вынул из кармана тряпки и передал их подскочившим к нему трем чубатым парням, обвешанным пулеметными лентами.
— Что вы, товарищи, зачем? — с тревогой заговорил один матрос, отступая назад.
Он хотел было вскинуть винтовку, но Нестеренко схватился за ствол.
— О, боевой!..
Их вели по сырому, пахнущему плесенью подземелью. И когда сняли с моряков повязки, они увидели вокруг себя несколько огоньков, освещающих тупик, и группу одетых в шубы людей. Под стеной лежали солома, патронташи и куча каких-то лохмотьев.
Шумный тотчас же узнал Степана Дидова. Он был одет в серую генеральскую поддевку на смушковом меху, грудь перекрещивали пулеметные лепты, на поясе повисли кожаные патронташи. Из-под черной папахи с красным верхом строго глядели светло-серые глаза.
— Ба-а, вот кто угодил ко мне! — громко воскликнул Дидов, раскинув руки, и бросился к Шумному. — Отменный штурман!.. Эх ты, мать честная! И правда говорится, что гора с горой не сходятся, а человек с человеком сойдутся!
Люди весело зашумели своими доспехами, обступая плотным кольцом Дидова и Петьку.
Дидов обнял Петьку своими сильными руками и, ухмыляясь, покачал головой:
— Значит, живой! А я думал, что уже поминай как звали. А как моя память — часы?
Петька махнул рукой.
Дидов кивнул на моряков и спросил:
— Свои ребята?
— Да, это матросы, красногвардейцы.
— Ну, и у нас и красногвардейцы и матросы есть. Недавно из тюрьмы бежал Митька Коськов, черноморский моряк. Тут братия собирается — только держись! Пройдемтесь по моему царству.
Две лампы, которые несли в руках идущие впереди проводники, еле освещали черноту туннеля. Во все стороны тянулись бесконечные коридоры, тупики — то длинные и высокие, то узкие и короткие, то какие-то полукруглые. Все они пересекались и соединялись друг с другом. Это был как бы целый подземный город с сотнями темных мертвых улиц. Все подземелье занимало более восьми квадратных километров. Эту подземную пустоту накрывала огромная каменная крыша толщиной от двух до двадцати и более саженей.
Шумный шел настороженно; он без привычки все время спотыкался о камни и кости, валявшиеся на пути.
Воздух был тяжелым и спертым, пахло сыростью и плесенью. Иногда тусклый свет ламп падал на углубления потолка, освещая, точно куски буровато-серого моха, кучки прилипших летучих мышей.
Наконец они дошли до штаба.
Это был отгороженный тупик туннеля, высокий и сырой, как подвал.
— Ну вот, гости, присаживайтесь на наши стулья и кушетки, — улыбаясь, предложил Дидов и кивнул на камни, сложенные под стенами, покрытые соломой и домоткаными ряднами.
Моряки, усевшись рядом, осматривали штаб-квартиру. Посреди «кабинета» лежал огромным кубом камень известняк — это был стол. Вокруг стола были поставлены обтесанные каменные тумбы — стулья. На столе большая лампа и снарядный стакан, в который была вдавлена бутылочка с чернилами, рядом лежали две ручки с обгрызенными концами. У двери штаба стояла согнутая из жести коробочка с лампадным маслом; фитили трещали, распространяя копоть, и тонкие лучи огня едва освещали штаб. От штаба по длинной галерее далеко вперед виднелись рядами маленькие огоньки с такими же столбами копоти, поднимавшимися к потолку. Недалеко от штаба, на перекрестке ходов, в длинной шубе с большим воротником стоял часовой.
Штаб этот со сходящимися к нему галереями, освещенными коптилками, напоминал огромный склеп, в котором стоят рядами свечи, ведущие к гробнице.
В течение нескольких минут здесь собралось человек десять. Партизаны были одеты в разную одежду: кто в шубе, кто в шинели, кто в пальто, почти все опоясаны пулеметными лентами и патронташами. Лица, покрытые копотью, оживленные, бодрые.
— Ну что, нравятся наши хоромы?
— Неплохие, крыша не протекает, — улыбались матросы, поглядывая на потолки.
Разговоры были прерваны вбежавшим в штаб юрким мальчуганом с круглой буханкой хлеба под мышкой и большим куском сала в глиняной миске.
— Ага, Сашко, молодец! Пусть ребята покушают. Давай подкрепляйтесь, друзья!.. Ну как сало, вкусное?
— Да ничего, хлебное, как масло, — ответил Петька. — Где достали?
— Одолжили у помещика, — ухмыльнулся Дидов. — Вот посмотришь сам — сидит у нас в кутузке. Украли его ночью из имения, прямо с перинами прихватили, на откуп взяли.
Когда мальчуган ушел, Дидов рассказал морякам, что мать Сашка сидит в тюрьме, что контрразведчики убили ее младшего сына. Говорил он скупыми, суровыми словами, и, видно, в его памяти оживали и дом, в котором его с братом окружили, и мужественное лицо матери Сашка, и смерть ее сына. Вот почему близок и дорог был Дидову Сашко и каждое его появление он встречал с нежной отцовской улыбкой.
— Откуда помещик? — спросил Петька.
Дидов засмеялся.
— Из Чурбашей. Окорок. Трусит, все портков просит… Потеха прямо с толстяком!
— Будете держать?
— Да нет, на что нам такой хрен нужен! — весело отвечал Дидов.
Дидов сообщил, что скоро у него будет пулемет, а может, даже и бронированный автомобиль, который они хотят украсть у белых в автобронечасти.
— Знаете, морячки, сказал Дидов, вскидывая голову, — скоро начну делать такие дела, что держись! Думаю, что кое-кому жарко станет. Ты, Петька, паренек грамотный, как я понимаю, и как я тебе от души верю, ты будешь у меня находиться при штабе. Тут мой брат, он в качестве каптенармуса, а ты будешь, так сказать, для всех поручений. Это за добро. Я такой: сделай мне кто на грош — я сделаю ему на десять рублей!
Петька попытался было возразить, но Дидов властно остановил его:
— Баста! Лишних разговоров не люблю!
В штаб вбежал опять тот же мальчуган с фонариком в руках и обрезом за плечами.
— Что, Сашко? — встретил его Дидов, улыбаясь.
— Товарищ Дидов, идите допрашивать гада. Он уже там, вас ждут, — доложил мальчик, опустив руки по швам, как военный.
— Хорошо, сейчас приду, — ответил ему Дидов и, обернувшись к Шумному, сказал: — Это важный у нас партизан! Без него, может быть, и я здесь не был бы, и ничего не было бы… Спаситель, проводник! Знаешь, как Иисус Христос по воде ходил и не тонул, так вот и Сашко без фонаря в темноте ходит. Молодец, Киреев!
— Рад стараться для вас, товарищ начальник! — отчеканил Сашко, и закопченное детское его лицо радостно засияло.
2
В таком же тупике туннеля, только с полукруглым черным потолком, что придавало ему пещерный вид, сгрудились партизаны. Несколько расставленных на выступах стен коптилок мигали тусклыми огоньками и едва освещали лица собравшихся. Возле громоздившегося посредине пещеры квадрата сложенных камней, служивших столом, на каменной тумбе сидел крепкий старичок с овальной седоватой бородкой и в блекло-серой шляпе. Шумный сразу догадался, что это тот самый «гад», к которому был вызван Дидов.
— Здравствуй, приятель! —