Читать интересную книгу Анжелика. Война в кружевах - Анн Голон

Глава 27

Гонтран расписывает Версальский дворец. — Скандальные выходки маркиза де Монтеспана. — Людовик приглашает Анжелику прибыть в расположение войск. — «Сир, я замужем, а маркиз дю Плесси-Бельер — ваш друг»

В ОТСУТСТВИЕ короля и двора Версаль оказался во власти архитекторов, рабочих и художников. Как-то раз, пробираясь среди строительных лесов и груд мусора, Анжелика встретила своего брата Гонтрана, занятого росписью небольшого зала, выходившего на южный партер. Эти апартаменты, обильно украшенные мрамором и золотом, хотя и не были изначально предназначены для каких-то определенных целей, напоминали драгоценную шкатулку и сулили приятное времяпрепровождение. С некоторых пор сюда зачастила мадам де Монтеспан, чтобы наблюдать за ходом отделочных работ, и многие решили, что роскошные апартаменты будут отведены новой фаворитке.

Анжелика рассеянно разглядывала все это великолепие, лепнину в виде камыша и трав, покрытую позолотой трех разных оттенков, сложный лиственный орнамент, в центре которого художник разместил очаровательные миниатюры в голубых и розовых тонах. Маркиза поинтересовалась у брата, сможет ли он в ближайшие дни прийти к ней домой, чтобы написать портреты Флоримона и маленького Шарля-Анри. Оказалось, что у нее нет ни одного портрета Кантора, и, казня себя за это безвозвратное упущение, она просила запечатлеть на холсте черты живых сыновей. Почему она не подумала об этом раньше?

Гонтран проворчал, что это будет нелегко.

— Я тебе хорошо заплачу.

— Не в этом дело, малышка! Будь у меня возможность, я написал бы тебе эти портреты в подарок. Но где найти время? С тех пор как я начал работать в Версале, я вижу жену и детей только раз в неделю, по воскресеньям. Мы приступаем к работе на рассвете. У нас есть полчаса в день на обед, который начинается в десять, и еще один перерыв, чтобы перекусить, а управляющие стройкой строго следят, чтобы мы отлучались по естественным надобностям не дольше пяти минут. А тут еще, как на грех, парни с болота заболели дизентерией!

— Ничего себе! А где вы спите? Где едите?

— У нас общие спальни, — Гонтран небрежным взмахом кисти указал куда-то за окно, — и харчевни, которые устроили цеха. Никак не получится выкроить для написания портрета не только целый день, но даже несколько часов!

— Куда это годится?! Ты — мой брат, и я сделаю все, чтобы добиться для тебя каких-нибудь льгот, но при условии, что ты согласишься ими пользоваться, упрямая голова!

Художник пожал плечами.

— Делай как знаешь. Капризы знатных дам священны. Я выполню, что прикажут. Единственное, о чем я прошу, — так это чтобы за прогулы меня не выгнали с работы и не выкинули на улицу.

— Со мной ты никогда не окажешься на улице!

— Я уже не раз говорил тебе, что не желаю ни милостыней, ни одолжений.

— Так чего же ты хочешь, мой вечно недовольный братец?

— Хочу, чтобы у меня были права, вот и все!

— Ну ладно, давай не будем опять спорить. Я могу на тебя рассчитывать?

— Да.

— Гонтран, я хотела бы еще раз посмотреть на плафон, который ты недавно расписал. Эта работа показалась мне бесподобной.

— Я написал бога войны. И война пришла к нам.

Живописец положил палитру и повел Анжелику по галерее к угловому залу, декор которого был только что закончен. По дороге он то и дело настороженно озирался по сторонам.

— Надеюсь, что не получу выговор за свою недолгую отлучку. Может быть, меня защитит твое присутствие.

— Ты преувеличиваешь. Тебе отовсюду мерещится опасность.

— Я научился опасаться ударов судьбы.

— Лучше научись их избегать.

— Это нелегко.

— Но ведь я научилась, — с гордостью сказала Анжелика. — Я побывала на самом дне, зато могу без хвастовства утверждать, что теперь я поднялась на новую, прежде недосягаемую высоту.

— Потому что ты боролась одна и только за себя. А я не один. Я хотел бы вовлечь в борьбу всех несчастных и подарить им победу. Но для того, чтобы подняться, нужна недюжинная сила… Единство, без которого нас уничтожают поодиночке. Закваска мятежа киснет прежде, чем успеет подойти тесто.

Тронутая печальным и усталым видом брата больше, чем его словами, Анжелика не нашлась с ответом.

— Ты хоть изредка встречаешься с Раймоном? — спросила она.

— Хм… Иезуит не понял бы меня. Никто не может понять, даже ты… Ну вот, смотри!

Они остановились в центре зала. Над ними, на плафоне, разделенном полосами позолоченной лепнины, пестрели обширные живописные поверхности. Бог Марс, освещенный лучами восходящего солнца, несся вперед на колеснице, запряженной волками. Его четко очерченный светлый силуэт резко контрастировал с темными фигурами диких зверей[74].

— Ах! Гонтран! — воскликнула пораженная Анжелика. — Твой Марс напоминает мне Филиппа.

Лицо Гонтрана озарилось беспечной улыбкой.

— Ты права. Мне кажется, что никто иной из свиты короля не мог бы послужить лучшей моделью. Непобедимая красота, — с внезапным жаром заговорил он, — совершенство тела и жестов! Какое наслаждение наблюдать за его величественной походкой, когда он идет по коридорам и галереям Версаля!

Гонтран задумался и потом рассмеялся.

— Нет нужды раздуваться от гордости, как индюк. Я и не думал тебе льстить, потому что он твой муж. Ты тут ни при чем. Конечно, ты тоже красивая. Просто он словно из другой эпохи. В его облике есть чуть меланхоличное величие статуй античной Греции…

— Ты написал его по памяти?

— Порой память художника творит лучше, чем сама реальность. Если хочешь, я напишу для тебя портрет Кантора.

Глаза Анжелики наполнились слезами.

— Разве это возможно? Гонтран, ты же его почти не знал! Хорошо, если ты видел своего племянника один или два раза.

— Думаю, я его вспомню.

Он прикрыл веки, помогая себе воспроизвести забытую картину.

— Он был похож на тебя. Те же зеленые глаза… А ты будешь направлять меня, подсказывать.

К ним подошел мужчина в коричневом платье, со сложенными за спиной руками.

— Старший мастер, — шепнул Гонтран.

Анжелика напустила на себя насколько можно высокомерный вид и объявила, что этот ремесленник ее интересует и она хотела бы получить его для работ в своем особняке. Обращаясь к мастеру, она несколько раз упомянула имена господина Кольбера и господина Перро, генерального контролера сюринтендантства королевских строений.

Низко кланяясь, старший мастер угодливо заверил госпожу маркизу, что он подчинится любым приказаниям господ Кольбера и Перро. Поросячьи черты его лица навели Анжелику на мысль, что перед ней жестокий и глупый надсмотрщик.

Анжелика отправилась из Версаля в Сен-Жермен. Она решила просить у мадам де Монтозье разрешения, чтобы Флоримон один или два дня в неделю отлучался со службы при Монсеньоре дофине. Анжелика всегда с удовольствием общалась с мадам де Монтозье, которая прежде звалась Жюли д'Анженн, герцогиня де Рамбуйе, и была одной из знаменитых парижских жеманниц, по которой сходили с ума самые знатные вельможи. Считалось, что мадемуазель де Скюдери в знаменитом романе «Великий Кир» наделила чертами мадам де Монтозье свою героиню Клеомиру. Прекрасная герцогиня вдохновляла многих поэтов, таких как Годо, Вуатюр, Бенсерад.

Не меньше, чем красотой, она славилась изысканным вкусом, приветливостью и добродетелью. Даже сейчас, несмотря на появившиеся с возрастом морщины, мадам де Монтозье была прелестна. У нее был только один недостаток — муж, герцог де Монтозье — черствый, суровый и к тому же бескомпромиссный правдолюбец — качество, очень неудобное в мире, где лицемерие являлось неотъемлемой частью бытия. Родившийся в протестантской семье, в 1645 году он отрекся от веры предков ради женитьбы на прекрасной Жюли д'Анженн.

«С „бескомпромиссными“ такое случается», — подумала Анжелика, вспомнив ту давнюю историю.

— Бедняжка, — воскликнула мадам де Монтозье, обнимая гостью, — я вижу, вы в трауре, и знаю почему. У вас такое горе, с которым придется свыкнуться, но нельзя смириться. Меня горестное известие просто сразило. У вас был необыкновенный мальчик.

Еще несколько минут дамы поговорили о Канторе, а затем Анжелика изложила свою просьбу насчет Флоримона. Мадам де Монтозье уверила молодую мать, что герцог не будет противиться такой просьбе. Поездка дофина, который должен был присоединиться к отцу во Франш-Конте, откладывалась.

— По-видимому, Его Величество не собирается в этом году затягивать военную кампанию. Даже дам не пригласили сопровождать армию.

Двор не смущала странная ситуация, при которой после «воцарения» мадам де Монтеспан мадемуазель де Лавальер по-прежнему считалась фавориткой. Любовниц Его Величества стали называть просто «дамы», при случае присоединяя к ним и королеву.