Он предложил Наталье руку и проводил ее в дом.
— Пожалуйста, не говорите так, — очень тихо промолвила девушка. — Я не могу слышать, пусть даже как шутку, что нарушила ваш покой.
— А если бы это было сказано всерьез?
— Тогда я ответила бы: «Вы сами в том виноваты, не я», — просто и честно отозвалась Наталья.
— Мое сердце теперь открыто перед вами. Вы должны знать, что я хочу только одного — вашего счастья.
— Вы шутите, я понимаю, и тем делаете мне больно, ибо я очень ясно чувствую, что я для вас ничто и ничем иным стать не смогу.
— Вы, Наталья, уже стали для меня всем, всем.
— Прошу вас, не мучьте меня.
Они вошли в салон, и Наталья без лишних церемоний уселась за накрытый стол.
— Могу я выступить здесь в роли хозяйки?
— Прошу вас.
Она, как дитя, радовалась представившейся возможности быть с ним наедине, подавать ему кушанья, наполнять бокал, намазывать хлеб маслом — а он глядел на нее с удовольствием, таким чистым, таким сердечным. Усевшись за стол, Наталья подняла бокал.
— За добрую дружбу!
Сергей колебался.
— Чокнитесь же со мной.
— За будущее! — провозгласил он, и бокалы, соприкоснувшись, издали звон, приветливый, как ясный звук свадебного колокола.
Онисим подвел к крыльцу лошадей. Сергей с Натальей вышли из дома, и он вместо стремени подставил ей руку. Она не раздумывала ни секунды, потому что все в ней было здоровым и настоящим. Она без жеманства оперлась маленькой ножкой о его ладонь — Сергей с восторгом ощутил крепкий и вместе с тем легкий нажим — и мигом взлетела в седло. Тотчас на лошадей сели и Сергей с преданным стариком, и все трое взяли курс на Михайловку. Они не торопились. Таким несказанным и невинным удовольствием было для Сергея и Натальи ехать рядом под сенью лазурного небосвода с плывущими по нему облаками, в теплом, золотом сиянии солнца. Они проследовали между крытых соломой деревенских хат, над кровлями которых мирно вился голубоватый дым, пересекли по мосту зеленый пенистый Днестр, а потом миновали дубовый лес, где повсюду шелестели зеленые листья и слышались свадебные голоса птиц.
Когда оба, уже в Михайловке, вошли в столовую, все, до сих пор в немой безысходности сидевшие за обеденным столом, поднялись на ноги. Менев протянул Сергею руку, а Аспазия конфузливо улыбнулась.
После того как присутствующие снова заняли свои места, а Наталья уселась рядом с Сергеем, тот взял слово.
— Я приехал по желанию барышни, с самыми лучшими намерениями…
— Надеюсь, Наталья не забыла передать вам, — перебил его Менев, — что мы все присоединяемся к ее просьбе?
Сергей утвердительно кивнул.
— Я готов послужить вам, — продолжал он, — советом и делом, насколько хватит сил. Но я должен, коль скоро мне придется оказывать помощь, прежде всего просить вас безоговорочно мне довериться и откровенно проинформировать меня обо всем, что произошло. Любая — даже малейшая — скрытность или искажение фактов могут нас погубить.
— Мы готовы исповедаться перед вами, — со вздохом ответил Менев.
— Поскольку я должен знать все, — проговорил Сергей, — поскольку ни одна мелочь не должна остаться от меня скрытой, я предлагаю следующее. Я устроюсь в салоне, а господа и дамы будут по очереди ко мне заходить и с глазу на глаз рассказывать то, в чем здесь, в присутствии остальных, им, вероятно, трудно было бы признаться.
— Замечательно придумано! — воскликнул Карол.
— Вы благородный человек, — выдохнула Аспазия, пожимая Сергею руку.
Сергей перебрался в салон и занял там место в самом темном углу, расположившись, точно исповедник, за раздвинутым каминным экраном времен Станислава Августа.[91] Первым появился Менев: он чистосердечно признался в совершенных грехах, предварительно предусмотрительно окутав себя густым облаком сизого табачного дыма. Аспазия делала свои признания из-за большого веера, Лидия — прикрывшись носовым платком и букетиком цветов, который преподнес ей Винтерлих. Последней вошла Наталья — немного испуганная и, конечно, смущенная. Она не села напротив Сергея, потому что не хотела смотреть ему в глаза, а встала за кресло, положив обе руки на его спинку.
— У вас тоже есть что-то на совести? — спросил Сергей.
— Конечно, мой друг.
— Итак, я вас слушаю.
— У меня не хватает смелости сознаться вам.
— В таком случае сохраните это при себе.
— Нет, вы должны знать все. Следовательно, выслушайте, пожалуйста, но… не смотрите на меня.
— Я могу вам помочь?
Она промолчала.
— У майора есть ваше письмо? — начал он строить догадки.
— Как вам такое пришло в голову? Я ему никогда не писала.
— Может быть, вы зародили в нем некоторые надежды…
— И этого не было, ни разу.
— Не знаю, что и подумать…
— Я тоже наделала долгов, — тихо, очень тихо шепнула она ему на ухо.
— И это все, в чем вы мне исповедуетесь?
— Все.
— Об этом не стоит и говорить, милая, единственная Наталья! — воскликнул Сергей. — Вы меня очень обрадовали. Ваши счета мы оплатим. Только вы больше не беспокойтесь, а сейчас посмотрите, пожалуйста, на меня.
Наталья смущенно наклонилась к нему.
— И рассмейтесь, я вас прошу.
— Потерпите еще немного, — сказала Наталья. — Нынче у меня совсем неулыбчивое настроение.
— Почему же неулыбчивое?
— Не знаю, я так тронута. Вы такой добрый, Сергей!
— Моей заслуги тут нет: невольно добреешь, находясь рядом с вами, в нежном сиянии ваших глаз.
Вновь заглянул Менев.
— Не могли бы вы, господин Ботушан, допросить также и слуг?
— Охотно, если вы этого желаете.
Завершив Страшный суд и в пекарне, Сергей протянул Меневу руку и сказал:
— История выходит весьма запутанная, и навести здесь порядок мне будет не так легко, как я предполагал. Но я обещаю вам, что мобилизую все силы, чтобы уладить дела, и надеюсь, мне это удастся. Я немедленно приступаю к работе.
Он попрощался, и Наталья отправилась его проводить.
Когда Онисим подвел лошадей, к всеобщему ужасу возвратилась Зиновия. Общество в столовой тут же рассыпалось, и только Карол мужественно остался сидеть на месте. Зиновия спешилась и подала Сергею знак, чтобы он последовал за ней в сад.
— Ну, как дела? — спросила она.
— Они капитулировали.
— Поздравляю вас, а Наталья?
— Время терпит.
— Вы восхитительны! Любящий, у которого в запасе так много времени, как у вас, мне еще никогда не встречался.
Она кивнула ему и прошла в дом.
Сергей вернулся к Наталье.
— Прошу вас, — нерешительно проговорила она, — избавьте нас, прежде всего, от этих мерзких евреев.
— Мигом. Но вы не спрашиваете, о чем я разговаривал с Зиновией?
— Уж если я вам доверилась, то доверилась от всего сердца. Мне нет нужды это знать.
Тогда Сергей собрал вокруг себя евреев.
— Я обладаю необходимыми полномочиями, чтобы навести здесь порядок, — начал он. — И среди прочего — разобраться с вами.
— Благослови Господь вас и ваших детей и внуков, — хором закричали черные лапсердаки, и двадцать счетов заполоскались на ласковом весеннем ветру.
— Ну, так быстро это не получится, — с улыбкой сказал Сергей. — Сегодня во второй половине дня я буду в городе, в гостинице «De Pologne», там каждый из вас сможет предъявить мне свои требования.
— Что еще предъявлять, ваше высокородие, здесь все черным по белому написано!
— Здесь я не буду вести переговоры, и заплачу я тоже не здесь. В пять часов пополудни в гостинице «De Pologne». И на этом баста!
— Тогда, золотой вы наш благодетель, выдайте сейчас каждому хотя бы по малюсенькой ассигнации.
— Нет, ни копейки.
— В таком случае мы остаемся тут, ваше высокородие, мы должны воочию увидеть деньги.
— Это как вам угодно. В пять часов я буду в гостинице. Кого там не окажется, пусть потом пеняет на себя.
— Как так? Разве право не на нашей стороне? Если мы не получим сполна свои деньги, то обратимся в суд.
— Это тоже как вам будет угодно.
— Мы наложим арест на имущество господина Менева.
— И это как вам угодно, но сейчас убирайтесь отсюда!
— Мы останемся здесь, пока нам не заплатят.
— Это мы еще поглядим.
Он приказал запрячь три крытые холстом повозки и выкатить их на улицу. Затем с хлыстом в руке встал среди жалобно причитающих евреев.
— Счастливого пути.
— Дайте хоть по пять гульденов каждому.
— Вперед.
— Нет, мы не пойдем.
— Тогда побежите! — воскликнул Сергей и принялся так охаживать плеткой черные лапсердаки, что пыль поднялась столбом. Евреи заорали и густым роем кинулись к воротам, которые тотчас были за ними заперты. Наталья стояла посреди двора и хохотала.