Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это понимали наиболее дальновидные дворяне, и этим же царь пугал менее дальновидных. В своем выступлении перед представителями московского дворянства 30 марта 1856 г. император сказал: «Слухи носятся, что я хочу объявить освобождение крепостного состояния… Я не скажу вам, чтобы я был совершенно против этого; мы живем в таком веке, что со временем это должно случиться. Я думаю, что и вы одного мнения со мною; следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели „снизу“» (в записи А. И. Левшина, товарища министра внутренних дел).
В этой немногословной речи уже содержатся главные элементы конструкции крестьянской реформы: инициатива, исходящая от верховной власти; навязывание царской воли русскому дворянству, не слишком сочувствовавшему реформаторским планам; стремление опередить пугавшее всех «движение снизу» (т. е. крестьянское восстание); наконец, взгляд на освобождение крестьян как на вектор исторического развития XIX века.
Здесь ясно обозначается еще одна важная причина отмены крепостного права — личность самодержца, осуществившего ее вопреки своим убеждениям предреформенной поры (когда он по некоторым вопросам был консервативнее своего отца). Действительно, император, по праву прозванный впоследствии «освободителем» (ссыльных декабристов, русских крестьян и болгар от турецкого ига), стал реформатором не в силу своих воззрений, а как военный человек, осознавший уроки жестокого поражения, и как самодержец, превыше всего ставивший престиж и величие возглавляемой им империи. Определенную роль сыграли и свойства его характера — доброта, сердечность, восприимчивость к «гуманным идеям» — привитые ему всей системой воспитания В. А. Жуковского (приглашенного Николаем в наставники к цесаревичу). По словам Л. Г. Захаровой, тонкого знатока эпохи Великих реформ, «не будучи реформатором по призванию, по темпераменту, Александр стал им в ответ на потребности времени как человек трезвого ума и доброй воли». Правда, такая характерная российская зависимость правительственного курса от личных качеств правителя несла и немалую опасность для этого курса в случае изменения расположения «ума и воли» монарха. Увы, эта угроза реализовалась, что привело к постепенному свертыванию реформ после 1866 г. и острому кризису 1879–1881 гг.
Разумеется, один император не смог бы провести огромную работу подготовки и проведения крестьянской и других реформ. Помощниками в этом деле для него стали, во-первых, русское образованное общество, интеллигенция, складывавшаяся в 1840-е гг. Из этой среды вышли, например, такие деятели Великих реформ, как Юрий Самарин, Константин Кавелин, Алексей Унковский. Во-вторых, либеральная бюрократия, формировавшаяся в Министерствах государственных имуществ, внутренних дел, юстиции, морском ведомстве, канцелярии Государственного совета — оазисах просвещенного либерализма, чудом уцелевших в недрах николаевского плац-парадного государственного аппарата. Оттуда вышли такие деятели реформ, как братья Милютины и Сергей Ланской. Либеральная бюрократия не была отгорожена от общественных сил страны, она формировалась в содружестве с либерально настроенными учеными, литераторами, педагогами и т. д. Они дружили, общались на заседаниях ученых обществ и в великосветских салонах, особенно в знаменитом своими участниками и дискуссиями салоне тетки царя великой княгини Елены Павловны. Эта среда, которую американский исследователь Теренс Эммонс назвал «бюрократическим „третьим сословием“», создала одну из главных предпосылок реформ Александра II.
П. В. Анненков писал о них — «изящные демократические чиновники, круг молодежи из служилой и высокопоставленной дворянской знати, интересовавшейся политэкономическими теориями и мечтавшей благоустроить Россию посредством административных новшеств в европейском духе при сохранении самодержавия, дворянской собственности и сословного принципа». Девиз этой партии довольно точно выразил Константин Кавелин — «в России нет политического вопроса, а есть вопрос административный». В такой позиции, делавшей ставку на инициативную роль монархии и преобразования «сверху», были как свои сильные (прагматизм и привязка к отечественным реалиям), так и слабые (незавершенность и половинчатость результатов) стороны, проявившиеся в ходе воплощения реформ в жизнь.
Сложным и спорным является вопрос о социально-экономических предпосылках отмены крепостного права. Если советские историки в основном развивали положение о кризисе и разложении феодально-крепостнического строя, то большинство западных исследователей приходит к заключению, что крепостная система хозяйствования накануне 1861 г. была вполне жизнеспособна. Впрочем, на сегодняшний день эти вопросы нуждаются в дальнейшем изучении. Бесспорным является то, что на подготовку реформы повлиял банковский и финансовый кризис конца 1850-х гг., вызванный войной. За годы войны общий дефицит государственного бюджета вырос в шесть раз, более чем наполовину уменьшилась обеспеченность золотом бумажных денег. Известный экономист Л. В. Тенгоборский в 1856 г. подал царю записку, в которой призывал «принять неотложно самые решительные меры к сокращению расходов… ибо в противном случае государственное банкротство неминуемо». Именно эти обстоятельства толкнули правительство на проведение широкомасштабной и не слишком выгодной как для крестьян, так и для дворян выкупной операции.
Условия волиПодготовка реформы растянулась почти на пять лет, на протяжении которых во многом изменился облик страны. В самом реформаторском процессе видны три качественных скачка. Первый из них — переход от секретности в разработке реформ к гласности — пришелся на конец 1857 г. Ему предшествовали важные события в общественной и политической жизни.
После московского выступления Александра II в марте 1856 г. весть о грядущих переменах разнеслась по стране и вызвала необычайный подъем как страхов, так и надежд русского образованного общества. «Крестьянский вопрос поднял все на ноги, все затушил и поглотил собою, многие с ума сошли, многие умерли… Нет ни палат, ни дома, ни хижины, где бы днем и ночью не думал, не беспокоился, не робел большой и малый владелец», — писал в столицу симбирский помещик. Беспокоиться и робеть было от чего — по словам другого провинциального дворянина, «свобода крестьян… всех нас разорит, все у нас растащат». Основная масса дворянства была настроена настороженно и враждебно. Правительство, понимая это, первое время даже избегало говорить об отмене крепостного права, используя взамен формулировку «улучшение быта помещичьих крестьян».
Но в самом воздухе уже пахло оттепелью, о которой Лев Толстой в 1860 г. в набросках к роману о декабристах напишет: «Как тот француз, который говорил, что тот не жил вовсе, кто не жил в Великую французскую революцию, так и я смею сказать, что, кто не жил в пятьдесят шестом году в России, тот не знает, что такое жизнь». Только русская «революция» начиналась сверху и вполне традиционным способом — открытием в январе 1857 г. в Зимнем дворце очередного Секретного комитета (коих в предшествующее царствование уже было девять). На втором заседании государственные мужи николаевской эпохи решили, что правительству следует издать для всеобщего сведения указ о незыблемости основных законоположений по крестьянскому вопросу, отпечатать его, вставить «в рамочку под стекло» и разослать на места, чтобы «успокоить взволнованные умы». Указ не был издан, но император убедился в невозможности решения новых задач прежними методами и «кадрами» и усилил нажим на дворянство с тем, чтобы оно проявило законодательный почин (в деле, по сути, обездоливания себя самого). Это было непросто.
В конце концов, личному другу Александра виленскому генерал-губернатору В. И. Назимову в ноябре 1857 г. удалось добиться от дворянства вверенного ему края адреса на высочайшее имя с просьбой о безземельном (по примеру реформы 1816–1818 гг. в Остзейском крае) освобождении своих крепостных. Император потребовал срочно рассмотреть этот вопрос, и в Министерстве внутренних дел в течение 48 часов подготовили рескрипт (указ, адресованный одному лицу) на имя Назимова, разрешавший создание в трех губерниях дворянских комитетов для обсуждения вопроса об «улучшении быта помещичьих крестьян». Кроме того, к рескрипту прилагалось «дополнительное отношение» министра внутренних дел С. С. Ланского. В этом документе уже прямо говорилось об «уничтожении крепостной зависимости крестьян» и предоставлении им в «постоянное пользование» полевой земли, причем министр добился, чтобы всем губернаторам вместе с высочайшим рескриптом было направлено и министерское отношение — «для сведения».
Со стороны столичных дворян инициативы не последовало, но правительство воспользовалось их прежним ходатайством (правда, не совсем о том предмете), и в декабре аналогичный рескрипт был дан петербургскому генерал-губернатору П. Н. Игнатьеву. Дворянство получало права создавать губернские комитеты, разрабатывать в них «подробные проекты об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян» для каждой губернии и подавать их императору. Однако дворянству, потрясенному решительностью и гласностью действий правительства (оба рескрипта были опубликованы в «Журнале Министерства внутренних дел»), понадобилось несколько месяцев на раскачку. Только с конца января начали поступать адреса от дворянства различных губерний, на которые следовали ответные рескрипты, и на местах создавались губернские дворянские комитеты. До начала 1859 г. было открыто 46 таких комитетов в европейской части империи. Таким образом, подготовка реформы перестала быть тайной, и к ней, наряду с бюрократией, было подключено образованное дворянское общество. В выборах губернских комитетов и составлении адресов на имя императора участвовало 44 тыс. дворян, владевших крепостными (40 % от их общего числа). Наконец, в феврале 1858 г.