Читать интересную книгу Лакуна - Барбара Кингсолвер

Мы с миссис Браун с легкостью преодолели многие мили до места трагедии. Но возвращение домой выдалось длинным. Автомагистраль в горах — странный переход от города к девственной природе: на сотни миль вокруг — необитаемые леса и долины. То и дело попадаются яблоневые сады, огороженные зигзагами штакетника, словно куски зеленого ситца, отрезанного зубчатыми ножницами. Проезжая по вершине хребта, чувствуешь себя летящей птицей: по обе стороны дороги спускаются крутые склоны, открывая взору помятый, подернутый дымкой горизонт. Багровая, медно-рыжая, изжелта-зеленая и золотистая листва лоскутным одеялом покрывает горы. «Рука Господня даровала красоту перед грядущими тяготами зимы», — процитировала миссис Браун. Но выглядел пейзаж так, словно Господь поручил свою работу мексиканскому художнику — мастеру по фрескам.

Когда я впервые ехал по этим местам, леса стояли голые. Я рассказал об этом миссис Браун. Сперва неожиданное известие о смерти отца, потом вот эта бесконечная дорога через пустынную глушь. Я тогда подумал, что попал в страну мертвых.

— А потом вы приехали к миссис Битл, — подхватила она, — и убедились в этом.

— И правда, старик Джадд походил на мумию. Но о вас с мисс Маккеллар этого не скажешь.

Каждый раз, как мы останавливались залить бензин, миссис Браун настаивала, что нужно выпить кофе с бутербродом. «Заправил машину — заправься сам», — приговаривала она. Над горами к западу нависли серые грозовые тучи, точно хищник, выжидающий жертву. Днем он прыгнул, промочив насквозь все вокруг и превратив яркие листья в кашу на дороге. Дождь заливал лобовое стекло, мешая видеть. Приходилось то и дело включать дворники и вести машину одной рукой, что было нелегко. Миссис Браун предложила помочь с рычагом, но, поскольку тот располагался над головой водителя, делать это было неудобно.

— Лучше бы мистер Форд установил его здесь, — заметила миссис Браун, — чтобы пассажир мог помочь водителю.

— Ему видней. Самые скользкие дороги жизни водителю частенько приходится преодолевать в одиночку.

— Мне ли этого не знать! Вяжу носки чужим детям, а своих нет.

— Так вот что у вас там! Я-то думал, это синий дикобраз. Миссис Браун рассмеялась замечанию. Выяснилось, что у нее одиннадцать племянниц и племянников, и в эту поездку она решила связать всему семейству носки из одного и того же объемистого мотка синей шерсти. Наступающие праздники назовут «Рождество синих носков от тети Вайолет». Она орудовала конструкцией из четырех перекрещенных спиц, которые топорщились во все стороны, когда миссис Браун оборачивала пряжу вокруг каждой из них.

— Вы не боитесь уколоться?

— Мистер Шеперд, если бы женщины боялись спиц так же, как мужчины, человечество ходило бы голым.

То, что произошло в Вашингтоне, было возмутительно. И все-таки по большей части жизнь — обмен любезностями на узком мосту, повисшем над пропастью злодейства.

— Смотрите, вон Грандфазер-маунтин. Правда, похоже, будто старик лежит на земле?

— Вы не замерзли? Можем остановиться и достать из багажника плед.

— Нет, спасибо, у меня кровь горячая.

— Нам повезло, что сейчас холодно. На крутых подъемах и спусках этот «родстер» здорово перегревается.

— Что вы говорите!

Изредка по пути попадались величественные гостиницы, обшитые белеными досками; на верандах виднелись лишь пустые кресла-качалки. В сумерках дома заливал желтый свет. Один раз, когда мы проезжали мимо крыльца, чернокожий слуга в красной ливрее как раз зажигал фонари, с трудом дотягиваясь до них через головы элегантно одетых мужчин, которые сидели и курили сигары. Вот они, кастовые различия. Молчание нарушила миссис Браун:

— Синий дикобраз. Так вполне могла называться одна из картин с выставки.

— Да. Например, «Синий дикобраз прыгает в пустоту».

— Должна признаться, что я поняла смысл не всех картин. Если честно, мистер Шеперд, я никогда не видела ничего подобного. Но я глубоко признательна вам за это.

— Я бы не поехал, если бы вы не предложили меня сопровождать. Так что это я вам признателен.

— Нет, я имею в виду — за все. За картины, за столицу нашей родины. За то, что удалось побывать в здании, где собирается Конгресс.

— Разве вы никогда не были в Вашингтоне?

— Я впервые выбралась за пределы округа Банком.

— Правда?

— Да, сэр. Еще девочкой я читала «Нэшнл джиогрэфик». Мои сестры подтвердили бы вам, что я тосковала по путешествиям, как лошадь, не знавшая узды. Но я и представить себе не могла, что однажды моя мечта осуществится.

— Миссис Браун, вы меня пристыдили. В мою дверь стучится целый мир, а мне хочется лишь одного — сидеть дома.

— Удивительно, — деликатно ответила она, вывязывая крошечный носок.

— Между прочим, вы разбираетесь в жизни лучше, чем большинство этих конгрессменов. Им подавай только Нормана Рокуэлла[199] да мускулистые скульптуры коней, а нового ничего не надо.

— И все равно это не повод, чтобы так разоряться. Отчего они рассердились?

— Вероятно, от страха. Попали в чужую стихию; так думает Том. Они рассчитывали, что придут в галерею и встретят там старых друзей, а их поджидали незнакомцы. Раны красок и сюрреализм. Это их смутило.

— Да, но они не смущаясь объявили картины «антиамериканскими»! Вот чего я не могу понять. Если их написал американец, значит, они американские, так ведь?

— Нет, если верить мистеру Рэнкину и Конгрессу.

И Трумэну: «Если это искусство, то я готтентот». Другие объявили выставку «пошлостью», «бесстыдством», «безумием» и «слащавым пацифизмом». Как ни смешно, договорились даже до «сталинизма» — и это конгрессмены, которые не хуже Сталина душат творческие порывы художников! Выставка перепугала их до смерти. На специальном заседании ее разнесли в пух и прах.

— Надо было забрать Тома с этого унизительного собрания.

— Бедняга, он так старался. Он очень переживает, да?

— Том Кадди относится к этим картинам как вы к своим племянникам, уж поверьте. Если бы умел, он бы связал Уинслоу Хомеру[200] носки. Я это в нем заметил еще по гражданской службе. Переправлять картины и скульптуры в безопасное место — в этом для Тома и заключалась «Америка прекрасная»[201]. И патриотизм.

— Что ж, Бог в помощь.

Аминь. Теперь же Тому пришлось выслушать заявление Конгресса, будто несчастные холсты и краски представляют опасность для всего западного мира. Наши лучшие художники — угроза. Одного даже осудили за то, что он уговорил Рузвельта прийти на помощь Советскому Союзу и Великобритании, после того как Гитлер напал на Россию. Хотя Рузвельт так и поступил.

Звон вязальных спиц, шорох шин по прелой листве. В ромбе пространства внутри автомобиля на удивление спокойно, точно в домике, несущемся сквозь тоннель темноты. Миссис Браун довязала носок и снова заговорила:

— Не все картины было трудно понять. Встречались и очень простые. Мне показалось, что сильнее всего публику разозлили те, на которых изображены кладбища и многоквартирные дома. Гораздо больше других, похожих на брызги красок.

— Гульельми и иже с ним.

— Почему вы так думаете?

— Конгресс обязан делать вид, будто все в порядке. Выставка должна была объехать весь мир. Нельзя же допустить, чтобы иностранцы видели, что у нас цветет расовая дискриминация и стоят ветхие лачуги.

— Господи боже мой, мистер Шеперд, да вся Европа лежит в руинах. В новостях передают, что в Берлине вырыли две тысячи могил для тех, кто к весне умрет от голода.

В темноте, словно два ярких глаза, вспыхнули фары встречной машины.

— Пришлось копать, пока земля не замерзла, — добавила миссис Браун.

— Я понял.

— И в Лондоне не лучше. Я читала, что там на каждого члена семьи положено всего-навсего четыре унции пряжи и два ярда ткани в год. Они, наверно, ходят совсем раздетые. Что дурного в том, что тамошние жители узнают о наших бедах?

— Пять лет военной цензуры дают о себе знать. Привычка — вторая натура. Мы мастерски научились делать вид, что у нас все в полном порядке. Вы разве не согласны?

— С чем?

— Что опасно показывать свои слабые места. У Джерри и Токийской Розы[202] ушки на макушке. Болтать — врагу помогать.

— Так было раньше. Но война окончилась.

— Верно. Но если благодаря ей картины будут радовать глаз, а люди перестанут ныть, то, пожалуй, у них возникнет соблазн воевать каждые пять лет.

— Как вам не стыдно, мистер Шеперд! Это не повод для шуток. Нельзя же все время повторять, что в стране все прекрасно. Потому что, сэр, между нами говоря, это совсем не так. — Спицы лязгали в темноте; должно быть, миссис Браун вела узор на ощупь.

— Помните первый совет, который вы мне дали?