Бабушка, сидя на пне у дымящего костра, разогревала моченый овес в старом шлеме и жевала стебелек руты.
— Робби звал меня? — спросила она вместо приветствия, увидев Брима.
Брим не был уверен, знает ли она, как его зовут. Зубы у Бабушки пожелтели от руты, и пахло от нее противно, как от стоячей воды.
— Робби велел сказать тебе, что из Гнаша приехал Могер и другие воины тоже. Он думал, ты захочешь повидать их, пока они не уехали. Они там, у лошадиного загона. Я провожу тебя к ним, если пожелаешь. — Брим сомневался, правильно ли он поступает — ведь Робби предложил это только из вежливости; но ведь брат, с другой стороны, своего поручения не отменял.
— Могера в младенчестве все колики мучили, — с трудом поднявшись, сказала Бабушка. — До года он был совсем лысый и верещал каждую ночь.
Брим не нашел, что на это ответить. Она странная, Бабушка, но знает много такого, чего другие не знают. Чаще всего это истории о том, что творили взрослые кланники в детстве, но иной раз она скажет такое, что призадумаешься. Когда Робби захотел перебраться из круглого дома в башню, она уперлась и наотрез отказалась там поселиться. «Сулльские камни, сулльские кости, — твердила она, качая своей большой головой. — Эти запахи притягивают их, словно мух».
Брим не понял, кого это «их», и спрашивать не стал, но эти слова его обеспокоили. Каждый кланник знает, что земля между Горькими и Медными холмами когда-то принадлежала суллам, но говорить об этом не принято. Тут какая-то тайна. Если суллы в самом деле такие грозные воины, какими слывут, почему же они тогда уступили свою землю кланам. В Визи и Колодезе, где ведутся летописи, должны быть сведения об этом. Когда-нибудь Брим съездит в оба этих клана и все узнает.
Он подал Бабушке руку и повел ее по берегу. Туман ни с того ни с сего стал редеть, и видно было гораздо лучше. Сулльская башня над рекой напоминала сломанный зуб.
Пятеро приезжих собрались вокруг своих лошадей, готовясь к переправе через реку. Лошади волновались и не хотели стоять смирно, пока всадники натирали им бока жиром для защиты от холодной воды. Путникам следовало бы заночевать здесь и дать животным отдохнуть, но Брим понимал, как не терпится Могеру уехать. Он на собственном опыте убедился, какой притягательной силой обладает Робби, и опасается за своих людей.
Могер, затягивавший подпругу, широко заулыбался при виде Бабушки, но по его глазам было видно, как он устал.
— Стало быть, это правда. Ты бросила нас, Бабушка... оставила воевать в одиночку. — Нагнувшись, он поцеловал ее в лоб и добавил с вымученной беззаботностью: — Однако я рад, что ты и твой проклятый мул еще живы.
Бабушка приняла его поцелуй, сложив руки на своей необъятной груди и плотно сжав губы. «Зачем же она пришла, если все равно никаких чувств не проявляет?» — подумал Брим.
— Он использует Скиннера, как ему надо, — промолвила тут она. — Ничего не поделаешь, таков уж он есть.
Могер покосился на своих спутников, проверяя, не слышат ли они этого разговора.
— Как использует?
То, что ни один из них не назвал Робби по имени, говорило о многом.
— Сядет на него да поедет, вот как. Он с детства был хитрый, умел заставить других делать то, что ему надо. В засушливый год он послал Дугласа с его дружиной запрудить Быструю. Сам он весь день упражнялся с топором, а потом пришел и присвоил всю заслугу себе.
— Если не можешь говорить яснее, Бабушка, то уж лучше молчи, — нахмурился Могер. Он поставил ногу в стремя и сел верхом. Остальные сделали то же самое и подъехали к Бабушке.
— Смотри, как бы вам со Скиннером не пришлось за него сражаться, Могер Лой, иначе я вскорости положу вереск на твою могилу.
Брим пожалел, что привел Бабушку сюда. Нашла тоже время каркать — при брате Могера и трех других воинах.
Могер вздохнул так глубоко, что помятый бронзовый панцирь всколыхнулся вместе с его грудью.
— Брат, друзья — на запад, в Гнаш! — Он пришпорил коня, и все пятеро галопом помчались вдоль Молочной.
Брим смотрел на них, пока они не скрылись в тумане. Брат... Второй раз за вечер слышал Брим это слово, и теперь оно снова ранило его в самое сердце. Уже год, как Робби не обращался к нему так.
Брим видел, что Бабушка, по-прежнему стоящая со скрещенными руками, наблюдает за ним. С гневом, удивившим его самого, он сказал:
— Не надо было тебе говорить это Могеру. Он хороший человек.
— Ты хотел бы, чтобы он уехал без предупреждения? — спокойно спросила Бабушка.
Она не поддалась его гневу, но Брим не желал успокаиваться — он сам не знал почему.
— Зачем ты вообще к нам явилась? Почему не осталась со Скиннером в Гнаше?
— Ты знаешь почему, парень. — Ее глаза на морщинистом лице светились чистейшей дхунской голубизной, и лиловые кольца вокруг радужки указывали на густоту чертополохового сока в ее крови. Только у прямых потомков королей бывают такие глаза. — Я еще не знала такого случая, когда Робби не одерживал бы победу.
19
ГОРОД НА КРАЮ БЕЗДНЫ
Райф проснулся с ощущением, что на лицо ему падают холодные капли. Он приоткрыл глаза. Человек, стоящий над ним, медленно выкручивал мокрую тряпку. Он улыбался, и на его толстом коричневом лице белели мелкие зубы. Юстафа.
— Доброе утро, юный лучник, — сказал он, продолжая ронять капли на Райфа. — Одно испытание ты уже провалил. Будь ты принцем, ты вскочил бы после первой же капли. — Вздохнув, он выжал тряпку что было силы, и на лицо Райфу хлынула ледяная струя. — Будем надеяться, что другое испытание ты выдержишь лучше.
Райф сел, тряся головой. В пещере стоял холод, и за ее входом было черным-черно.
— Рассвет еще не настал. Уйди прочь.
— Мастер-лучник приказывает мне уйти! — Юстафа содрогнулся всем телом. — Я весь трепещу от страха!
— Никакой я не мастер, — раздраженно бросил Райф. Рубашка на нем промокла, он замерз, устал, и перевязанный палец сильно разболелся. Райф до сих пор чувствовал его недостающую половину, и пустота на том месте, где полагалось быть верхнему суставу, вызывала у него чувство, сходное с тошнотой. Он заставил себя не думать об этом и стал разминать затекшие руки и ноги.
— Ну что ж, не мастер — может, расскажешь мне что-нибудь о себе, пока мы одни? — Не найдя вокруг ничего, кроме голого камня, Юстафа снял с себя бобровый воротник, положил его на пол и сел. Страдальческий вздох дал понять, что толстяк не любит терпеть подобного неудобства.
Райф, вспомнив свои сделки с Мертворожденным, сказал:
— Может, и расскажу, только не даром.
— Для кланника ты быстро все схватываешь, — подняв бровь, признал Юстафа. — Я предусмотрел это и принес тебе поесть. — Он достал из-за пазухи узелок и с преувеличенной осторожностью развязал его на полу. Внутри лежали свежие лепешки, ломтики ветчины, кусок белого сыра, три головки дикого лука и закупоренный пузырек. Райф уже видел такие и знал, что в нем содержится ровно столько водки, чтобы человек взбодрился и не сделался пьян.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});