Наша практика совпала с ажиотажными выступлениями в городе таинственного Вольфа Мессинга. Мы с Ильей попали на один его сеанс. Невероятная способность «мага» угадывать потрясала. Но гипноз на меня совершенно не подействовал. Илья, правда, задремал. Но сам он считал, что просто сказалась постоянная потребность студента спать днем и ночью.
Наконец практика подошла к концу. Нам от щирого (искреннего) сердца выплатили неожиданно большую премию и дали благодарственный отзыв в МАРХИ о проделанной работе. Поэтому мы решили по пути в Москву еще раз заехать в Одессу, а затем в Киев. В Одессе мы провели два неповторимых дня. В первую очередь навестили Дюка и пробежались по Потемкинской лестнице. Сфотографировались на фоне Оперы. Вдоволь нагулялись по знаменитой Дерибасовской, заглядывали в колоритные дворики, облик которых сложился под влиянием теплого климата и многонациональных традиций. На украинскую столицу мы потратили один день. Большую часть времени посвятили осмотру Киево-Печерской лавры. Затем гуляли по восстанавливаемому Крещатику. Вышли к Андреевскому спуску на Подол. Полюбовались просторами Днепра. О нем Тарас Шевченко писал:
Что лучше нет и не бываетПод взором Бога, чем Днипро…[70]
Вернувшись в Москву, я с головой опять окунулся в привычный режим. Каждое утро меня пробуждало нежное прикосновение теплых маминых рук. Я умудрялся в тесноте сделать несколько гимнастических упражнений. Затем по пояс обмывался холодной водой. Появлялось ощущение бодрости и радости бытия. Невыспавшаяся Яна понуро собиралась в школу. Приходилось слегка дергать ее за толстую косу или гладить по каштановым, с золотистым отливом волосам. Легкая улыбка пробуждения озаряла ее юное лицо, усыпанное веснушками.
Наконец заботливая мама торопила нас к завтраку. Мы за обе щеки уплетали вкусно приготовленные, но самые простые блюда и быстро разбегались в разные стороны. Все это вписывалось в стандартный сценарий жизненного уклада большинства советских людей.
Кромешный ад на Трубной
6 марта 1953 года утром, как обычно, я направился «на Трубу». Было хмурое весеннее утро. Толпы озабоченных людей, как муравьи, быстро двигались в разных направлениях. У станции метро «Таганская» Кольцевой линии (тогда она была не завершена) внимание привлекла большая толпа возбужденных людей. Подойдя поближе, в хаотическом многоголосии я различил слова о смерти Сталина. Поздно вечером 5 марта об этом сообщили по радио. Уже 4 марта, когда был опубликован первый бюллетень о тяжелой болезни «отца народов», страна замерла, ожидая известий из Кремля. И вот свершилось…
Как и многие, я тогда испытывал раздвоение чувств. Конечно, очевиден был незаурядный талант лидера некогда отсталого государства, которое под его руководством стало ведущей державой мира. С другой стороны, он переплюнул жесточайшие деяния Калигулы, Нерона, Ивана Грозного… Банальна истина: при рубке леса всегда летят щепки, но уж больно кровавая вышла рубка! В нашей студенческой среде не один я придерживался такого же мнения.
До МАРХИ пришлось пробираться через толпы встревоженных москвичей. Самые невероятные домыслы о причинах смерти вождя объединяли совершенно незнакомых людей. Со всех сторон слышалось:
– Как мы теперь будем жить? И на кого ты нас оставил?!
Это был крик души и искренние терзания миллионов людей.
В дипломке тоже шло бурное обсуждение известия о смерти Сталина. Каждый прогнозировал свою версию дальнейших событий. Студенты спорили, будут ли изменения к лучшему, или нас ждут впереди еще худшие времена. Постепенно ажиотаж спал. Осталось напряженное ожидание. Всюду проходили массовые митинги. Ретивые ораторы наперебой выкрикивали лозунги о продолжении дела Ленина – Сталина. Раздавались призывы к усилению бдительности и ужесточению борьбы с враждебным окружением.
На улицах круглосуточно дежурили усиленные наряды милиции. Тщательно проверяли всех, кто вызывал хоть малейшее подозрение. Не раз останавливали и меня. Возможно, стражей порядка привлекала моя стремительная походка. Однако студенческое удостоверение с фотографией служило надежным пропуском в центральную часть взбудораженной Москвы в те траурные дни.
Похороны были назначены на 9 марта. Определилось движение потоков скорбящих людей по Пушкинской улице к Дому союзов, где для народного прощания было выставлено тело Сталина. Но большинство студентов дипломки (включая меня) не пожелали участвовать в церемонии прощания. Через чердачные проемы мы умудрились взобраться на покатую крышу здания. Оттуда открывалась обширная панорама Трубной площади. На ней застыл колеблющийся человеческий монолит, в который невозможно было палку воткнуть. Грузовики до предела ограничили ширину проходов и полностью перекрыли боковые улицы и переулки.
Обезумевшие люди оказались в страшной ловушке. До нас доносились отчаянные вопли. Конная милиция прямо по человеческому месиву прокладывала дорогу, непонятно, куда и зачем… Кровавая давка на Трубной унесла, по слухам, много жизней. После похорон Сталина ее называли «Трупной» площадью. О жертвах в прессе не сообщалось. Когда гроб внесли в Мавзолей, город оглушили прощальные гудки заводов и фабрик. После бульвары и улицы стали спешно приводить в порядок. Однако стойкий запах мочи еще долго напоминал не только о физических страданиях смертельно стиснутых людей, но и об их естественных муках. Кошмар на Трубной предельно правдиво описал поэт Евтушенко:
На этой Трубной, пенящейся, страшной,где стиснули людей грузовики,за жизнь дрались, как будто в рукопашной,и под ногами гибли старики.Хрустели позвонки под каблуками.Прозрачный сквер лежал от нас правей,и на дыханье, ставшем облаками,качались тени мартовских ветвей.Напраслиной вождя не обессудим,но суд произошел в день похорон,когда шли люди к Сталину по людям,а их учил идти по людям он.
Как и следовало ожидать, после смерти Сталина началась яростная борьба за власть. Вначале появился триумвират – Маленков, Берия, Хрущев. А вскоре был арестован и уничтожен сам Берия. На первый план выдвинулся Хрущев, но мы еще не знали, что начинается «оттепель»…
«Рабочая лошадка» Иофана и Комаровой
До окончания МАРХИ оставался год с небольшим. Без особого напряжения я укладывался в учебную программу. Поэтому откликнулся на предложение из Гипровуза[71] – принять участие в работах по расширению Московского нефтяного института. Он был выстроен по проекту известного архитектора Иофана[72]. Теперь в Западной Сибири открылись новые месторождения, и началась разработка огромных запасов нефти и газа. Сроки подготовки проектной документации были предельно сжаты. Собственных специалистов не хватало. Узнав, что я владею некоторыми навыками проектирования, мне, не раздумывая, предложили включиться в работу. Так Гипровуз стал очередной вехой моего творческого пути. Меня представили директору института Потокину. Он внимательно просмотрел мою анкету, попутно задал ряд вопросов и вывел размашистую резолюцию на заявлении о зачислении на временную работу. И после небольшого раздумья сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});