class="p1">«Заботится он», – фыркнула про себя Элиза, налив немного медового молока в глиняную чашу. На столе в глаза ей бросился еще один подарок Гийома – большая буханка белого хлеба. Сейчас, в условиях войны, белый хлеб можно было считать настоящей роскошью. Большинство деревенских жителей могли позволить себе только грубый черный хлеб. Элиза вздохнула.
«Мы довольствуемся яствами знати. У большинства такого нет. Я, уж наверное, не должна жаловаться». – Она бросила взгляд на свои руки, с которых начали потихоньку уходить красные следы от ручек ведер.
Когда Фелис ушла, многие деревенские мужчины, словно перестав опасаться гнева «старшей ведьмы», стали предлагать двум хорошеньким отшельницам свою помощь – подлатать крышу, принести воды от реки, наколоть дров. Однако Элиза видела, чего они хотели за свою помощь. И им совершенно необязательно было это говорить – все было видно по их хищным взглядам, по нетерпеливым позам, по тому активному желанию, с которым они спешили помогать. И ведь никто из них – никто! – не собирался оказывать помощь бескорыстно. Это повергало Элизу в неистовство, и она отвечала резким, однозначным отказом.
Иногда, в моменты уныния Элизу посещала зависть по отношению к некоторым деревенским женщинам, которым помогали мужья, отцы, братья или дети, но затем она вспоминала, сколько несвободы было в положении этих женщин. Они жили, словно птицы в клетках, и становились такими беспомощными, если лишались тех, кто выполнял за них тяжелую работу! А еще – они жили почти в постоянном страхе. В страхе вымолвить хоть одно вольное слово в присутствии мужчины; в страхе быть уличенными в ведовстве по каким-то нелепым домыслам; в страхе остаться в одиночестве; в страхе потерять хоть что-то из своего привычного уклада. И Бог знает, в каких еще страхах! Элиза смотрела на них и понимала, что, будь у нее выбор между ее нынешним положением и положением одной из таких женщин, она, не колеблясь, выбрала бы первое. Однако желание хоть иногда получить посильную помощь, на которую способен мужчина, нет-нет, да посещало ее. Это нагоняло тоску.
Единственным, кто помогал Элизе и Рени бескорыстно, был Гийом де’Кантелё, но делал он это понятными ему способами. Изысканные гостинцы; деньги, которые он, не считая толком, время от времени высыпал горстями им на стол, когда они у него были с собой; несколько ювелирных украшений тонкой работы, перекочевавших из графского особняка в деревянную шкатулку Элизы, и остро заточенный кинжал, которым девушка часто срезала особенно нежные растения в лесу и в поле, шепча благодарности собираемым травам и обводя в воздухе замкнутый круг кинжалом вокруг каждого стебелька или кустика, прежде чем его срезать.[6] Элиза ценила эти подарки, любуясь ими и каждый раз сердечно благодаря за них. Ироничным было то, что Гийому де’Кантелё она готова была выразить свою благодарность не одними лишь словами, однако он…
«Просто не думай об этом!» – угрюмо оборвала себя Элиза. Эти мысли вот уже не первый год вгоняли ее в злую, темную тоску. И стоило этому состоянию вторгнуться в сердце Элизы, изгнать его оттуда было не так уж просто. Возможно, было бы легче, не будь треклятого воспоминания о том дне, когда Гийом проявил свою страсть.
«Несколько лет прошло. А я все еще…»
Звук быстро приближающихся шагов и стук резко распахнувшейся двери заставил ее подскочить. Виновник ее грустных мыслей собственной персоной остановился на пороге, улыбаясь необычайно широко – даже по его меркам.
– Элиза! – воскликнул Гийом. Сделав к ней два широких шага, он замер и принялся разглядывать ее с заговорщицким лукавым прищуром. Самодовольная улыбка по-прежнему не сходила с его лица.
– Гийом? – улыбнулась Элиза в ответ. Она была изумлена его появлением. И хотя он уже много лет имел обыкновение без предупреждения врываться в размеренное течение ее жизни, Элиза все еще не могла привыкнуть к этому, и он каждый раз заставал ее врасплох, прогоняя тем самым любые захлестывающие ее мысли.
– Знаешь, – начал Гийом без предисловий, взмахнув рукой, – через несколько дней состоится светлый праздник Пасхи. Это очень хороший, радостный день. Вы же тоже весной празднуете что-то, верно? Возрождение, новая жизнь и всякое такое…
– Да. Скоро весеннее равноденствие. Очень важный, очень светлый день. После него и земля, и люди – все начинает возрождаться, цветя навстречу лету и солнцу, а дни становятся длиннее…
– Вот-вот! Не буду утомлять тебя болтовней и рассказывать, с чем связана Пасха, но смысл в том же – в возрождении. В новой жизни. Суть в чем: в деревнях и в особняке, повсюду будут празднества и танцы. Не все одобряют столь бурное празднование церковных обрядов, но я, как ты понимаешь, – он ухмыльнулся, – одобряю. Мне нравятся праздники. Вообще, никогда не видел в них ничего, кроме повода лишний раз хорошенько выпить вина, но на этот раз что-то ударило мне в голову, и я хочу танцевать.
На этом Гийом замолк, загадочно скосив глаза в сторону. В уголках его губ заиграла улыбка, которая всегда казалась Элизе магически-красивой и соблазнительной, но истолковать ее значение она никак не могла.
Зная, что обыкновенно Гийом всегда приходит к ней, чтобы рассказать о своих похождениях с другими девицами, Элиза мысленно приготовилась к очередной порции его хвастовства – столь для нее болезненного – и твердо решила, что сохранит достойное лицо, что бы он ей ни сказал.
– Что ж, – нарочито равнодушно проговорила она, – там наверняка будет множество красивых девушек. Ты найдешь, с кем потанцевать.
– А зачем мне какие-то девушки? К черту их! – Гийом вдруг посмотрел на Элизу, и ей показалось, что его взгляд прожег ее насквозь, добравшись до самой души. – Я с тобой хочу танцевать. Только с тобой.
Элизе показалось, что весь мир замер вместе с ее оборвавшимся дыханием.
Не мигая, она смотрела на Гийома, пытаясь понять, можно ли поверить собственным ушам. Что это было? Подвох? Проверка ее реакции? Столь изощренная попытка ранить, или нечто иное? Его сверкающие льдисто-голубые глаза не давали ответа.
– Ну как? Согласна? – небрежно поинтересовался Гийом низким голосом, касаясь ее руки.
Элиза изумленно моргнула.
– Ну что же ты? Язык проглотила? – усмехнулся он. – Я зову тебя потанцевать, а ты даже не удостоишь меня ответом?
Элиза мотнула головой, пытаясь сбросить с себя оцепенение.
– Д-да… – почти прошептала она, все еще не веря, что это происходит с ней. Она так боялась, что вот-вот проснется от этого сна – слишком прекрасного, чтобы быть правдой. А ведь наяву она, наверняка, не могла позволить себе появиться на таком празднике в обществе графа. – А так… можно? – неуверенно спросила