В несколько мгновений три спавшие человека были на ногах, зевая и потягиваясь, но, не выражая ни малейшего неудовольствия на бесцеремонность, с которой прервали их сладкий сон.
Эти три человека наши старые знакомые: Шакал, Влюбчивый и Карл Брюнер.
— Да скоро ли вы кончите зевать и потягиваться, словно карпы, выскочившие из воды? — засмеялся Оборотень.
— Вот и кончено, не сердись, старина, — ответил Влюбчивый, — мы теперь смотрим во все глаза и настороже, как зайцы. Что делать надо?
— Скажут тебе сейчас, любопытный. А ты, Карл, исполнил то, в чем мы с тобою условились?
— Точно я не знаю, какую встряску вы иначе задали бы мне! — вскричал молодой человек смеясь.
— Это вероятно, малый, итак, говори, что следует, да скорее, нам нельзя времени терять на разглагольствования. Валяй!
— Все в том же виде, как я оставил по приказанию барыни, когда мы выезжали из Страсбурга. С этой стороны помехи нет, дорога открыта, и мы войдем словно к себе домой, но…
— Ах, черт возьми! Тут, но есть.
— Что вы говорите, Оборотень?
— Ничего, продолжайте.
— Душой бы рад, да с толку сбился теперь. Что бишь я говорил?
— Ты сказал но.
— Да, да, знаю! Но дом не пуст, как мы полагали.
— Ах ты, черт! Кто же там живет?
— Прусский полковник, ни более, ни менее!
— У молодца губа не дура! Один он?
— Нет, у него трое слуг.
— И более никого?
— Есть еще молодой офицер, он служит ему секретарем и спит в комнате возле его спальни.
— Ладно! А полковник где спит?
— В собственной спальне графини и в ее кровати, вообразите!
— Воображаю, разве пруссаки теперь не у себя в Страсбурге? Зачем им стесняться?
— Все равно, уж чересчур это своевольно.
— Не занимайся такой мелочью, а говори, где нам-то предстоит дело.
— В спальне.
— Где спит полковник?
— Именно там.
— Гм! Вот она крапива-то. Ну, была, не была! Можешь ты провести нас в эту спальню?
— Это очень легко, никто не увидит нас и не услышит.
— Того-то нам и надо.
— Я к вашим услугам.
— Постой минутку. Где спят слуги?
— Один на конюшне.
— А другие два?
— В туалетной, смежной с спальней, чтоб тотчас явиться на зов господина.
— Вот тебе и на! Дом-то сущий капкан. Какие трусы эти пруссаки!
— Это не трусость, а скорее осторожность.
— Мне наплевать что, одно для меня ясно — возложенное на меня поручение, которое я принял, основываясь на твоих уверениях в успехе, просто неисполнимо.
— Полноте! — вскричал Карл Брюнер смеясь. — Ведь я вам говорю, что отвечаю за все.
— А я, малый, после твоих сведений ровно ни за что не отвечаю.
— Вот видите, друг любезный, — продолжал Карл Брюнер с лукавою улыбкой, — Господь, положим, создал пруссаков подозрительными, но Он же их сделал и пьяницами, один порок уничтожает другой. Понимаете?
— Что тут поймешь?
— А я понимаю.
— С чем и поздравляю тебя. Но довольно болтовни. Когда ничего здесь не поделаешь, то лучше вернуться в наш стан у Дуба Высокого Барона.
— Постойте, дружище.
— Чего тут стоять-то?
— Выслушайте меня хорошенько. Сегодня вечером, пока товарищи спали, а вы были не знаю где, я прокрался в дом.
— Ага!
— Самолично хотелось удостовериться в положении вещей и в трудностях нашего предприятия. Дом оказался пуст, и я воспользовался этим… отпер двери.
— Эхе-хе! Уж не ошибся ли я, чего доброго, на твой счет, молодец? Неужто ты менее глуп, чем я полагал?
— Пожалуй, что и так.
Оба посмотрели друг другу в глаза и захохотали.
— Черт возьми! — вскричал Оборотень. — Я не отступлюсь от сказанного. Что вы об этом думаете, товарищи? Попытаться?
— Взялись, так и попытаемся, — ответил Влюбчивый. — Двух смертей не бывает, а одной не миновать.
— Мне сдается, что мы похохочем, — подтвердил Шакал.
— Когда и вы согласны, то идем, — решил Оборотень.
Он поднял фонарь и взялся, было за ручку двери.
— Не тем путем! — с живостью вскричал Карл Брюнер. — Напротив, заприте дверь на все запоры.
Он отодвинул в сторону солому, брошенную на пол, и открыл вход в подполье.
— Вот наша дорога, — сказал он, — предоставьте это дело мне, и все будет отлично.
Дверь заложили накрепко, потом Карл Брюнер при помощи Шакала и Влюбчивого поднял крышку люка, и под нею оказались первые ступени каменной лестницы.
По знаку Карла Брюнера Оборотень спустился первым, чтобы освещать дорогу, Влюбчивый и Шакал последовали за ним, а последним был Карл, который тщательно закрыл за собою люк.
ГЛАВА XVII
Продолжение предыдущей
Лестница, по которой сошли смельчаки, имела не более двенадцати ступеней и вела в довольно обширный подвал, еще загроможденный пустыми бочками и бутылями. Подвал разделялся на две почти равные части деревянного переборкой, посреди которой была дверь.
Почти сорванная с петель, дверь эта стояла настежь. По запущению, в котором находился подвал, было очевидно, что он не служил уже много лет. Действительно, деревянная переборка наполовину сгнила, а разбросанные пивные бочонки и бутыли почти распадались в прах.
Карл Брюнер прошел впереди товарищей во второе отделение, раздвинул несколько пустых бочек, потом стал на колени в углу у стены и попросил Оборотня посветить ему. Побуждаемый любопытством, тот живо бросился к нему с фонарем.
Некоторое время Карл рыл землю руками; она была чрезвычайно рыхла, словно недавно вскопана, и не представляла ни малейшего сопротивления. Вскоре показалось железное кольцо. Молодой человек ухватился за него и сильно потянул к себе. В ту же минуту большущий камень без шума отделился от фундамента стены и медленно ушел вглубь, открыв круглое отверстие такой величины, что в него прошел бы человек даже довольно тучный.
— Вот наша дорога, — сказал Карл, поднимаясь на ноги, — проходите, товарищи, я буду последним.
Оборотень наклонился к отверстию и осмотрел его при свете фонаря. Яма была круглая, вроде колодезя, и около семи с половиною футов глубины. Иного способа спуститься, как прыгнуть в нее, не оказывалось.
Контрабандист не колебался, он передал фонарь Шакалу, крепко ухватился обеими руками за края отверстия и спрыгнул вниз. Едва он коснулся ногами дна, как Шакал подал ему фонарь и спрыгнул в свою очередь. За ним последовал Влюбчивый, и Карл был последний. После него камень принял свое прежнее положение.
— Да где же мы? — спросил Влюбчивый.
— Черт меня побери с руками и с ногами, если я знаю, — возразил Оборотень, — мы, кажется, лазаем по помойным ямам.
— Терпение, — сказал Карл с своею лукавою усмешкой, — дом этот был построен на развалинах монастыря, разрушенного в 1793-м. Теперь мы в монастырских подземельях, где кишмя-кишит, как сами видите, потаенными проходами и тайниками.