– Так что с диверсией? Быстро расскажешь – быстро отстану, – пообещала серьёзно и осторожно подула на не очень страшный синяк. Действительно, могло быть и хуже. Много хуже.
Грэм поднялся с очень недобрым и серьёзным видом. Раздумывал еще некоторое время. Потом сел рядом и сухо проговорил:
– Один из основных железнодорожных узлов южного региона находится именно здесь. Ты знала?
Я коротко кивнула.
– Мы ведём эту операцию с момента инициации её зимой. Данные стопроцентны, я в этом уверен. Планируется взорвать полотно в момент прохождения литерного с ядерными боеголовками.
Я судорожно выдохнула, прикрывая округлившиеся глаза.
– Завтра утром, – мой военный сделал короткую паузу. – Но поезд будет почти пуст, – улыбнулся еле заметно. – Боеголовки так просто не детонируют. В зависимости от силы заряда и ветра фонящее облако накроет от ста до тысячи квадратных километров. Но ядерного взрыва не будет. Один шанс на пять миллионов. Почти невозможно. Но подобное в центре страны, сама понимаешь.
– Почти пуст? – остальное как раз и так было понятно.
– А это наша часть плана, – кивнул, почему-то внимательно вглядываясь в мои глаза. – В поезде будет радиоизотоп со средним периодом полураспада. Как раз таким, чтобы все наблюдатели успели получить замеры после того, как город накроет облако. Нам нужно скрыть эту территорию от возможного любопытства под любым обоснованным предлогом. Фон будет некритичным в итоге.
– Население… – прошептала я уже потрясённо.
– Будет эвакуировано.
– Но уже после…
– После, – сухо согласился Грэм.
– Господи.
– Прошу тебя, уезжай. И скорее.
– Господи… – повторила зачем-то. – Но так же… Здесь же люди. Дети, – сказала потерянно. И ясно, что это безнадёжно. И поздно.
И ужасно.
– Нам нужен повод. – Грэм тихо подался ко мне. – И отвлекающий маневр, – зло выдохнул, когда я отшатнулась: – Для своих тоже.
Никогда к этому не привыкну.
– Эвакуируйте хотя бы детей, – сказала глухо.
– Я знал, что именно это ты скажешь. – Я зажмурилась. А Грэм холодно отрезал: – Это невозможно.
Я всё понимала. И что рассказал мне только часть. И что то, зачем им нужна эта территория в отчуждении и под пристальным контролем, ни я, ни простые люди никогда не узнают. Что со спутников всё будет видно так, как ему и Союзу надо. Что занимается этим огромное число людей, что у них всё рассчитано, выверено и предусмотрено. И что, если решили эвакуировать людей после, значит, именно так и надо. Но боже мой! Это всё равно ужасно.
– Какой силы будет взрыв? – не верю, что ничего нельзя сделать!
– Достаточной.
– Предполагаемое количество… – проговорила глухо.
– Около двухсот, если всё пройдёт по плану, – понял Грэм. – Тут ветхий фонд.
Закрыла глаза и беззвучно застонала.
– Я могу организовать фестиваль, экстренно и принудительно вывезти малышей из города, соберём их по садам и…
– Карри, это невозможно. Мы и так нагнали военных сюда подозрительно много. Здесь два батальона прогуливаются будто между прочим. И все делают вид, что так и надо. Те, кто поумнее, выводы уже сделали и уехали.
Я жалко усмехнулась.
– И таких наверняка мало. А остальные – заложники обстоятельств. У них просто нет выхода! – дурацкий разговор. – Они не могут не выйти завтра на работу…
– Завтра – выходной, – а ведь точно. – Прошу тебя, не вмешивайся. Меня достать можно одним-единственным способом. – Посмотрела на него внимательно: каким же? – Ты знаешь, – отрезал коротко и, раздражённый, встал. – Уезжай.
– Нет. – Я тоже поднялась с кровати.
Мне достался пугающе тёмный взгляд на мгновенно окаменевшем лице.
– Я останусь здесь. – Надеюсь, у меня получилось так мягко, как я того хотела.
– Ты обещала, – глухо и ровно. И зубы теперь сжаты.
– Если хоть десять человек смогу уберечь, оно того стоит.
– Они не поедут. И сама будешь уязвима!
– Почему же ты не продумал это? Почему не предусмотрел?!
– Если ты о детях, мы отправили столько их, сколько смогли, в летние лагеря подальше отсюда, просто раздав льготные путевки. Много. Это всё, что мы смогли сделать.
– Ты не делал… – прошептала, прекрасно понимая его растерянность. – Этим занимался кто-то другой, и ты совершенно не в курсе.
– Я вообще ужасный человек. Моя профессия – война! И в ней всё очень жёстко, – повернулся ко мне резко и зло. – Бессмысленно питать иллюзии на мой счёт, чего бы мне это ни стоило. И ты должна знать о Лакре…
– Я знаю, – оборвала его коротко и тихо.
– Откуда? – Грэм Лэррингтон заметно напрягся и побледнел.
Пожала плечами. Я это уже пережила.
– Я ведь… – чуть помедлила. Он же должен это знать. Неужели и вправду не знает? – Заглянула в ту папку. Наверное, на твоём месте я рассуждала бы так же и тоже была бы против так рисковать. Два штурма, три лучших отделения спецназа из-за какой-то выскочки-журналистки и её неудачливых парней. Я бы не согласилась.
– Прости. Тогда я…
– Неважно, – произнесла сдавленно. – Всё это давно уже неважно, – посмотрела Грэму прямо в лицо. Сейчас он спешил, я понимала. И прошлое уже было. – Я хочу хоть что-то попытаться сделать.
Суровый мужчина приблизился ко мне и неожиданно обнял. Просто укрыл своими руками, спрятал от всего и выдохнул осторожно:
– Я свяжусь с Эли. Возможно, она что-нибудь успеет придумать.
* * *
– Вот и всё, Ксандер… – Ведьмин шёпот прошелестел в ночном воздухе и затих под рассерженный говор сверчка. От воды стыло холодом, и воздух вокруг звенел комарами.
– Это не так, – с лаской в голосе улыбнулся призрачный дух и засветился неожиданно рядом.
– Не-а, – совершенно сумасшедше хихикнула рыжая молоденькая девица. – Они ничего уже не успеют. – Она вдруг засмеялась надрывно, истерично, зло. И слёзы уже покатились по юным щекам потоком, а ведьма всё не желала остановиться. Откинулась на землю, раскинула в стороны руки и хохотала.
– Ничто не начинается и не заканчивается, Магдалена, – мазнуло успокаивающим холодом по её плечу.
Женщина неожиданно затихла. Всхлипнула тихонько. Порывисто села, обхватив руками коленки, невесомо укрытые длинным подолом.
Тонко, на грани слышимости, свистели летучие мыши, метались неясными тенями над водой.
– Ты назвал меня Магдаленой, – прошептала почти незаметно.
– Назвал, – близко согласился дух. И женщина, горько наморщив лоб, прикрыла глаза. – Мы ведь тоже кое-что можем, – прошептал уверенно. – Ты же знаешь.
– Между знаешь и веришь – пропасть.
– А мне? – Ксандер вдруг сделался ярче, стал почти непрозрачным. – Мне ты веришь?