— Прошу прощения, мэм, но произошел несчастный случай. Мне нужна помощь сестры Рагхавендры. Она дома?
— О боже! — всполошилась вдова. — Я сейчас пошлю за ней. Полли, беги скорее, зови ее!
Бёртон влетел в дом и закричал:
— Умоляю, не беспокойтесь! Я пойду к ней сам!
— Ну что вы, что вы, капитан! Этого не допускают приличия! — воскликнула вдова. Но Бёртон был уже на лестнице. На верхней площадке он столкнулся с сестрой Рагхавендрой, которая вышла узнать, из-за чего поднялся шум.
— Садхви! Мой друг ранен! Вы можете пойти со мной?
— Конечно, капитан, — решительно сказала она. — Одну секунду.
Она скрылась в своей комнате и через минуту вышла в чепце и жакете медсестры и с медицинским саквояжем в руке.
Они сбежали вниз по ступенькам и выскочили на улицу, оставив взволнованную вдову причитать на пороге:
— Куда же вы, молодая леди! Вы же без компаньонки!
— На Монтегю-плейс, — скомандовал Бёртон, едва они добежали до экипажа. — Плачу вдвое!
Кучер взмахнул кнутом, тяжело дышащие лошади взяли в галоп, и экипаж запрыгал на ухабах. Сестра Рагхавендра осмотрела Суинберна.
— Что с ним?
— Встретил вашего знакомого… альбиноса, — ответил Бёртон.
Пальцы сестры пробежали по коже пациента, как будто обследуя раны.
— При чем тут альбинос? — Лицо ее побледнело. — Раны выглядят так, словно их нанес дикий зверь.
— Так и есть. Бедняга даже потерял сознание.
— Нет, он в сознании. Он спит. Это от бессилия.
Повернув с Хэмпстед-роуд на Юстон-роуд, экипаж завилял между паросипедами и паровыми лошадьми, тележками и кэбами; пешеходы бросались врассыпную из-под грохотавших колес, но на Мэрилебон-роуд скопилось столько транспорта, что возникла пробка. Они еле ползли.
Бёртон высунул голову из окна и крикнул кучеру:
— Езжай задними дворами!
Кучер подчинился, последовал кружным путем, и через некоторое время экипаж остановился около дома Бёртона.
— Не могли бы вы подержать собаку? — попросил он медсестру, выйдя наружу и взвалив себе на плечи Суинберна. Та кивнула и подхватила Фиджета.
Отдав деньги кучеру, Бёртон понес поэта к входной двери, открыл ее и поднялся на второй этаж, где положил раненого на кровать в спальне для гостей. Только сейчас он заметил, что в руке Суинберна что-то зажато. Это оказалось пальто, которое Бёртон осторожно высвободил и повесил в шкаф.
Сестра Рагхавендра вошла в комнату вслед за ним, выпустила Фиджета, открыла саквояж и начала вынимать оттуда пузырьки, бинты и другие орудия своего ремесла.
— Мне понадобится тазик с горячей водой, — сказала она. — И это займет какое-то время. Я никогда не видела столько ран и порезов! Бедняга, он, наверное, ужасно страдал от боли.
Алджернон Суинберн открыл глаза.
— Да, — прошептал он. — Но я выдержал!
Часов в девять вечера Суинберн, сидя на кровати, ел маленькими глотками сытный мясной бульон. Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон принес в спальню дополнительные стулья, на которых теперь сидели сестра Рагхавендра и только что подъехавший детектив Траунс. Миссис Энджелл разрешила молодой леди находиться в обществе мужчин только потому, что та была профессиональной медсестрой и состояла в Сестринстве благородства и великодушия.
— Не знаю, что тебе сказать, — заговорил Траунс, поудобнее устраиваясь на стуле. — Мы не можем войти внутрь — все закрыто, там настоящая крепость. Сверкают огни, внутри видны искрящиеся машины… и ни души! Черт его знает, что за стекло они используют: мы били по нему ломами — никакого результата. Что касается дверей, по-моему, даже динамит не сдвинет их с места. Конечно, я выставил посты вокруг здания, но что толку? Видите, капитан Бёртон, я поверил, что у вас есть веская причина для такого рейда. Нельзя ли теперь узнать поподробнее?
— Вот, инспектор, спросите моего друга. Уж он-то вас просветит! Позвольте представить: мистер Алджернон Суинберн, поэт.
— А! Последователь маркиза де Сада… — выпалил Траунс.
Мисс Энджелл чуть не выронила чайник.
— Да нет… я хотел сказать… э… — промямлил детектив.
Суинберн хихикнул:
— Рад познакомиться, инспектор, и уверяю вас: хотя я и склонен к некоторым порокам упомянутого вами джентльмена… нет, это слово вряд ли для него подходит… Так вот… эти раны я сам себе не наносил и никого об этом не просил.
— Надо же! Это меняет дело… — съехидничал Траунс.
Миссис Энджелл с тревогой поглядела на сестру Рагхавендру.
Бёртон поднял руку:
— Траунс, не забывайте, что здесь леди. А теперь, Алджи, расскажи нам все, что с тобой приключилось.
Поэт не без удовольствия прилег на подушку и закрыл глаза. Потом стал описывать, как учился чистить трубы у Винсента Снида, далее перешел к событиям на кладбище и наконец в подробностях изложил свой разговор с Чарльзом Дарвином.
Он говорил спокойно и завораживающе, и Бёртон поймал себя на мысли, что его друг действительно обладает ярким талантом рассказчика и, наверное, может стать известным литератором, если, конечно, прекратит пить…
Суинберн закончил. Воцарилось молчание.
— Ну и ну! — промолвил наконец Траунс. — Да они просто маньяки!
— Они наглецы, — заметил Бёртон, — потому что самонадеянно вмешались в естественный порядок вещей. Но результаты их эксперимента будут весьма сомнительными и, безусловно, не такими, каких они ждут. И даже если им удастся получить какие-то первичные результаты, понадобится несколько поколений, чтобы завершить эксперимент. Экспериментаторы просто-напросто не доживут до этого времени. В общем, все бессмысленно!
— Я так и сказал Дарвину, — кивнул Суинберн. — Тот согласился, что Время — важная проблема, но заверил, что знает, как с ней справиться. И тут, как назло, появился Олифант и не дал ему договорить…
— Время… — задумчиво произнес Бёртон. — Очень интересно. Вот что я думаю: в деле Джека-Попрыгунчика Время тоже является ключевым понятием. Это ключ ко всему, понимаете?
— А ты говорил, что Олифант чуть ли не слово в слово повторил тебе то, что Джек сказал раньше… — уточнил Траунс.
— Да. Именно так.
— Я добьюсь ордера на арест Чарльза Дарвина по обвинению в похищении людей, незаконных медицинских экспериментах и по подозрению в убийстве, — заключил Траунс. — Представители Церкви будут довольны, не сомневайтесь! Сестру Найтингейл надо найти и допросить: она, похоже, в гуще событий. Лоуренсу Олифанту можно предъявить обвинение в убийстве Билли Таппера. Уверен — его ждет виселица. Что касается Изамбарда Кингдома Брюнеля… тут сложнее… Я не могу арестовать человека — если он еще человек — только потому, что он изобретает машины и остается живым, когда все считают его мертвым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});