И они оба смеются.
На лице у меня застыла улыбка. Я киваю и киваю, как Кэрол вчера вечером, киваю без конца, точно китайский болванчик, и бросаю взгляды на дверь главной спальни. Фрэнки, должно быть, заметил это, потому что говорит:
— Ты же не против, правда? Я твои вещи в гостевую спальню перенес, это всего на пару ночей. Подумал, что ты не будешь возражать.
Я киваю еще несколько раз и отворачиваюсь.
— Нет-нет, я совсем не возражаю. Конечно нет.
Эх, упустила я свое призвание, а могла бы стать чревовещательницей. Мне удалось сказать столько слов, сохраняя на лице натянутую улыбку, что это тянет на полноценное чудо, не иначе. Брэд просто сияет, протягивая мне бокал шампанского.
— Так приятно наконец с вами познакомиться, Эмма. Я столько о вас слышал! — Произнося последнюю фразу, он улыбается Фрэнки.
— Спасибо, я тоже очень рада знакомству. Только куртку сниму, хорошо?
Они оба от души смеются, в унисон произносят:
— Боже! Извини! — и Фрэнки помогает мне раздеться. Не знаю уж, что их так развеселило.
Фрэнки пристраивает куртку на вешалку и говорит:
— Знаешь, забавно: когда мы только приехали, я думал, ты уже дома.
— Правда? — с колотящимся сердцем спрашиваю я.
— Мне показалось, я слышал какие-то звуки. — Он качает головой. — Непонятно почему, но показалось.
— Можно заскочить в твою ванную за зубной щеткой? — спрашиваю я, пораженная тем, что никто не слышит грохота моего сердца.
— Не волнуйся, я уже перенес все туалетные принадлежности в другую ванную. Ты ведь не против, да? — Он кладет руку мне на плечо и смотрит на меня, чуть склонив голову набок.
Не пойми зачем я копирую его позу, улыбаюсь и замираю с бокалом в руке.
— Уже перенес?
— Но ты, конечно, посмотри, не осталось ли там чего-нибудь. Я проголодался! Мы ведь тебя ждали. Кстати, ты молоко купила?
Когда я взмахиваю коричневым бумажным пакетом, мне на ум взбредает, что жизнь — забавная штука. Разве нет? Ты думаешь, что вот-вот умрешь, что настал конец света и все пропало, но в следующую минуту у тебя уже нет сомнений, что счастливее тебе уже не быть. Никогда в жизни.
— Да, вот оно! И я, естественно, не против! Как я могу возражать, если ты хочешь спать в своей спальне? Ерунду-то не говори! Господи, как хорошо вернуться! Только отнесу вот это, — я поднимаю повыше свою сумку, — к себе в комнату и сразу вернусь. Брэд, из кухни пахнет просто божественно! Есть хочу, сил нет!
Я размещаю свои вещи в гостевой спальне, прислушиваясь к мужчинам. Они в кухне, смеются и болтают. Открывая все шкафы, я готова к тому, что Джим и Кэрол выскочат откуда-нибудь, как чертики из табакерки. Потом заглядываю в хозяйскую спальню и иду проверить ванную. Дверь в нее приоткрыта, ключ торчит снаружи, в точности как я его оставила. Мне кажется, что, войдя, я увижу Кэрол, свесившуюся с края ванной, однако ее там нет. И никого другого нет. И веревок тоже нет. Вообще никаких свидетельство того, что Кэрол когда-либо тут была. Вернувшись в главную спальню, я проверяю шкафы и лезу посмотреть, не пропал ли пистолет — пистолет, который я убрала обратно в футляр и засунула поглубже к стене шкафа. Он, слава богу, на месте.
* * *
Я будто стала другим человеком. Вроде бы и Эмма Ферн, а вроде бы и нет. Где-то в параллельной вселенной другую Эмму Ферн уж наверняка арестовали. Она вернулась в пляжный дом; Фрэнки качает головой, разочарованно и неверяще; Кэрол увезла скорая помощь, а полицейский кладет ладонь на макушку Эммы Ферн, усаживая ее на заднее сиденье патрульного автомобиля. И, конечно, вокруг тьма-тьмущая телевизионщиков, которые снимают падение знаменитой писательницы во всей его трагичности, и Ник-Гнойник, возможно, приехал тоже и посмеивается где-нибудь в уголке, а Эмму увезли в наручниках и посадили за решетку на очень-очень долгий срок.
Но в этой вселенной, где обитаю я, мы с Фрэнки и Брэдом замечательно проводим время: слишком много пьем (я в особенности) и много смеемся. Я немного перебираю, немного слишком шумлю, но мне действительно весело, и когда я вдруг вижу отражение за раздвижными дверями, сердце замирает, ведь мне кажется, что там Джим, но нет. Это Беатрис, и, как ни удивительно, я рада ее видеть. Мы смотрим друг на друга, а потом я отвожу взгляд.
Я раньше не видела Фрэнки влюбленным, и в душе растет теплое чувство, когда я замечаю, как он поглядывает на Брэда, который стоит к нам спиной и помешивает соус.
— Так приятно тебя видеть, Фрэнки, просто счастье.
Язык у меня слегка заплетается, но ощущения при этом самые приятные. Накатывает волна умиротворения. Такое чувство приходит после того, как удалось под благовидным предлогом проверить каждый уголок дома — «просто хочу убедиться, Фрэнки, что везде порядок. Я бы умерла, если бы ты застал здесь бардак!» — и ничего не найти. Вообще ничего. Кэрол никогда здесь не было. Все это мне просто приснилось. Наверняка так оно и есть.
Фрэнки берет меня за руку и смотрит в глаза:
— Я тоже рад. И еще рад, что ты здесь, Эмма, после всей этой истории с Джимом.
Я громко втягиваю в себя воздух, и Фрэнки извиняется, что поднял неприятную тему.
— Ничего страшного, все нормально, — спешу заверить я. Не хочу, чтобы он обо мне тревожился. Нам ведь так хорошо! Вот бы так всегда и оставалось. Мы втроем — маленькая семья, и я очень люблю их обоих, хоть и знакома с Брэдом всего полчаса. Я лукаво подмигиваю Фрэнки, будто говоря: «Ну какой же ты счастливчик!», и он усмехается на свой застенчивый лад.
— Расскажи, как все сегодня прошло, — просит он.
Я отворачиваюсь и собираюсь с мыслями.
— Вполне достойно. На некоторые вопросы было сложновато ответить, но ты ведь знаешь, какие попадаются читатели.
Он кивает, серьезно, почти торжественно.
— Элизабет Хэллоуэй очень славная, с ней отлично выступать, — добавляю я.
— Здорово! Рад, что все благополучно.
И я улыбаюсь, ведь что тут скажешь? А потом спрашиваю:
— Как у Ника дела?
Фрэнки опускает взгляд.
— Не слишком хорошо.