деревни. Люди еще больше убедились в боеспособности партизанского отряда, и благодаря этому в последующие дни целыми группами приходили все новые и новые бойцы. Но в каменоломни шли и люди, мечтающие о вольной и ни от кого не зависящей жизни и о хорошей наживе, какую можно заполучить во время партизанских налетов.
Своей стихийностью и бесшабашностью, граничащей с анархией, Дидов увлекал многих в отряде. Зная военное дело, чувствуя себя в этом ни от кого не зависимым и пользуясь большой поддержкой бойцов, не считаясь ни с кем, он на каждом шагу показывал себя главой и полным вершителем судеб отряда.
И вот однажды Дидов решился на самое нежелательное и опасное…
По крутому склону туннелей в мутном свете коптилок бежали вниз, к тупику, силуэты людей.
Заколебался тяжелый, спертый воздух, заметались огненные языки коптилок, наполняя туннель бурыми облаками копоти, опускавшимися в глубокий тупик.
В мутном свете коптилок было видно, как в тупике взлетали над партизанскими папахами кулаки и ружья. Многоголосый галдеж с каждой минутой усиливался.
— Собачкин! — громко выкликал Дидов, возвышаясь над толпой. — Собачкин, получай детишкам на харчишко!
Собачкин, маленького роста, с плутовскими глазами молодой парень, жадно выхватил из рук командира деньги и сразу же скрылся в толпе.
— Почему ему сто, а мне семьдесят? Разве я харей хуже вышел?
— Долой панибратство!
Дидов невозмутимо выкликал одного за другим.
— Дурнагай, ты хорошо воевал, подходи! Держи пригоршни…
— Стой, стой! — вскочив на камень и покрывая высоким голосом шум, резко крикнул коммунист Мышкин. Прекрати, Дидов, эту бесстыдную дележку! Мы не позволим безобразий!
Все замолкли.
— Кто это «мы»? — спросил на все подземелье Дидов и угрожающе взглянул па Мышкина. — Кто это вы такие?
— Мы — сознательные красные партизаны!
— А я разве кадетами командую?
— Ты ведешь отряд к самонаживе! К бандитизму!
— З-замолчать! — крикнул, рассвирепев, Дидов. — Подрывать свою славу никому не позволю! Я здесь командую! А если тебе моя команда не по носу, катись из отряда! А шухера против себя и команды моей не потерплю! Родного батьку в расход пустить не пожалею! Чуешь? — напирал Дидов на Мышкина, старавшегося быть спокойным. — Чуешь? Не потерплю!.. Вон они как лупили беляков! Награда полагается им, а где взять ее? Деньгами награжу. Я хозяин тут!
— Довольно орать! — угрожающе сказал, толкнув в грудь Дидова, его брат Григорий.
Все это произошло так неожиданно, что весь отряд, оторопев, замер.
Григорий был самым высоким и сильным в отряде. Он почти никогда не выступал на собраниях, был скуп на слова, но бесстрашен и суров, как многие из его друзей — рабочих, познавших все тяготы жизни. Он одним из первых пошел за коммунистами и верил им до конца. Сам Степан Дидов ценил его как умного и серьезного человека, любил его и побаивался, и толчок в грудь был сейчас довольно чувствительным для Дидова.
— Охолонь, браток, — отстраняя своей огромной рукой брата от Мышкина, уже спокойно, но по-прежнему сурово говорил Григорий, — охолонь! Не в общих интересах дележ этот. Понять нужно. Вред несешь отряду. А если понять не умеешь и будешь честных, правильных борцов за советскую власть «расходом» пугать, придется, дорогой браток, раньше сроку расстаться нам… Собственной рукой убью!
— Меня убьешь? За доброе дело?!
Дидов попятился, остановился на краю груды камней, служивших трибуной, и, заложив руки назад, мрачно, исподлобья, поглядывал на умолкнувшую толпу.
— Вы слышите? Что же вы молчите?
В эту минуту из-за угла полыхнул большой факел. Он осветил плечистого, здорового матроса и высокого человека в штатском пальто.
— Кто это?
Лица всех партизан повернулись в сторону идущих.
— Э, кажется, господарика ведут…
— Може, под контрибуцию сцапали?
Дидов обвел сердитыми глазами партизан и зло проговорил:
— Тише там! Чего заорали? Я вам дам контрибуцию!
Шумный, находившийся недалеко от Дидова, вдруг весело крикнул:
— Так это же Коськов! Он ведет товарища Бардина!
Побледневшее лицо Дидова досадливо нахмурилось, он знал от Шумного, кто такой Бардин.
Матрос Коськов доложил Дидову:
— Степан, этот товарищ к тебе из города.
— А, тоже командовать пришел! — пробормотал Дидов. — Давай, вали! Вот они уже комиссарствуют надо мною… Давай еще, а то мало тут гавриков…
Послышался чей-то густой голос:
— И без комиссаров обойдемся.
Бардин, словно не замечая ничего, подошел к Дидову и, спокойно здороваясь, сказал:
— Прошу прощения, Степан Иванович. Я, кажется, помешал? У вас тут собрание? Продолжайте…
— Э, тут не собрание, а хрен какой-то получается, — отмахнулся Дидов. — Меня судят, голову хотят отрубить…
И стал рассказывать Бардину о том, что произошло и чем за доброе дело грозят ему большевики.
— Не так говоришь! — с сердцем возразил ему Мышкин.
— Так! — резко отмахнулся Дидов и скрылся в толпе партизан.
Шумный подскочил к Бардину, пожал ему руку и тихо, быстро заговорил:
— Он знает вас, товарищ Бардин, я ему рассказывал о вас… Голова кругом идет, не пойму… Как бы у нас кровопролития не получилось…
— Эй, читай, кто там следующий! — снова прогремел голос Дидова где-то в толпе.
— Не будет этого! — сказал упрямо Мышкин.
— Степан, смотри! Помни, что я сказал…
— Он брата хочет убить!
— Нашего атамана!
— Пусть попробует!
— Недопустим!
Бардин забрался на каменную трибуну, и громкий голос его разнесся по тупику.
— Товарищи, зачем же убивать своих? — сказал он спокойно. — Нам всем надо белогвардейцев бить. Остроту сабель нужно на белых пробовать…
— Они меня белобандитом считают! — прорычал с обидой и злобой Степан Дидов.
— Это, конечно, неверно. Мы уважаем и ценим товарища Дидова, — спокойно и твердо говорил Бардин, обращаясь ко всем партизанам. Мы все ценим его военные способности, ценим как командира. Я думаю, это всем ясно…
— Ясно, да не всем, — уже более мирно пробурчал Дидов.
— Но, — продолжал Бардин, обращаясь к партизанам, — что же, вы, товарищи — анархисты, грабители? Что же, вы пришли сюда грабежами заниматься, набивать карманы деньгами, наживаться? Там, в Керчи, ежедневно ремни вырезают на спинах наших отцов, а вы здесь деньги делите… За такие дела отвечать придется. Отвечать перед народом, перед советской властью. Народ вам не простит такого предательства!
Тишину разорвал крик Степана Дидова:
— Это я-то предатель? Ты тоже за них? Я тут хозяин! Мне вашей политики не нужно!
Воспаленными глазами обвел он молча стоявших партизан и скомандовал:
— Уходи, не то арестую!.. Вывести его!
Кудлатый парень, одетый в кожаную тужурку, кинулся к Бардину, на ходу выхватывая наган. Но Григорий Дидов преградил ему дорогу, сильным ударом кулака сбил его с ног.
Партизаны стояли молча, опустив головы и искоса поглядывая на своего атамана.
Степан медленно снял с себя саблю, наган и, бросив их на камни, бешено