Читать интересную книгу Русский закал - Андрей Дышев

Ризо распрощался с нами, когда мы подъехали к даче. Он договорился с водителем, чтобы тот подкинул его в Куляб. Я протянул ему руку, стал что-то бормотать про долг, который красен платежом, но грузин не дал мне договорить, крепко обнял меня, и в этом жесте теперь уже не было ничего наигранного, лицемерного.

Глеб, прихватив кусок тонкой стальной проволоки, потащил картавого в баню. У меня уже не было сил контролировать судьбу картавого. Я сделал свое дело. Пусть теперь Глеб упивается своей властью над человеком, который намного сильнее его.

Мы остались с Валери вдвоем в той самой комнате, где я впервые увидел Рамазанова, где он раскрыл мне свой план. Какой был самонадеянный человек! Теперь его душа парит где-то высоко над землей, а его кровожадный компаньон – избитый, покалеченный, озверевший вконец – сидит под арестом в бане. И сама Валери уже не та.

Она обрабатывала мне рану на голове ватным тампоном, смоченным в какой-то пахучей жидкости.

– Что теперь? – спросил я ее. – Теперь – все? Все, Валери? Или мы начнем новую игру?

– Теперь все, – тихо ответила она. – Ты свободен.

– Мы расстанемся?

– Должно быть.

– Куда ты поедешь?

– Наверное, домой.

– В Вильнюс?

– Нет, в Лиму. К отцу. Хотя… Хотя он ждет меня иной.

– Что значит иной, Валери?

– Это значит, что я не оправдала его надежд.

– Ты для него шла за порошком?

– Для него, не для него… О чем ты, Кирилл?

Мы не понимали друг друга, но оставались очень близкими, почти родными людьми. Она завинтила пузырек с жидкостью, положила на стол пинцет и ножницы.

– Все. До свадьбы заживет.

– Выходи за меня замуж, – сказал я.

Ее глаза потяжелели от слез. Она коснулась моей щеки ладонью.

– Не надо, – прошептала Валери. – Это просто такое у тебя настроение. Я совсем не тот человек, которого ты себе представляешь.

– Я люблю тебя.

– Это пройдет.

– А у тебя уже прошло?

Она отрицательно покачала головой и крепко поцеловала меня.

Ночью мы почти не спали. Валери будто чувствовала, что мы вместе в последний раз.

Глава 38

Едва в окошке забрезжил рассвет, к нам в комнату вломился Глеб.

– Кирилл! – закричал он с порога. – Картавый свалил!

Он ожидал от меня иной реакции и потому не сразу понял, что я ему ответил:

– С чем тебя и поздравляю. Выйди, мне надо одеться.

Валери села в постели, потянулась за расческой, попыталась провести ею по волосам. Спутанные локоны намертво ухватили зубья. Валери швырнула расческу в угол комнаты.

– Господи, когда же это все кончится!

Я надевал брюки, прыгая по комнате, и едва сдерживался, чтобы не высказать ей все, что я думал про ее братца. Во дворе меня встретил Борис. Его подпухшее лицо ясно говорило о том, какой вид досуга предпочел высококвалифицированный врач вчера вечером.

– Невероятно, но факт, – сказал он, разведя руки в стороны.

Я кинулся к бане, зашел в раздевалку. Глеб сидел на скамейке и крутил в руке обрывок стальной проволоки, один конец которой был примотан к крюку, вмонтированному в потолок.

– Он ее перекусил.

– Кого?

– Проволоку. Посмотри сам.

Я взял в руки конец проволоки. Он был слегка расплющен, будто его перебивали зубилом.

– Руки у него были связаны за спиной. Развязать их он не мог.

– А проволока при чем?

– Я намотал ее ему на шею. Петлей. Причем внатяжку. Попытался бы сесть – придушил бы сам себя. А он, сволочь, ее перегрыз. Стальную проволоку, представляешь?

– Представляю. А как он из бани выбрался?

– Я думаю, что он перепилил веревку об эти края – видишь, кафельная плитка, как бритва, а затем разобрал булыжники для нагрева в парной и, вытолкнув форсунку, вылез через дыру наружу. Идем, покажу.

– Да ладно, и так все ясно.

Я повернулся и пошел к выходу. В дверях повернулся и добавил:

– Вот что, Глеб. Теперь твоя жизнь не только ничего не стоит, она стремительно подходит к концу, и каждая новая минута может стать последней. Главное, чтобы ты это хорошо понял.

Я в сердцах хлопнул за собой дверью и чуть не столкнулся нос к носу с Валери.

– Ну что еще?

– Там, – сказала она странным голосом, показывая в сторону калитки, – там менты. Они спрашивают тебя. Беги, если можешь…

Я огромными шагами шел к калитке. Валери пыталась меня удержать за локоть.

– Подожди! Давай что-нибудь придумаем!

– Все! – крикнул я. – Хватит! Что ты предлагаешь придумать? Залечь на дно бассейна? Открыть стрельбу? Прикинуться идиотом?

Я завернул за угол и увидел Бориса, который мирно беседовал с двумя молодыми сержантами.

– А может, чайку? – спрашивал он их, но сержанты вежливо отнекивались.

Я подошел к ним.

– Слушаю вас, – довольно грубо сказал я, даже не поздоровавшись.

Один из милиционеров козырнул, приветливо улыбнулся и спросил:

– Простите, вы Кирилл Вацура?

– Да, я.

Сержант полез в нагрудный карман и достал паспорт.

– Значит, это ваш. Вы забыли его в гостинице «Таджикистан».

– В самом деле, – кивнул я, и у меня с души свалился камень. – Я вынужден был срочно уехать и забыл его у администратора.

Не ожидая никакого подвоха, я протянул руку, как вдруг сержант молниеносно перехватил руку и защелкнул на моем запястье наручник. Я не успел опомниться, как «браслет» обжег холодком и вторую руку.

– Я не понял, – едва смог произнести я. – Что вы делаете?

Борис сделал какое-то нелепое движение, будто хотел кинуться мне на помощь, но так и застыл с протянутой в мою сторону рукой.

– Вы обвиняетесь в убийстве полковника Алексеева, – сказал сержант. – Пройдемте в машину.

Я повернул голову назад и поймал полный отчаяния, боли и любви взгляд Валери. Потом посмотрел на Бориса, на Глеба, который застыл посреди дорожки, ведущей к бассейну, снова на Бориса. Я чувствовал, как они стремительно удалялись от меня, закрываясь высокими бетонными стенами с колючей проволокой.

Милиционеры терпеливо ждали. Пойти с ними, значит, сделать первый шаг к тюрьме, как никогда ясно понял я.

Наверное, это был мой самый рискованный, но единственно верный шаг. Я кивнул, повернулся к калитке, будто собирался идти к ней, и с короткого размаха, обеими руками, скованными наручниками, ударил стоявшего рядом со мной сержанта в солнечное сплетение. Звякнули металлические пуговицы. Сержант охнул, согнулся, а я, толкнув плечом второго, рванул за угол дома, с треском преодолел кусты, цветник, взмыл вверх по сетке голубятника, оттуда прыгнул на забор, затем вниз, кубарем покатился по траве под откос, туда, где весенние бурные реки намыли овраги с рыхлыми отвесными стенами, с трещинами, ответвлениями и промоинами. Я сыпался вниз вместе с землей и камнями, как дерево, срубленное над обрывом, я бежал к свободе, к единственному шансу и как заклинание повторял имя: Мария Васильевна, Мария Васильевна…

Под ногами стало хлюпать: я бежал по мелкому ручью. Так было легче – дно ручья было присыпано галькой, и ноги не увязали в сырой глине. Я не оглядывался. Мои преследователи потеряли меня из виду, и потому не раздавалось за моей спиной ни криков, ни выстрелов. Я менял направление так, как подсказывала интуиция, кидаясь из стороны в сторону, но с каждой минутой удаляясь все дальше от дачи. Со всех сторон меня окружали холмы, одинаковые, симметрично расположенные, как пироги на противне, и я терялся среди них, запутывал следы, сразу сворачивал в сторону, если мне под ноги ложилась тропа. Как они меня нашли? – думал я. – Откуда они могли знать, что именно в этот день я появлюсь на даче… Может быть, картавый навел ментов на меня? Больше некому…

Через час я перешел на шаг. Пот градом катился по моему лицу, на куртке проступили темные пятна. Опять начала болеть голова: казалось, что в ней маятником качается гиря, и она все бьет и бьет по мозгам. Теперь я шел по лугу, спускаясь в долину, прикрытую дымкой. Мне надо было выйти на дорогу, поймать машину – о! сколько раз за последние месяцы я делал это! – и уговорами или угрозами заставить водителя довезти меня до Душанбе. Я должен добраться туда очень быстро. Намного быстрее картавого. Я должен опередить его и спасти единственного человека, который может доказать мою невиновность.

Я нашел подходящий камень и стал разбивать о него перемычку наручников. Я лупил по камню, натирая запястья браслетами до крови, и горько ухмылялся своей незавидной доле: второй раз за последние два месяца мне приходится делать и эту работу – освобождать руки из плена.

Спотыкаясь о кочки, я брел по лугу. Звенящая тишина висела надо мной. Над землей тонкими струями плыл туман. Какая-то невидимая птица мелодично свистела с неба, будто высоко-высоко, на облаках, завели патефон и кружились под музыку ангелы.

Я, центр Вселенной, лежал на спине, раскинув руки, и смотрел в небо. Еще теплое солнце просвечивало туман, высушивало его, нагревая остывшую за ночь влажную землю. Снизу доносилось блеяние овец, жестяной перезвон стада; животные облаком наползали на меня, но не было сил встать, хотелось просочиться в землю, а потом прорасти пшеничным колосом и стоять здесь, покачиваясь на ветру, до самой зимы… Я не открывал глаза и не шевелился, чувствуя, как горячие скользкие овечьи языки облизывают мне лицо, шумно обнюхивают, как щекочут по щекам мягкие завитки их шуб. Я был в раю, и незнакомый голос, который раздался надо мной, мог принадлежать только Богу: