Пока она настоятельно требует рассказа и опустить ее на землю немедленно, он набирает Серова.
Тот ожидаемо не берет трубку.
Мгновенно пиликающее сообщение заставляет перенести тяжесть тела Киры на другую руку.
«на свадьбу не приду. заказ выполнен».
Хм, думает Карелин.
Каждый день узнаешь что-то новое.
А Серов романтик-то в глубине души.
Глава 44 КАРЕЛИН
Они находят частный двор с машиной через четыре улицы. Дом вроде обжитый и тачка, кажется, на ходу.
Кира категорически против ограбления, поэтому шумно сопит, оставшись за забором, но Карелин не видит другого выхода. Пока Лешей или кто-то из пацанов вернется или пригонит авто, часы пройдут. А потом еще обратно ехать.
Им скоро подгонят вертолет неподалеку, самое главное — до площадки добраться.
Взламывал Карелин машину ровным счетом один раз в своей жизни. И было это десяток лет тому назад. В общем, вой сигнализации сейчас — это то, чего стоило ожидать.
Пробравшись внутрь, он срывает блок со стекла, и наступает тишина. Машину-то он заводит, но решает выждать с выездом, на случай появления владельцев.
Когда он выравнивает колеса уже на уличной дороге, Кира осматривает белую лошадку с недовольным видом. И садиться внутрь не спешит.
— Да она рабочая, — говорит он. — Только впереди грязно, садись назад.
Кира закатывает глаза.
— Конечно, она рабочая, нормальная машина. — Выдохнув после усаживания на сиденье, она бурчит: — Вернешь потом обратно. Или деньги отправишь владельцу.
— Вернем. Если бензина хватит доехать.
На ее осуждающий взгляд он улыбается. Хорошенькая слишком она, с растрепанными волосами и румянцем. Несправедливо.
Часть дороги Роман презрительно рассматривает панель управления и зеркала, что по его мнению, напросто криво приделаны и бесполезны. Сидящая позади девушка едва ли не посмеивается над ним, и причина веселья пока для него остается загадкой.
— Корыто, недаром, что бесхозное, — сетует он. — Если этот индикатор так показывает…. То, что на самом деле с индикатором бензина?
— Кто-то привык к буржуйским машинам, — наконец-то хихикает она.
Небось думает, что Роману только роскошь подавай, так он же ничего против этой тачки самой по себе не имеет. Правда, он действительно в такой машине третий раз, наверно, а за рулем — первый.
Несмотря на то, что лучше всего сразу доехать до посадочной площадки — так как после остановки машина может и не завестись, — он останавливается на трассе неподалеку от нужного поворота.
Рома рассказал ей почти все, что произошло вчера на встрече с Кулаком и сегодня на складах.
Про отца умолчал. Не нужно, чтобы жалела. От нее подачки на основе сочувствия его сердечный аппарат переработать не сможет, забарахлит все.
Он встречается с ней взглядом в зеркале дальнего вида. Ее глаза — настороженные и манящие.
Не мигая, Карелин прогоняет из собственного взгляда непроницаемость и дает буре дорваться до ее хозяйки.
Безмолвно он нажимает нарасшатанную ручку и выходит на почву, примыкающую к асфальту. Распахивает заднюю дверцу и снова смотрит на Киру. Ее бледные пальцы теребят край пальто.
Он не планирует хватать ее до того, как полностью залезет внутрь, но руки будто невидимая сила заставляет. Завалившись на нее, он получает смазанный поцелуй, и помоги ей теперь бог.
Пуговицы ее пальто тугие, и тело, до которого дорываются пальцы, такое же тугое. И сочное, и нежное. Она ахает и ахает от неистовости его рта, и он выпьет ее вздохи до дна.
До самого конца, чтобы воздуха вообще не осталось, до последнего колебания грудины.
Когда-нибудь он доберется до средоточия ее глубины. Сколько бы нырять, сколько бы задыхаться, сколько бы рваться вперед не пришлось. До самой сути, до самого сокровенного. Даже если это будет последним из увиденного. Даже если уловит на миг всего лишь мерцающий проблеск, всего лишь тень или образ, но когда-нибудь… когда-нибудь это случится.
Она извивается под ним, помогая избавляться от одежды, а он готов как угодно. Они переваливаются на какой-то бок, чтобы двигаться свободнее, и мять сиськи ему недостаточно — он блуждает по них ртом, растерянно и одичавше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Словно второй слой кожи обнаружился. Теплом и холодом разрывает одновременно. Каждое движение языка — как с вышки прыгаешь. Сейчас, сейчас он пустит ток по ее шее, больше невозможно, нужно сбросить судорожную агонию, сейчас, сейчас.
Сжимая его голову обеими ладонями, она что-то лепечет и трется об него. Дает ему свой рот до дна. И Рома захлебывается, и как не захлебнуться, если даже ребра раскрошило в пыль… Гремит сердце, и с каждый ударом руки так и рвутся к ней, ближе и ближе, все недостаточно и недостаточно.
Он пытается войти в нее и надышаться ее лицом одновременно. Кровь кипятком мчит по жилам, когда она протестующе мычит.
— Подожди… Рома, подожди.
Кира смотрит на него, глазами мягкими, испуганными. Он вспоминает кто такой этот Рома — это он сам, оказывается.
— Конечно, — вырывается у него, как из глотки, заваленным сердцем. — Конечно. Что такое, милая.
Она как будто пытается отодвинуться, и его рука — быстрее мыслей. Блокирует все ее шансы. Он снова засасывает сладость ее изгибов у предплечья. Пускай все губы сгорят, сам себя уже не потушишь.
— Что такое, — шепчет он куда дотягивается. — Скажи мне.
Теперь прижимается к нему, и дрожью, этой своей волнительной дрожью, хлещет по обнаженной плоти его сердца кнутом. Удар и рассекает, удар и рассекает…
— Рома, — трусится как листок на ветру, и теперь еще и глаза прячет, — Рома… Я… Прости меня. Давай я лучше….
Она или разворачивается или нагибается, а может — одновременно… Но накрывающую его разбухший член ладонь Роман цепляет на запястье. Она явно пытается наклониться к головке. Его уже самого трясет. Как по дороге из сплошных камней.
— Нет, — рокочет он и запястье дергает. — Что это еще такое. Зачем ты. Хочу тебя. Тебя, тебя, тебя. Чтобы до упора. Милая моя…
Вдохи и выдохи он опять у нее ворует. Его, как ничтожную песчинку, несет лавиной, а под лавинами не выживают.
— Ты можешь все мне рассказать, ты можешь все, ты знаешь?
Она, слава богу, внимательно слушает и глаз не отводит. Не отворачивается. Но дрожит-дрожит на нем. В ее темных глазах плещутся мириады переживаний, и он пропитывается каждым из них. Неважно, что подсчитать невозможно, он пропитается всем. Она его уже всего слопала и не заметила, в ему остается лишь беспомощно барахтаться…
— Все-все-все, — шепчет он, — можешь рассказать. Что такое? Болит что-то? Не… хочешь меня… сейчас?
Тремором его поводит из сторону в сторону, плечом от одного сидения из кожзама до другого, но он выдавливает слова из себя комками.
— Мне страшно, — хватается пальцами она за его грудину, — мне… страшно.
Глава 45
Они смотрят друг в друга бесконечно. Десятки, а может сотни взмахов ресниц.
— Чего… страшно? — отмирает Карелин первым..
Кира тянет и тянет его одежду на себя. Но здесь негде развернуться, чтобы оттянуть что-то далеко. Значительно. И оттянуть время.
Она не отвечает. Слова не удается в речь сформировать.
— От меня страшно? — уже с нажимом рокочет он.
Кира мотает головой, и он осыпает ее лицо спонтанными поцелуями. Стараясь прижаться к нему до конца, каждым клаптиком тела, она сбивчиво шепчет:
— Только медленно… Без… Медленно.
— Конечно, — зацеловывает он ее жаром повсюду, — конечно, хорошо.
Ее пальцы не в состоянии разжаться и она намертво держит его за ворот. Собственный выдох отзывается трепетом по всему телу, когда Рома проскальзывает в нее со второго раза. Он давит и давит, для глубины, но все — проникновение, ласки, подходы — действительно медленно.
Глаза сами собой закрываются, когда их тела начинают раскачиваться невпопад.