Читать интересную книгу Анжелика. Война в кружевах - Анн Голон

— Убирайтесь вон!

Она снова повиновалась с искренней и ласковой покорностью, которая вызвала в душе Филиппа желание то ли ударить ее, то ли покрыть поцелуями. Он сжал зубы, борясь с разочарованием, возникшим от ее ухода, с желанием задержать ее, оставить до рассвета, качать на руках, прятать в тепле собственного тела, как прячут маленького дрожащего и сонного зверька. Безумие! Пустяки. Опасная слабость. Скоро ветер сражений и свист ядер рассеют это наваждение!

Глава 25

Отъезд Кантора. — Известие о поражении эскадры адмирала де Вивонна при мысе Пассеро

ВСКОРЕ после отъезда маршала дю Плесси-Бельера настал черед маленького Кантора отправляться в армию. В последний момент Анжелика хотела отказаться от этой затеи. Она была охвачена глубокой печалью, и мрачные предчувствия одолевали ее. Маркиза часто писала Филиппу во Франш-Конте, но он ни разу не ответил. Это упорное молчание, с которым Анжелика не могла смириться, действовало на нее угнетающе. Когда Филипп признается, что любит ее? Может быть, никогда. Может быть, он просто неспособен любить или неспособен понять, что любит. Он был не философом, а воином. Искренне веря, что ненавидит свою жену, он все еще пытался ей это доказать. Но не мог разрушить вспыхнувшее между ними чувство, уничтожить скрытое сладострастие, бросавшее их друг к другу, растерянных и слабых. С этим не в силах были бороться ни ханжи-благочестивые, ни насмешники-либертены, ни король, ни сам Филипп.

Анжелика заставила себя сосредоточиться на отъезде Кантора. Но времени у нее оказалось совсем мало.

Кантор уехал.

Из-за бесконечных придворных обязанностей она даже не успела проникнуться тревожным волнением того туманного утра, когда пунцовый от восторга мальчик в сопровождении наставника Гаспара де Ракана поднялся в карету герцога де Вивонна.

Он был в зеленом бархатном костюме, украшенном огромным количеством кружев и атласных розеток. Этот наряд необыкновенно шел к его чудесным глазам. Кудрявая голова была покрыта большой черной бархатной шляпой с белым плюмажем.

Мальчик нежно прижимал к груди гитару с бантом на грифе, как дети прижимают любимую игрушку. Это был прощальный подарок Анжелики. Гитару из ценной древесины, инкрустированную перламутром, специально для Кантора сделал прославленный скрипичный мастер столицы.

Барба рыдала у ворот. Анжелика старалась не поддаваться эмоциям. Такова жизнь! Дети уходят. Каждый новый этап рвет прочные нити, и никому не ведомо, что творится в сердцах матерей…

С тех пор маркизу дю Плесси интересовало все, что касалось Средиземного моря. Отправляясь на помощь венецианцам, сражавшимся против турок, которые вознамерились захватить последний оплот христианства на Средиземноморье, герцог де Вивонн и его воины снискали себе прозвище крестоносцев. Говорили, что французские галеры, отбывшие в поход, выполняют миссию Небес. Анжелика нежно улыбалась, думая о своем маленьком Канторе, крошечном и невинном «винтике» святой экспедиции. Она представляла себе, как ее сын сидит на носу корабля, а ленты его гитары трепещут на фоне голубого неба.

Во время коротких наездов в Париж она старалась как можно больше времени проводить с Флоримоном. Страдал ли он от разлуки с Кантором? Не испытывал ли зависти, видя, что его младший брат делает блестящую карьеру и уже удостоен чести участвовать в сражениях? Анжелика скоро заметила, что Флоримон, всегда безупречно вежливый с матерью, может спокойно оставаться в ее обществе не более десяти минут. Его ждали многочисленные дела: оседлать лошадь, накормить ястреба, позаботиться о доге, до блеска начистить шпагу, сопровождать в манеж или на охоту монсеньора дофина. Сын проявлял терпение только перед уроками латыни с аббатом Ледигьером.

— Мы с матушкой беседуем, — говорил Флоримон своему наставнику, который удалялся, не смея настаивать.

«Беседа» заключалась главным образом в демонстрации талантов дуэлянта мессира Флоримона. За хрупкой и чувствительной внешностью скрывался истинно мальчишеский характер. Флоримон мечтал лишь сражаться, побеждать, убивать и защищать свою честь. Он был счастлив только со шпагой в руке, и уже готовился учиться стрелять из мушкета. Монсеньора дофина он называл тюфяком.

— Я все время пытаюсь хоть немного расшевелить его, но — увы! — вздыхал мальчик. — Строго между нами, матушка, вам я это могу сказать, но мои слова не должны дойти до чужих ушей. Это может навредить моей карьере.

— Я знаю, сын мой, знаю, — смеясь, соглашалась Анжелика, несколько обеспокоенная столь ранней рассудительностью и проницательностью своего старшего отпрыска.

Она знала также и то, что маленький дофин последовал бы за Флоримоном на край света, покоренный его черными глазами, полными огня и воинственного задора. Да, Флоримон был прелестен. Он всем нравился, и ему сопутствовал успех. Анжелика подозревала, что сын глубоко эгоистичен… без сомнения, такими бывают все дети.

С легкой грустью она думала о том, что Флоримон тоже отдаляется от нее. Мальчик кружился, сжимая в кулаке шпагу.

— Посмотрите… Посмотрите на меня, матушка. Я уклоняюсь, делаю обманное движение… И вот я колю… Прямо в сердце… Мой противник уже на земле… Мертвый!

Он был прекрасен. Жизнелюбие пылало в нем скрытым огнем. Но захочет ли он в трудную минуту поплакать на ее плече? Детские сердца так рано «созревают» в ярких лучах солнца королевского двора…

* * *

Новость о поражении при мысе Пассеро пришла в середине июня, во время последнего праздника, который давал король перед началом военной кампании в Лотарингии.

Как выяснилось, галеры господина де Вивонна были атакованы близ Сицилии флотилией берберов под командованием некого алжирского ренегата по прозвищу Рескатор, прославившегося своими подвигами по всему Средиземному морю.

Вивонн был вынужден укрыться в бухте у мыса Пассеро.

Он чувствовал себя разбитым наголову, хотя на самом деле произошла небольшая стычка, в которой затонули всего лишь две из двадцати французских галер.

Но именно на утонувших судах находилась большая часть людей из дома де Вивонна, и адмирал с ужасом смотрел, как в глубине вод исчезают три дворянина из его свиты, десять офицеров рта, четверо слуг, двадцать хористов капеллы, личный духовник, дворецкий, конюший и маленький паж с гитарой.

Глава 26

Материнское горе. — Неожиданная поддержка Филиппа. — «Фамильное ожерелье Плесси-Бельер ваше по праву»

ПОЧТИ никто не принес соболезнований маркизе дю Плесси-Бельер: при Пассеро она потеряла сына, но ее сын был всего лишь ребенком. А кого волнуют маленькие дети?

Наступившая с приходом ласкового лета передышка в череде придворных развлечений позволила Анжелике укрыться в Париже, чтобы пережить обрушившееся на нее горе.

Она не могла поверить страшному известию. Это невозможно. Кантор не мог умереть! Чудо сопровождало его появление на свет и всю его жизнь! Еще не успев родиться, он сумел избежать яда, которым хотели отравить его мать. Он пришел в этот мир под прогнившими сводами Отель-Дьё среди обездоленных нищих. Первые шесть месяцев своей жизни он провел в коровнике, всеми забытый, покрытый корками грязи, и сосал крошечным ротиком грязную тряпку, чтобы хоть как-то утолить голод. Цыгане купили его за семь су…

Он был в аду и выжил! Кто-то болтает, что ее крепко сбитый, жизнелюбивый малыш погиб? Бред! Те, кто это говорит, не знали маленького Кантора.

Анжелика наотрез отказывалась принимать ужасную реальность.

Барба, задыхаясь от горя, рыдала дни и ночи напролет. Обеспокоенная состоянием женщины, которая многие годы была ей верной служанкой, Анжелика отчитала Барбу.

— Да, госпожа, конечно, — бормотала та сквозь слезы. — Госпожа не может понять. Госпожа не любила его так, как я.

Потрясенная Анжелика оставила безутешную женщину и ушла к себе в комнату. Она села у раскрытого окна.

Близилась осень. Весь вечер моросил дождь, и капли поблескивали на стекле в тусклом свете заката.

Анжелика закрыла лицо руками. Ее сердце разрывалось от боли. Особенно тяжело потому, что уже ничего нельзя изменить. Она так редко сажала маленького Кантора на колени, чтобы поцеловать его круглые щечки.

Характер младшего сына всегда оставался для Анжелики загадкой. Внешне мальчик был очень похож на нее и ее братьев, поэтому она никогда до конца не осознавала, что отцом Кантора был Жоффрей де Пейрак. А ведь в их сыне воплотился жизнеутверждающий, неукротимый нрав великого тулузского графа…

Она вспоминала, как Кантор в своей огромной шляпе уходил на войну, одновременно очень серьезный и сиявший от радости.

Перед ее мысленным взором снова вставала картина, как он пел для королевы, и Анжелика слышала его ангельский голос: