одеяла, поджав коленки почти к подбородку, и я слышу ее всхлипывания.
— Эй, ты проснулась?
Кэрол поднимает голову и поворачивается, чтобы посмотреть на меня; лицо у нее осунулось. Если она и правда спала, отсюда не поймешь. Она кивает, но ничего не говорит.
— У нас есть пара часов перед тем, как я уйду. Мне нужно принять душ, вызвать такси, а потом я приготовлю нам завтрак, о’кей?
Она молча кивает, снова ложится и спрашивает:
— Сколько ты собираешься меня здесь держать?
— Еще чуть-чуть, — отвечаю я, созерцая ее спину.
Вернувшись с фестиваля, я намерена заставить Кэрол позвонить Джиму и сообщить ему, что она у меня. Пусть расскажет ему про одноразовый телефон, про то, как я заманила ее к себе и поймала в ловушку. Что ей якобы удалось добраться до своей трубки, но теперь нужно, чтобы Джим приехал ее выручать.
Я снова запираю дверь и принимаю душ в другой ванной. Потом одеваюсь, иду в кухню и жарю нам омлет. Кэрол не слышно, так что можно спокойно заняться готовкой. Я тоненько шинкую лук, разбиваю яйца, натираю немного пармезана и режу ветчину. Потом, уже готовая к выходу, вызываю такси и иду за Кэрол. Перед ванной приходится повторить ту же процедуру: отпереть дверь, не открывая, потом приоткрыть на дюйм, медленно заглянуть, зайти.
— Кэрол, тебе пора вставать.
Она не спорит и действует как робот: приподнимается, встает на колени, толкает тело вверх, упираясь в угол ванны. Я делаю к ней шаг.
— Все нормально, — резковато говорит она.
— Как знаешь, — вскидываю я руки.
Она еле волочит ноги и, выйдя из ванной, позволяет мне взять ее под локоть. В кухне я помогаю ей залезть на стул.
— Я не буду тебя привязывать, просто перед моим уходом тебе придется снова вернуться в ванную. — Я нагреваю сковородку с небольшим количеством оливкового и ложкой сливочного масла; этому трюку меня научила Мойра, только я не помню, зачем он нужен. Кажется, чтобы омлет не пригорал.
Я делю омлет пополам, кладу вилку в каждую тарелку. Мы сидим друг напротив друга, и я заворожена тем, что Кэрол без колебаний берется за еду. Я бы не взяла в рот ни кусочка там, где мне накануне подсыпали снотворное в шампанское.
Мы обе молчим, и когда все съедено, я веду Кэрол обратно в ванную, смотрю, как она укладывается в разворошенную постель, и, уже повернувшись к выходу, слышу:
— Он был прав насчет тебя.
Раньше Кэрол не говорила таким тоном. Я оборачиваюсь и смотрю на нее:
— Это ты о чем?
— Ты свихнулась. В точности как говорил Джим. — Она принимает сидячее положение, черты лица искажает ненависть. Не знаю, почему меня удивляет ее злоба. — Он рассказывал о тебе страшные вещи, — продолжает Кэрол. — О том, насколько ты сумасшедшая. Иногда мне просто не верилось, что все это правда, но теперь я знаю: ты даже хуже. Гораздо.
Я в таком шоке, что даже не знаю, смеяться мне или ударить ее. Потом она добавляет:
— Ты на все готова, лишь бы нас разлучить. Сколько ты собираешься тут меня держать? Скажи правду.
Не в силах удержаться, я запрокидываю голову и разражаюсь хохотом. Он так и рвется из меня, отражаясь от плиточного покрытия.
— Ты думаешь, это все из-за тебя? — язвительно цежу я. — Думаешь, я заманила тебя сюда, чтобы разлучить вас? И что это я сумасшедшая?
Она резко поворачивает ко мне голову.
— Я не думаю, я знаю. Тебя бесит, что Джим хочет быть со мной, а не с тобой. Я даю ему счастье, а тебе этого не вынести. Ты мстительная, жестокая и…
— Хватит! — ору я ей в лицо. Приходится сделать усилие, чтобы взять себя в руки, но в результате мне это удается, и я говорю уже спокойнее: — Забирай его на здоровье, Кэрол. Вам надо было ехать вместе за границу, а не пытаться повесить на меня убийство. — Тут я направляю указательный палец ей в лицо: — Вот почему я все это делаю.
Уходя, я запираю дверь. Совершенно точно. Я так и вижу, как закрываю ее на ключ, и знаю, что дверь заперта, так что у Кэрол нет никакой возможности выбраться.
ГЛАВА 36
Перед началом мероприятия у нас репетиция. Ну, не совсем в прямом смысле этого слова, просто встреча с другими участниками, во время которой нам показывают, где мы будем сидеть и все такое. Я соскучилась по ажиотажу публичных событий и рада вновь оказаться на сцене; я готова сиять. Вдобавок ко всему вместе со мной сегодня будут еще три писательницы — мероприятие посвящено женскому литературному творчеству, — и я в восторге, видя среди них Элизабет Хэллоуэй. Она теперь мой любимый автор, хоть я и не намерена говорить ей об этом. Раньше моей любимицей была Беатрис, и посмотрите, что с ней в результате сталось.
Элизабет Хэллоуэй работает в жанре нон-фикшн — пишет биографии. Но они так хороши, что от них просто не оторваться. У нее особый, совершенно захватывающий стиль, и ее книги лучше любых романов. Она создала биографию Симоны де Бовуар. Могу сказать, что вообще-то феминизм — не мой конек, но книга Элизабет посвящена в первую очередь отношениям. Если честно, я читала и гадала, как де Бовуар могла стать идеологом феминизма, учитывая, какой тряпкой она была в личной жизни. Сидя рядом с Элизабет Хэллоуэй, я чувствую себя так, будто меня перевели в высшую лигу, а это что-то да значит, учитывая вдобавок мое лауреатство.
Для начала мы представляемся, вспоминаем наши книги и рассказываем о самых лучших из них. Конечно, я говорю про «Бегом по высокой траве», но и о новом романе тоже, потому что рассуждать о нем я теперь могу долго. Аудитория замечательная, отзывчивая, все лица обращены к нам. Многие делают пометки, стоит одному из нас что-нибудь сказать. Меня это всегда смешило. А вдруг я брякну какую-нибудь несусветную глупость, допустим, «проще всего добиться вдохновения, если перед работой задержать дыхание на минуту или две», что они тогда будут делать? Не знаю, откуда у меня такие мысли. Может, Джим прав и я действительно психопатка.
Из зала летят вопросы, и у меня сжимается горло, когда раздается голос, который я узнала бы где угодно. В последнее время мне довольно часто приходилось его слышать. Сейчас я не обращаю на него внимания, а только снова наливаю себе воды и не смотрю на аудиторию.
— Вопрос Эмме Ферн.
Я резко поворачиваю голову, и