итальянский манер» и 30 тыс. «стрельцов по образцу швейцарских, которые постоянно обучаются военному делу» [503]. Правда, Фоскарино ошибся или ради эффекта приврал в 10 раз. Московских стрельцов было 3 тыс. Но они и впрямь представляли собой отборное, великолепное воинство.
Силу этих войск пришлось испытать на себе шведам. К осени высвободились полки с юга. Передохнули в период распутицы, а едва подмерзло, в Новгороде стала собираться внушительная армия. Иван Васильевич проявил поразительное для той эпохи миролюбие. Даже после шведских нападений он предъявил ультиматум с требованиями всего лишь наказать виновных и прислать делегатов для переговоров. Но Густава обнадеживали Ливонский орден и король Сигизмунд, подтверждали, что помогут. Хотя они были себе на уме. Ливонцы боялись, как бы шведы не замирились и царская армия не повернула бы против них. А Сигизмунд ловил рыбку в мутной воде. Он послал Девлет-Гирею очередной обоз с золотом, чтобы все-таки ударил на русских. Точно так же подстрекал и шведов. А сам предпочитал пока оставаться в стороне. Вмешаться, когда ему будет выгодно.
Но Густав пребывал в уверенности — он не один. Царские предложения высокомерно отверг. Что ж, русские больше церемониться не стали. Армия Петра Щенятева и Дмитрия Палецкого двинулась в Финляндию. Шведское войско заняло выгодные позиции под Выборгом, но его обошли и разгромили, пленив все командование. Сильную крепость Выборг осаждать не стали, только подвергли бомбардировке. Разорили города поменьше — Кивен, Нейшлот, села, угнали множество пленных — летописец отмечал, что «продавали человека за гривну, а девку за пять алтын» [363]. После этого шведский король взмолился о мире. Иван Васильевич строго выговорил ему за все, что натворили шведы в России, указал, что вполне мог послать свои полки к Стокгольму, но считает — соседей наказали уже достаточно.
В феврале 1557 г. начались переговоры. Короля ткнули носом в его «надменность». Отписали, что иметь дело с Новгородом для него “«не бесчестье, а честь», потому что пригороды Новгорода «больше твоего Стокгольма», а наместники — «дети и внучата государей литовских, казанских и русских». Шведский же король «не в укор, а единственно в рассуд… давно ли торговал волами?» [363] Густаву пришлось проглотить, только бы царь не передумал и не всыпал ему еще. Условия мира определили русские. На королевские владения царь не претендовал, была восстановлена прежняя граница. Но шведы, виновные в войне, должны были без выкупа отпустить всех захваченных русских. А своих пленных им было разрешено выкупать, «у кого их найдете». В договор включили и важнейший пункт о свободной транзитной торговле через Швецию. Лучшему инженеру дьяку Выродкову государь повелел построить в устье реки Невы свой, русский порт. Назвали его Невское Устье. Возвели там церковь, гостиный двор, корабельную пристань. Отсюда русские могли плыть в Швецию, а через нее — дальше в Европу.
В начале 1557 г. и в Казанском крае самые упорные племена, луговая черемиса, поняли, что сопротивляться бессмысленно. Прислали делегатов в Москву, покаялись, и царь даровал им прощение. На восточной окраине воцарился мир. А на Кавказе под власть Ивана Васильевича попросился один из самых сильных кабардинских князей, Темрюк Идарович Сунжалей — он владел землями по Сунже, был соседом и союзником гребенских казаков. С такими же просьбами обратились в Москву правители Дагестана — князь Тюменский, Крым-шамхал.
А крымцам и туркам оказалось не до России. Появление на Хортице Запорожской Сечи так переполошило их, что султан прислал Девлет-Гирею янычар, повелел выделить войска молдавскому и волошскому господарям. Берега Днепра почернели от массы татарской конницы, множества пехоты, подвезли артиллерию. После тяжелых боев казакам пришлось покинуть остров, Сечь была разрушена. Но и хан уже не отваживался идти на Русь. Однако ему после сражений и потерь требовалось взбодрить воинов, вознаградить их добычей. Да и крымские работорговцы уже три года сидели без свежего «товара». Поэтому Девлет-Гирей, ничтоже сумняшеся, повел орду на литовские владения, на Подолию и Волынь. Сигизмунд только что отослал хану обоз с золотом, приложил и дружеское письмо, подстрекая ударить на русских. И вдруг татары хлынули по его стране! Этот неожиданный набег стал особенно опустошительным. Магнаты, как обычно, попрятались по замкам. Крымцы беспрепятственно разграбили и выжгли обширный край…
Авторитет царя укреплялся новыми успехами — и продолжались его реформы. Теперь они пошли вообще вразрез с линией Боярской думы. Совсем недавно, в 1555 г., она постановила обращать людей в холопы за неуплату долга в месячный срок. Но в 1557 г. Иван Васильевич издал указ, отменявший уплату «роста» (процентов) по старым долгам служилых людей (детей боярских и стрельцов). Срок возврата долгов продлевался на 5 лет. Допускалась выплата по частям, «жребьям». По новым долгам «рост» снижался с 20 до 10 %. А в следующем году царь добился от Боярской думы приговора, совершенно запретившего обращать служилых людей в холопство. Их дети, попавшие в неволю за долги родителей, освобождались сразу, а взрослые могли подавать иски о возвращении в свободное состояние.
Тогда же государь издал ряд указов, ограждавших простонародье от насильственного порабощения. Отныне человека можно было считать холопом только на основании документа, «кабалы», оформленной в земском или губном учреждении. И беглым признавался лишь тот, чей хозяин мог предъявить кабалу [364]. Царь ограничил неволю даже для пленных. На них тоже требовалось оформить кабалы установленным порядком. Дети «полоняника» считались свободными, а сам он освобождался после смерти хозяина, не передаваясь по наследству. Все эти преобразования сопровождались созданием новых правительственных учреждений. Кроме Челобитной, Разбойной, Поместной и Разрядной, возникли Посольская, Стрелецкая, Холопья, Ямская, Конюшенная, Бронная избы. Для приема податей, собираемых земскими властями, в Москве были образованы налоговые службы, «четверти».
Отметим — Иван Васильевич шаг за шагом выводил все важнейшие вопросы из ведения бояр! Передавал их дьякам, профессиональным чиновникам. Как раз они заняли ключевые места в избах и «четвертях». Это дало прекрасные результаты. Аппарат каждого учреждения были небольшим, по 5–6 дьяков и подьячих и несколько писцов. Но они принялись кропотливо и компетентно наводить порядок по порученным направлениям. И одно лишь наведение порядка с распределением земель, службой, сбором податей позволило «испоместить» детей боярских, в короткие сроки чуть ли не вдвое увеличить армию! Причем основой ее становились уже не боярские дружины, а служилое дворянство и профессиональная пехота.
Слово «изба» означало просто здание, где сидели чиновники, принимали посетителей. Позже этот термин заменился на «приказ». Между прочим, в европейских странах постоянных правительственных учреждений еще не существовало. В данном отношении Ивану Грозному тоже принадлежит приоритет. Позже Курбский очень ругал царя за такое новшество. Писал: «Писари же наши руския, им же Князь Великий зело