– Поехали. Будем разбираться.
Начальник спецчасти подобострастно прокукарекал:
– Что тут разбираться?! И так все ясно. Сразу за решетку!
Я успел успокоить маму. Сказал, что это очень ранний выезд с начальством на объект реконструкции. Ехали мы молча, в зловещей тишине. У рабочего места Акопян резко толкнул меня в плечо:
– Ищи. Хоть носом рой. Секретный документ должен быть найден и возвращен на место. Иначе… сам понимаешь.
Первым делом я бросился к корзине. Она была очищена. Уборщица исправно выполняла свои обязанности. Все выбрасывалось в большие фанерные ящики, в зону мусора между зданием «Военпроекта» и глухой каменной стеной. Было еще темно. Я безрезультатно перебрал все бумаги в помещении. Когда стало светать, поиски проклятой бумаженции продолжились на улице. Объем мусорки меня ужаснул. Предстояла работа, равноценная поиску иголки в стоге сена. Бумаги чередовались с различными отбросами. Чем глубже мои руки погружались в ящик за ящиком, тем зловоннее снизу исходили испарения. Вывозили мусор несколько раз в неделю, но его накопление шло очень быстро. Больше всего меня пугала мысль, что накануне могли произвести вывоз части мусора, среди которого затерялся роковой чертеж с грифом «Секретно». У меня руки были по локоть в дерьме. Но, не обращая внимания на это, я остервенело перерывал ящики. Совсем рассвело. Появились мои сокурсники. Акопян бросил их мне на помощь. Через несколько часов раздался радостный вопль Ильи:
– Кажется, нашел!
Я бросился к нему. Дрожащей рукой выхватил у него измятую бумагу и прижал ее к сердцу, как самую любимую девушку на свете. Затем приложил к губам. Правда, потом сплюнул. В благодарном порыве обнял Илью. Он был довольно хрупкого телосложения и поежился.
– Ты мне чуть ребра не переломал.
Мы разгладили мятый чертеж. Счистили грязь. Подтерли ластиком инородные пятна. В кабинете я молча положил перед Акопяном чертеж. Он одобрительно развел руками, изобразив подобие улыбки на лице. Черные глаза в упор уставились на меня. С поникшей головой я ждал его приговора. Он уже без злости, в присущем ему доброжелательном тоне произнес:
– На сей раз тебе повезло. Ты представляешь, какие последствия ожидали тебя и нас заодно?.. – Он указал рукой в сторону спецчасти и продолжил: – Значит, так. Твой прокол не подлежит огласке. Но лучше досрочно прервать практику. Ты уже имеешь положительную оценку Жолтовского. Это редчайший случай, он перекрывает все остальное. Заключение по практике отправлю в деканат института. Я тебе не желаю зла. Ты мне симпатичен. Знаю, сколько ты успел вынести в молодой жизни. Этот случай тоже пойдет тебе на пользу. Будь счастлив.
Мы с ним тепло и даже трогательно распрощались. Сокурсники уже знали о моей «отставке». Заодно им приказали держать язык за зубами. И на сей раз невидимый судьбоносный покровитель, витающий где-то в заоблачной дали, уберег меня от очередной беды. Я поторопился домой, чтобы успокоить маму.
Это легко удалось сделать с помощью хвастливого заявления, что благодаря ударной работе мне досрочно поставили зачет по практике. Мама поверила без всяких сомнений. Свалившееся на меня свободное время по принципу «нет худа без добра» я решил разумно использовать. В первую очередь – помочь маме по хозяйству, в закупке на рынке картофеля и овощей.
Больше времени удалось посвятить Яне. Она уже прилежной школьной поступью прошла восьмой класс. Возраст максимализма сказывался в ее суждениях. Твердость характера она унаследовала от мамы. Вспыльчивость и добрые порывы передал ей отец. Некоторая замкнутость, постоянная задумчивость и задатки аналитического мышления были проявлениями формирующейся индивидуальности.
С ней было интересно общаться. Хотя уверенность в собственной правоте и полувзрослая бескомпромиссность порой мешали быть ее полноценным наставником. Она была хороша собой и выгодно выделялась среди многих сверстниц. Но бедность нашего московского быта наложила отпечаток на ее будущее мировоззрение. Об этом я позже написал в строках:
…Наша дева подросла,Вытянулась, расцвела,Внешне хоть и не красотка,Но с изюминкой, мила,Чуть упряма, но нежна.Нрав задумчивый в наследствоПередал ей папа с детства,Но и вспыльчивость отцаЕй присуща до конца.Мнительность в душе таилась,Гены мамы проявились,А фантазии, мечтыПышным цветом расцвели.
Напряженная учеба и тяготы быта в условиях хронического дефицита не могли полностью отвлечь от невольных раздумий. У меня и моего окружения было постоянное и тягостное ощущение жизни на пороховой бочке. Послевоенный маховик массовых репрессий против собственного народа набирал обороты. Сфабрикованные дела и процессы следовали один за другим.
Образованные люди были в растерянности и не понимали, в чем смысл послевоенной жестокости. Мои лучшие студенческие годы прошли на фоне борьбы с безродным космополитизмом и сионистскими заговорами. Високосный, 1952, год отличался очень тяжелой атмосферой…
Были сборы недолги…
В обязательную программу обучения в институте входило прохождение военных сборов. Они проводились в конце учебного года, на закрытом полигоне под Нахабино, в Подмосковье. Помимо строевой подготовки нас обучали маскировочному искусству и умению возводить понтонные переправы. Перед окончанием института давались звания офицеров запаса, от лейтенанта до старшего лейтенанта.
Заведовал военной кафедрой отставной полковник Зверев. Фамилия совершенно не соответствовала его интеллектуальному и добродушному облику. Он был глуховат и немного заикался. Поэтому мы, отвечая, орали изо всех сил, чтобы он услышал.
На сборах нам выдавали старое, заношенное обмундирование. Вид у нас был соответствующий: мы чем-то напоминали «оловянных солдатиков». Часами, до седьмого пота, лейтенант с восточной внешностью проводил с нами строевые занятия:
– Шахом маршь! Резь, двэ!
Мы ему хором кричали:
– Моя твоя не понимай!
Он растерянно и зло огрызался:
– Молчать в строю!
В унисон раздались насмешливые крики:
– Мочись в струю!..
Вскоре его сменил молодой лейтенант с чистым русским произношением. С ним строевые занятия были сведены до разумного уровня. Несколько раз в неделю приезжал заведующий военной кафедрой. Он проводил смотр нашей готовности пополнить, в недалеком будущем, ряды доблестных офицеров запаса.
Мы выстраивались на большом плацу. Он поднимался на возвышение в виде грубо сколоченной трибуны. В его сторону неслось громогласное приветствие:
– Здравия желаем, товарищ полковник!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});