Дом имел интересную историю. Он был выстроен в конце XVII века. Здесь родился поэт и драматург А. Сумароков, а в 1826–1844 годах проживал поэт-романтик Евгений Баратынский, у которого в гостях бывал Пушкин. Впоследствии владельцем дома стал брат поэта и философа Н. В. Станкевича[67]. Очень долго (без малого 40 лет!) в этом доме жил Жолтовский.
Прошло немало десятилетий, а память цепко держит воспоминание о визите. Крутая деревянная лестница в небольшом флигеле вела в бельэтаж. Стены площадки перед главным входом украшали работы Ци Байши[68]. Это были необыкновенно красивые и тонкие каллиграфические гравюры. Они выразительно передавали природный колорит и быт Китая.
Из флигеля мы перешли в большую прихожую в виде широкого длинного коридора. Справа, плотно друг к другу, стояли старомодные одинаковые шкафы. Сверху они были заставлены круглыми картонными коробками. Слева стена была прорезана тремя проемами с филенчатыми двухстворчатыми дверями. Слабо освещенная прихожая и темная отделка стен и мебели создавали ощущение умеренности и даже аскетизма. Из прихожей мы были приглашены в приемную, где расположились на мягких кожаных диванах. Примерно через полчаса распахнулась застекленная дверь в архитектурную мастерскую.
На пороге появился великий творец. Высокий, худой как щепка старик. Жестом пригласил нас войти. Бодро, несмотря на преклонный возраст, сел в старинное, с резными фигурами, кресло. Мы обступили его с двух сторон. Жолтовский медленно, с улыбкой, обвел всех изучающим взглядом глубоко запавших, мудрых глаз. Акопян выложил перед ним заготовки планов и разрезов госпиталя. Архитектор долго их просматривал, иногда пользуясь лупой. Дрожащей рукой с длинными сухими пальцами делал пометки на полях чертежей. Кратко, тихим голосом объяснял суть замечаний. Все с лихорадочной скоростью записывали каждое слово.
Наконец очередь дошла до большого подрамника с перспективным изображением госпиталя. Жолтовский попросил отставить его подальше. Я замер в ожидании критических замечаний. Довольно легко, без посторонней помощи, архитектор встал. Немного походил, всматриваясь в перспективу. Снова уселся в кресло. Попросил на журнальный столик перед ним положить подрамник. Сбоку тонким карандашом написал свои замечания и пожелания. Их было немного. Но каждое слово было по делу и «в точку». Далее продиктовал состав смеси для последующей отмывки перспективы после исправлений. Я все записал.
На вопрос, кто исполнитель, Акопян указал на меня. Жолтовский снова встал, из огромного шкафа извлек упаковки с китайской тушью и чаем, а также несколько тюбиков акварели. Все передал мне, завершив это на удивление крепким рукопожатием. На прощание, обращаясь ко всем нам, сказал:
– У вас есть огромное преимущество – молодость. Но не поддавайтесь тщеславному обольщению, что после института вы уже стали архитекторами. Только огромным трудом можно овладеть секретами мастерства. Надеюсь, у вас все получится. Желаю успеха!
Мы ушли счастливые и окрыленные. Акопян разрешил всей нашей практикующей четверке совершить утонченное колдовство отмывки перспективы в полном соответствии с пожеланиями Жолтовского. После этого я использовал счастливую возможность еще раз побывать в его доме. И опять с трепетом ожидал заключения выдающегося зодчего. Жолтовский долго молча созерцал перспективу с разных ракурсов и размашисто поставил свою подпись на подрамнике со словами:
– Вполне приемлемо, хотя не все равноценно. Важны не тонкости. Важна суть!
Мы обменялись прощальным рукопожатием. Чувствовалось его искреннее и теплое расположение к нам, его молодым последователям. В последующие годы, неоднократно проходя мимо его дома, где появилась памятная доска, всегда с благодарностью вспоминал две краткие встречи с великим творцом архитектуры…
И сейчас остаются актуальными слова Жолтовского: «Архитектор строит, считаясь не только с принципами удобства. Сооружение должно быть внушительным в своей красоте и абсолютно гармоничным. Гармония – вот что лежит в основе всех видов искусства на всем протяжении человеческой истории».
Под грифом «Секретно» – угроза тюрьмы
До конца практики еще оставалось достаточно времени, Акопян решил использовать меня на другой работе. И здесь я совершил очередную ошибку. В разговоре с ним хвастанул, что занимался проектом реконструкции казарм аэродрома в Полтаве. Подтвердилась поговорка «Язык мой – враг мой». Акопян, с армянским темпераментом, ощутимо хлопнул меня по плечу:
– Раз так, займешься схожим проектом реконструкции двухэтажного деревянного строения в Химках. Только учти, работа идет под грифом «Секретно». Поэтому будь аккуратен с исходными документами. Вовремя их сдавай в спецчасть.
Меня усадили в помещение, примыкающее к спецчасти. Под пронизывающим, как рентген, взглядом ее начальника я получал (под расписку) техническое задание на разработку проекта и копии обмерных чертежей. Работа была несложная. К вечеру, также под расписку, всю эту документацию сдавал. Все шло по накатанной схеме.
В один из дней неожиданно позвонила Ольга. Ее подруга приболела и отдала ей два билета в Малый театр на замечательный спектакль А. Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Я решил воспользоваться отсутствием в этот день Акопяна. За высоким барьером, из темного уголка спецчасти, доносилось посапывание дремлющего «всевидящего ока». Быстро смахнув гору ненужных бумаг в плетеную корзину для мусора, стремительно смылся к месту встречи с Ольгой. После спектакля моя попытка остаться на ночь не увенчалась успехом. Видимо, сказалась женская обида на ставшее редким общение. Вернувшись домой и поцеловав маму, я мгновенно уснул.
Среди ночи нас разбудил стук в дверь. Мы с мамой выскочили в полусонном состоянии на улицу. У машины стоял Акопян и начальник спецчасти. Меня, как молния, осенила вспышка памяти. В спешке я забыл сдать небольшой обмерный чертеж с грифом «Секретно». Более того, смахнул его в общую кучу бумаг, на выброс! От ужаса все похолодело внутри. Ведь за малейший прокол (хотя бы нарушение секретности) могли отправить на долгие годы в места не столь отдаленные. У меня было ощущение, что я, по своей небрежности, загнал себя в еще более страшную ловушку, чем стычка с милицией в Черновцах. Акопян жестко сказал:
– Поехали. Будем разбираться.
Начальник спецчасти подобострастно прокукарекал:
– Что тут разбираться?! И так все ясно. Сразу за решетку!
Я успел успокоить маму. Сказал, что это очень ранний выезд с начальством на объект реконструкции. Ехали мы молча, в зловещей тишине. У рабочего места Акопян резко толкнул меня в плечо:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});