Читать интересную книгу Лакуна - Барбара Кингсолвер

Как вдруг в воскресном выпуске «Рупора Ашвилла» неожиданно всплыло ваше имя, миссис Браун. На фотографии с моей книгой в руке стояли вы перед буйной толпой на вечере в женском клубе. И общались с ними с той же спокойной уверенностью, с которой обходились с миссис Битл с ее вечной неразберихой. Держа твердой рукой штурвал, вы вели корабль книжного вечера в глубокие воды литературного анализа, сглаживая оживление, внесенное мисс Будро и ее изложением событий на «мексиканском континенте». Дамы требовали подробностей об авторе, но вы заявили, что не знакомы с ним! Представляю, какая поднялась бы шумиха, открой вы им правду: что вы с автором некогда жили под одной крышей и хозяйка пансиона то и дело путала, где чье белье.

Уважаемая, милая миссис Браун, ваша рассудительность достойна восхищения. Вы не поддались искушению сплетен. Швы вашей натуры, должно быть, соединены стальной нитью. Надеюсь, это письмо способно передать мою неизменную благодарность, которая намного больше, нежели обычное отправление с трехцентовой маркой. Но в нем еще и честный вопрос. Ваше мужество в битве Мексики прошлого и настоящего навело меня на мысль, что, быть может, именно вы станете секретарем, который внесет порядок в мою жизнь и поможет напечатать вторую книгу, которая сейчас как раз в работе.

Разумеется, у вас, возможно, свой взгляд на это. Поэтому напоследок я лишь перечислю кое-какие подробности, и закончим на этом. Смею надеяться, что в мою пользу свидетельствует следующее: я могу платить вам больше, чем вы получаете сейчас. А против — то, что я работаю там же, где живу. Вероятно, некоторым женщинам покажется неудобным работать в доме у холостого джентльмена. Выше я упоминал про кота и пташку, но не потому, что подобным образом отношусь к секретарю, а лишь оттого, что, очевидно, другим это свойственно. Миссис Браун, я страдаю странным расстройством: не замечаю предрассудков, которые общество возносит на знамена, и прохожу мимо них. Есть за мной такой грех — слепота. Иду по улице не разбирая дороги, точно теленок, а повсюду висят обрывки газет. Надеюсь, в этом случае мне удастся не быть таким наивным.

И третий аргумент в мою пользу: я уже упоминал, что и сам несколько лет был стенографистом. В Мексике я работал у двоих величайших людей, с которыми мне никогда не сравниться. Но, как ни странно, этот опыт не приготовил меня к любопытству публики. Однако я, быть может, лучше других понимаю, какова роль квалифицированного помощника. И не склонен к деспотизму.

Если мое письмо покажется вам неуместным, пожалуйста, забудьте о нем и примите уверения в моем глубочайшем почтении в счет нашего прежнего знакомства. Если же вас все-таки заинтересует мое предложение, буду рад побеседовать в любой удобный для вас день и час.

Искренне ваш,

Гаррисон У. Шеперд

4 МАЯ 1946 ГОДА

Уважаемый мистер Шеперд,

ваше письмо, как вы и сказали, подействовало на меня словно гром среди ясного неба. Однако не стало неожиданностью. В январе я увидела ваше имя на обложке книги в отделе абонемента в библиотеке. Тогда я подумала: надо же, какое совпадение, в мире есть два Гаррисона Шеперда. Потом в газетной рецензии на книгу упомянули, что автор романа, по слухам, обитает на улице Монтфорд. Я знала, что вы не понаслышке знакомы с Мексикой. Любопытство до добра не доводит: племянница миссис Битл рассказала, что выследила писателя, и он высокий как дерево и худой как щепка. Кто же еще это мог быть?

Представьте себе наше удивление. Мы годами сидели пни пнями и ели блюда, приготовленные человеком, который вскоре стал известным писателем. Теперь же старый мистер Джадд сокрушается: «Я и понятия не имел, что этот молодой человек нам готовил!» (Помните его ужасные шутки?) Мисс Маккеллар заметила: «В тихом омуте черти водятся». Редж Борден по-прежнему отказывается верить, что это вы, но книгу все равно хочет прочесть. Долго же ему придется ждать. В библиотеке один-единственный экземпляр. Мне самой пришлось ждать несколько недель, притом что я поддерживаю тесное знакомство с миссис Лютеридж с тех самых пор, как вошла в библиотечный комитет, в основном для того, чтобы навести порядок в картотеке, которая пребывала в вопиющем состоянии.

Ваша книга прекрасна. Ашвилл не знал подобной сенсации с тех пор, как Томми Вулф выпустил «Взгляни на дом свой, ангел», которая многим отнюдь не пришлась по вкусу. Одни горожане обиделись, что о них не написали, другие — что написали; словом, все были возмущены. Библиотека от книги отказалась. Я тогда уже состояла в женском клубе (секретарем-регистратором), и очередное наше собрание пришлось на ту неделю, когда выпустили роман. Пожалуй, никогда еще в нашем городе не нюхали столько нашатыря. Стоило открыть дверь зала заседаний, как тебя тут же окутывало густое облако этого запаха.

Я представить себе не могу, каково это — написать книгу. Но вот что я думаю: людям нравится читать об ошибках и грехах, если только это не их собственные промахи. Вы благоразумно поселили своих героев в далеких краях, а не в некоем вымышленном Алтамонте, как это сделал мистер Вулф. Этот «Диксиленд» — не что иное, как пансион матери мистера Вулфа на Спрус-стрит, и все в городе это знают. Мало кому удалось избежать уколов его пера; не поздоровилось даже его родному отцу. Я помню, как старик, пошатываясь, заходил в кафе S&W, и даже в понедельник утром от него разило спиртным. Общее мнение таково, что не стоило выносить сор из избы и позорить семью.

Все это имеет непосредственное отношение к вашему письму. Вы говорите, что я сшита стальными нитями; спасибо за комплимент, но я бы сказала, что это всего лишь здравый смысл. Одни писатели творят бесчинства, красивыми словами и благопристойным повествованием навлекая на людей несчастье. Другое дело вы: пишете о бесчинствах, но в жизни поступаете как джентльмен. Поэтому я и повела себя таким образом на вечере книжного обозрения. Девицам до смерти хотелось превратить вашу книгу в очередной клубок местных сплетен. Бывали уже у нас такие клубки, и все они спутывались в неряшливые узлы. Вы, мистер Шеперд, перенесли действие романа в Мексику. Почему бы ему там и не остаться? Так я рассуждала.

Я знаю вас как джентльмена, и работать у вас дома не кажется мне неприличным. Женщина, которой всю жизнь приходится работать, понимает, что хорошие манеры важны, хотя подчас бесполезнее чашки кофе. В войну секретарям порой приходилось выносить горшки, а некоторые мужчины требуют и чего похуже, даже в мирное время. Но, насколько я помню по пансиону миссис Битл, вы любезнее многих обращались даже с курицей, которую потрошили, прежде чем отправить в печь.

Предупреждаю сразу: я бываю привередлива. Мне нравятся пишущие машинки с автоматическим выравниванием текста и отдельными от каретки литерными рычагами. Лучше всего «Ройял» или «Смит». Такие были в канцелярии комиссии по учету военнообязанных, и я привыкла. Я приду к вам на собеседование в четверг, в половину седьмого. Ваша улица всего в нескольких автобусных остановках от места, где я сейчас работаю. Я приеду сразу после работы.

Искренне ваша,

Вайолет Браун

27 МАЯ

Душа матери может упокоиться с миром: в моей жизни наконец-то появилась женщина. Миссис Браун с жемчужно-серой сеткой на волосах; сорок шесть лет, рассудительна и проста, как блинная мука. Нашим судьбам не суждено было пересечься, но мы, точно персонажи романа, все-таки встретились. Теперь она будет спасать героя, отвечать за него на телефонные звонки, разбирать горы почты, а может, и пригрозит метлой поклонницам, норовящим украсть с веревки белье. Герой же волен по-прежнему жить монахом в дырявом исподнем. Миссис Браун все равно.

Во время первой же беседы она сложила к моим ногам все свои недостатки — по крайней мере могла бы, если бы они у нее были. Не курит, не пьет, не ходит в церковь и не играет в азартные игры. Служила в городской администрации, работала на армию и, что самое страшное, сотрудничала с женским клубом Ашвилла. Уже тридцать лет вдова. Впрочем, признается миссис Браун, едва ли супружество изменило бы ее жизнь.

Так странно было поговорить откровенно спустя годы, проведенные в пансионе миссис Битл, когда мы, потупясь, выходили из уборной и выслушивали за ужином новости из бульварных газет в пересказе мистера Джадда. Теперь мы, похоже, единодушно храним молчание, пряча улыбки при известии о том, что Лимбургер перелетел через Атлантику. Впрочем, наверное, я все это выдумал, как влюбленные домысливают то, что было раньше, когда каждый взгляд в конце концов приводит к воссоединению.

Как бы то ни было, миссис Браун водворилась в моей столовой. Мне было стыдно показывать ей огромные корзины с письмами, стоящие в пустующей спальне. Но она и бровью не повела. Взяла каждую корзину за ручки, отнесла вниз и вывалила ее содержимое на кленовый стол — по одной куче на каждый месяц. И отважно принялась их разбирать, несмотря на то что мы пока не нашли для нее ни картотечный ящик, ни подходящую печатную машинку («Ройял» или «Смит»). Дверь туалета мы повесим на место, как только я расчищу ее от бумаг и глав романа и подыщу себе нормальный письменный стол. Пока же, если кому-то из нас нужно в уборную, другой выходит на крыльцо и делает вид, будто зовет кошек. Все это миссис Браун переносит с отменным хладнокровием.