И чужой, довольный, горячий смешок: «Мальчишка!», на который у него тут же с вызовом зарделось: «А вот больше и нет!» И сразу же растворилось, унеслось в каком-то сверхъестественном угаре.
А вечером Армери попросила его отнести саквояж на вокзал в камеру хранения. Сказала, что поезд у неё рано утром, а машина где, неизвестно, и разбираться с этим она станет уже по возвращении. И рука болит сильно. А он у неё тут последний… Последний, в общем. И улыбнулась так щемяще, так грустно. Что Южику стало совсем теперь нехорошо.
Парень поморщился, ничего в этих странных женских придыханиях не понимая. Зато чувствуя почти невесомую горечь от вроде бы удачного и неожиданного своей жизни пируэта.
– Могла бы и так попросить, без всего вот этого. – Парень мужественно не покраснел.
– Глупый, – прошептала ему прямо в ухо жарким, смеющимся ртом красивая женщина, щёлкнула пальцем по носу и пододвинула ногой к Южу тяжёлый саквояж.
Парень отнёс его туда, куда она повелела, к закату. А после отправился встречать бабушку в сад, искренне стараясь ни о чём сейчас совершенно не думать.
Не думать получалось отвратительно плохо. Он то и дело замедлял шаг, поднимаясь по грунтовой дорожке к их саду. Перед глазами попеременно всплывали то самое прекрасное, что ему сегодня посчастливилось (а посчастливилось ли? Юж совсем уже не был в этом уверен), то Оксанкино растерянное лицо, если она об этом узнает…
По сторонам смотреть сил уже не было. Кучами наваленные ветки, сломанные заборы, сорванные крыши, выбитые стекла пугали и заставляли хмуриться и даже сердиться. И всюду не спеша, потихоньку переговариваясь, шевелились люди. Посмеивались даже, совершенно не в курсе того, что творилось у Южика внутри.
Звезда юношеской сборной по фехтованию почти оглушенно остановился, рассеянно глядя под ноги.
Ощущения разделились ровно на две половины: от пульсирующей, шокированной радости, которой хотелось скорее поделиться по-детски со всеми, до пришибленности неправильностью, неторжественностью, что ли, момента. Парень сам себе усмехнулся.
И как же теперь с Оксанкой? И не окажется ли она ему больше не интересна? Тряхнул головой. Бред. Угораздило на свою голову. И ведь не расскажешь никому. Юж нервно рассмеялся в небо. И тут же ударилось что-то ему в грудь, обхватил кто-то крепко за пояс.
Он узнал сладкий запах духов, и… к дрэку все эти дурацкие мысли. Обнял свою Оксанку уверенно и крепко. Слава богу, с ней ничего не случилось.
Когда они с бабушкой вернулись, Армери в их квартире не было.
Была коробка с дорогим шоколадом на столе и записка: «Я очень сентиментальна. Спасибо за все. Теперь я знаю, что хотя бы один человек будет помнить меня всю жизнь. Целую, Жень». Бабушка метнула на чемпиона пугающий взгляд, такой, что у парня вмиг отнялись и руки, и ноги – ей-богу, поединки были спокойней, – но ничего не сказала. Только головой заметно качнула.
Из дома ничего не пропало.
* * *
Я проснулась от счастья.
Не было ничего такого, что я не помнила, где я и с кем. Я прекрасно знала всё это. И, наверное, улыбнулась раньше, чем открыла глаза. Поймала тихий прищуренный взгляд и притянула к себе уже прохладную подушку.
А Грэм просто застыл у двери душа и смотрел на меня. Молча.
Солнце за тонкими трепещущими занавесками, и снова стрижи. Тонко пахнет пионами. Они на столе, я помню. Рай, наверное, пахнет вот так же.
Почти одетый мужчина медленно сглотнул и беззвучно шагнул. Ко мне.
– Ты побрился… – пожурила сиплым шёпотом.
Нет. Не пионами. Рай пахнет этим мужчиной и летним утром после дождя.
Большая ладонь накрыла мою, и пальцы сами сплелись вместе.
Грэм был так близко – так правильно, так спасительно близко. Налилось горячо в груди и медленно отпустило. Оператор моего сердца слабо улыбнулся и тоже шёпотом спросил:
– Уедешь?
Взглянула на него, наверное, с обожанием, и:
– Да, – легко согласилась я.
Мужчина еле заметно выдохнул и сжал меня крепко.
– Нам обоим пора.
Не отказала себе, провела ладонью по его щеке, накрыла потянувшиеся за нею губы. Украла коротенький вдох и немедленно оказалась с прижатыми к подушке руками.
Целовал меня медленно и глубоко. Будто снова на память. Не надо!
– Скажешь, что происходит?
– Не нужно.
Здравый смысл решительно убеждал в обратном.
Высвободилась аккуратно из рук.
– Грэм, – позвала тихонько.
Вздрогнул и выдохнул обречённо:
– Не отстанешь?
Я в ответ промолчала.
– Пожалуйста, – попросил без особой надежды.
Даже не могу сказать, каким он нравился мне больше. Таким вот тихим и со всем согласным или почти пугающе-грозным. Пожалуй что всяким. В горле цапнуло что-то нежное и смешное.
– Это ведь важно? – Умоляю, скажи, потому что мне страшно.
– И опасно. Поэтому просто уезжай, – и посмотрел так, что я почти согласилась.
– А ты?
– А я – когда придет время.
Я молча смотрела ему в глаза. Ждала.
– Мы готовимся к контролируемой диверсии, – сказал нехотя, наконец.
– И что это значит?
– Что здесь планируется теракт, и мы собираемся его допустить.
Я приподнялась на кровати.
– Это… как?
– Довольно сложно. – Грэм наоборот откинулся на подушки, потёр ладонями лицо и шумно вздохнул.
Он устал. Сейчас это вдруг было заметно. Морщинки у глаз стали чётче. А прежде скрытое под щетиной лицо, кажется, осунулось, и щеки запали. Тепло пришло из груди, стремясь к нему. Сжала мягко большую ладонь.
– Покажи спину, – попросила тихонько.
Покачал чуть заметно головой и с усмешкой слегка улыбнулся:
– Не надо.
– Больно?
– В бронепластину попало. Удачно.
Я беззвучно ахнула и потянулась к нему руками.
– Их же пробивает на раз.
– Твои же в Охаше не пробило, – поймал мои запястья. – Эти – самые лучшие. Другим бы я тебя и не доверил.
Выдернула руки, толкнула его на живот и застонала в голос.
– В меня тогда попал крошечный осколок. И то – рикошетом, – осторожно погладила воздух над багровым, расплывчатым пятном.
– А вчера в нас стреляли с трёхсот метров, да и калибр был мелковат для беспокойства. И знаешь, мне думается… – Он хмурясь прикрыл глаза. – А, ладно. Всё? Налюбовалась?
Господи, нет, конечно!
– Так что с диверсией? Быстро расскажешь – быстро отстану, – пообещала серьёзно и осторожно подула на не очень страшный синяк. Действительно, могло быть и хуже. Много хуже.
Грэм поднялся с очень недобрым и серьёзным видом. Раздумывал еще некоторое время. Потом сел рядом и сухо проговорил:
– Один из основных железнодорожных узлов южного региона находится именно здесь. Ты знала?