в обнимку с новым актером нашего театра, одетым в военную форму, и счастливо улыбалась. Любила я свою жизнь. Любила эту бесконечную суету, выступления, бесконечный поток творческих личностей вокруг, которые так же, как и я, испытывали эйфорию от нашей такой яркой жизни. Она так поглощала, эта красота, что я и правда очень и очень мало времени уделяла семье. Но у меня почему-то никогда не возникало чувство вины, поскольку я знала, что Алиска была под присмотром моей бабушки, а Ян уделял девочке столько внимания, которое, как мне казалось, с лихвой компенсировало частое отсутствие матери в ее жизни. Ну а муж…Муж сам в свое время выбрал такую вертихвостку в моем лице, его никто не заставлял на мне жениться, в отличие от меня.
Когда машина остановилась около театра, я быстро выскочила из нее и взбежала по ступенькам, прошла в свою гримерку и застала там ожидающую меня Ленку, уже полностью одетую в тот образ, который она должна была играть.
– Ну, ты чего так долго? – спросила она, выпуская густой клубок дыма и гася сигарету о хрустальную пепельницу.
– Я проспала сегодня, проснулась уже поздно. Я вчера ведь давала интервью, а потом ездила с постановкой на завод, ну а потом банкет небольшой и дома была только в два часа ночи, – быстро стаскивая с себя платье прощебетала я.
Ленка молча смотрела на меня пару минут, потом усмехнулась и сказала:
– Никогда не могла понять, как тебе удается так вертеть Яном? Живешь как кошка, сама по себе. Егор даже недоумевает порой, как такой человек, как Ян, может так мириться с таким твоим поведением. Мне вот Егор сразу сказал, что театр театром, а семья у меня должна быть на первом месте, причем это сказал так, что я поняла, если не приму к сведению его слова, то никакой семьи с ним у меня не будет, – проговорила Ленка, которая действительно отодвинула на второй план свою карьеру и как не восхищался ею Лев Давидович, но потом и он принял ее такую позицию, оставив Ленку играть на вторых ролях, меня же сделав своей примой, поскольку чтобы быть на таком месте, актриса должна была практически жить в театре, а Ленка себе позволить такую роскошь не могла.
– Лен, – скривившись от того, что гримерша делала мне начес, обратилась я к подруге. – Я изначально поставила Яна в такие рамки, вот и все. Если ты не смогла так с Егором, то что уже тут поделаешь. Ты ведь, я думаю, не ревнуешь? – покосилась я на нее, поскольку меня всегда подтачивал червячок вины по отношению к ней за занятое мной ее место в театре.
– Да какая ревность! – захохотала Ленка. – Меня все устраивает. У нас с Егором такая жизнь насыщенная, которой никогда бы не было, пропадай я здесь денно и нощно. А так, мы столько с ним путешествуем по России, в горы любим ездить, на море, мы столько всего видели, что никакая зрительская симпатия не стоит того, что я получаю, находясь рядом с мужем. Теперь бы еще и ребенка родить, вот тогда дом полная чаша, – улыбнулась она грустно, поскольку за все эти годи она как ни пыталась забеременеть, но пока безрезультатно.
Я усмехнулась грустной улыбкой, поскольку если бы я получала такое же удовольствие, находясь рядом с Яном, то, возможно, тоже бы смотрела на все по-другому. Но коль уж великая любовь во мне так и не проснулась, то мне приходилось черпать это чувство на сцене, поскольку я действительно упивалась своей любовью к людям, смотрящим на меня с зрительских мест. Цветы, комплименты, народная любовь, все это было для меня очень значимо потому, что и я дарила такую же любовь этим восхищающимся мной людям, выкладываясь на сцене по полной программе, и зрители это чувствовали, что я не делаю вид, а действительно живу этим, чувствовали и как пчелы на мед слетались на постановки, в которых участвовала я.
– Я бабку одну нашла, – отпустив жестом гримершу сказала тихо я Лене. – К ней часто ездят те, у кого не получается ребеночка родить, – написала я на клочке бумаги адрес женщины из одной близлежащей деревни и протянула Лене. – Съездите с Егором еще к ней, чем черт не шутит, а вдруг поможет.
– Ой, Сонь, я где уже только не была. Даже у шамана какого-то в Якутии, который обмазал был меня какой-то дрянью, от которой я две недели чесалась, да с бубном вокруг меня пел какие-то песни, – взяла она у меня из руки бумажку и положила в сумочку, – уже не верится мне, что получится у меня забеременеть. Егор хоть, спасибо ему огромное, говорит, что значит просто не судьба и будем жить одни. А мне малыша хочется, – захлопала она длинными ресницами, отгоняя набегающие слезы.
– Так, не реви, – оборвала я ее, – вот поедешь и чует мое сердце, что через какое-то время будем нянчить и твоего малыша.
– Буду надеяться, больше ничего не остается, – улыбнулась Ленка и подойдя ко мне обняла меня и поцеловала в щеку. – Как же я тебя люблю, Сонька! И еще, смотри, что Лев Давидович привез, – положила она передо мной яркую программку какого-то спектакля.
Взяв в руки бумагу, я от радости чуть не заревела, поскольку на нем была изображена наша Катя в красивом красном платье балерины с шикарным веером в руках, а под ней красовалась надпись на немецком языке «Екатерина фон Вебер в постановке «Кармен»
– Вольфганг выжил и нашел-таки ее, – засмеялась я.
– Да и не только нашел, – улыбнулась Ленка. – А и замуж взял. Видишь, фон Вебер теперь она. Это ведь его фамилия.
– Слава богу! – прошептала я и спрятала бумагу в стол, чтобы никто не видел.
В этот момент забежал как всегда сверх эмоциональный Лев Давидович и заорал на нас:
– Сколько можно ждать вас! Две минуты до начала, а они сидят тут, обнимаются! Быстро на сцену! Уволю обеих! – эту фразу мы слышали на протяжении всех лет работы в театре, поэтому только смиренно кивнули головами и с улыбкой пошли за кулисы.
В этот вечер в зрительном зале был настоящий аншлаг, поскольку постановка была долгожданная для людей, мы ее готовили очень долго. Лев Давидович несколько раз менял сценарий, да так до последнего и остался недовольным. Хотя это было обычное его состояние неверия в свои режиссерские силы, ведь ему всегда казалось, что до шедевра очень далеко, хотя и в первоначальном варианте это всегда уже и был шедевр. Но этот вечно