Читать интересную книгу Мальчик с голубыми глазами - Джоанн Харрис

Доктор Пикок снова предпринял попытку просветить аудиторию. Но если мальчик Икс восторженно слушал о различных случаях синестезии, о том, как музыка, мигрени и оргазмы проявляются в различных цветах и оттенках, то полиции более всего хотелось услышать о том, что конкретно доктор и мальчик Икс обсуждали в течение этих бесчисленных «частных уроков», и выяснить, не пытался ли доктор соблазнить мальчика, потрогать его, не давал ли ему наркотики, не проводил ли время наедине с Бенджамином или с кем-то из его братьев.

И когда доктор Пикок в итоге не выдержал и дал волю своему гневу и отчаянию, полицейские посмотрели друг на друга и дружно воскликнули:

— Какой, однако, у вас несносный характер! А вы, случайно, никогда этого мальчика не били? Не давали ему пощечин, не пытались подобным образом направить его на путь истинный?

Онемев от этой тирады, доктор молча помотал головой.

— А что вы можете сказать о той маленькой девочке? Ведь, должно быть, сущее наказание — заниматься с такой крошкой. Особенно если привык учить исключительно мальчиков. Она когда-либо отказывалась выполнять ваши задания?

— Никогда! — заверил доктор Пикок. — Эмили — очень славная маленькая девочка.

— И обычно стремится всем угодить?

Доктор кивнул.

— И для нее это так важно, что она даже готова притворяться, лишь бы все были довольны?

Это предположение доктор решительно отмел. Но дело было сделано: я успел нарисовать более чем правдоподобную картину. А Эмили не удалось подтвердить свои слова — в основном потому, что она была слишком мала, смущалась и отказалась воспользоваться представившимся шансом…

От прессы, правда, скандал пытались скрыть. Но с тем же успехом можно попробовать остановить морской прилив. Сразу после выхода того фильма волна сплетен разнеслась повсюду. К концу года Эмили Уайт стала центральной фигурой в официальных сводках новостей, а потом, столь же быстро, имя ее покрылось позором.

Таблоиды печатали материалы под броскими заголовками. «Мейл»: «Обвинен в насилии над девочкой-экстрасенсом»; «Сан»: «Спектакль „Эмили“. Какая чудная игра!» Но самый лучший был в «Миррор»: «Так Эмили — фальшивка?»

Джеффри Стюартс, тот журналист, который постоянно писал о девочке Игрек, жил у нее в доме, часто посещал Особняк, присутствовал на ее занятиях с доктором Пикоком и всегда возражал скептикам с пылом истинного фанатика, быстро понял, что происходит, и моментально сменил курс. Он поспешно переписал свою книгу и назвал ее теперь «Опыты с Эмили», включив туда не только слухи об аморальности Особняка, но и весьма прозрачные намеки на неприглядную правду о феномене Эмили Уайт.

Жестокая и честолюбивая мать, слабовольный, не имеющий никакого влияния в семье отец, активная подруга, обладающая весьма современными взглядами на жизнь, несчастное дитя, которое заставили играть определенную роль, хищный старик, находящийся во власти собственной одержимости. И конечно, мальчик Икс. Полностью очищенный от грехов теми страданиями, что выпали на его долю. Уж он-то был замешан в эту малоприятную историю с начала и до конца. Увяз в ней, что называется, по уши. Бедная простодушная жертва. Невинный агнец. Снова чистый голубоглазый мальчик-незабудка.

До суда дело так и не дошло. Оно даже магистрату не было передано. Находясь под следствием, доктор Пикок заработал инфаркт и оказался в отделении интенсивной терапии. А рассмотрение дела было отложено на неопределенное время.

Но как известно, дыма без огня не бывает, и только публика слегка почуяла запах дыма, как уже была убеждена в виновности доктора. Журналисты быстро и уверенно провели собственное расследование. И через три месяца все было кончено. Книжка «Опыты с Эмили» стала бестселлером, взлетев на вершину продаж. Патрик и Кэтрин Уайт согласились на то, чтобы следствие вели раздельно и поэтапно. Инвесторы моментально изъяли средства, вложенные в раскрутку Эмили; галереи перестали выставлять ее работы. Фезер переехала к Кэтрин, а Патрик перебрался в гостиницу в пригороде Молбри.

«Это не навсегда, — говорил он. — Нам просто надо пока пожить отдельно и отдохнуть друг от друга». У Особняка после нескольких попыток поджога выставили круглосуточный полицейский пост. Стаи газетчиков кружили возле дома Кэтрин. Фотографы рядами стояли у ее дверей, щелкая любого, кто пересекал порог.

На парадной двери стали появляться оскорбительные надписи и рисунки. Пропитанные ненавистью послания сыпались мешками. «Ньюс оф зе уорлд» поместила фотографию Кэтрин, которая в слезах признавалась (это было подтверждено Фезер, которой газета заплатила пять тысяч фунтов), что ей был нанесен тяжелейший удар и теперь она совершенно сломлена.

Рождество тоже ничего хорошего не принесло; впрочем, Эмили разрешили на денек вернуться домой. До этого девочка оставалась под присмотром сотрудников социальных служб, которые, так и не сумев обнаружить признаков насилия, продолжали допрашивать ее ласково, но безжалостно до тех пор, пока она и сама не стала сомневаться в сохранности собственного разума…

— Постарайся вспомнить, Эмили.

Я хорошо знаю, как это делается. Очень хорошо знаю. Доброта — это ведь тоже оружие. Книжка-раскраска, какая-нибудь дурацкая наклейка, черт из табакерки — все это заслоняет истинные воспоминания, окутывая их сладкой сахарной ватой сиюминутных удовольствий.

— Ничего страшного. Ты ни в чем не виновата.

— Ты только открой нам правду, Эмили.

Представьте, каково ей пришлось. Привычная жизнь вдруг круто переменилась. Доктор Пикок оказался под следствием, родители стали жить порознь, люди постоянно задавали ей вопросы, и, хотя все твердили о ее невиновности, она постоянно думала: «А что, если я все-таки в чем-то виновата?» Ведь маленький белоснежный комок ее лжи вызвал настоящую лавину…

— Послушай цвета…

Ей хотелось сказать, что все было ошибкой, но она, понятно, уже опоздала. Им нужно было, чтобы она продемонстрировала свои способности в отсутствие доктора Пикока и своей матери, Кэтрин Уайт; они хотели раз и навсегда понять, ложь это или правда, подтвердить или опровергнуть заявление о том, что Эмили — фальшивка, жалкая пешка в игре лживых и алчных взрослых…

Именно поэтому снежным январским утром Эмили оказалась в Манчестере вместе со своим мольбертом и красками. Ее поставили в центре просторной сцены, под жаркий свет софитов, лупивший ей прямо в макушку, ее окружила толпа фотографов, а из динамиков полились звуки «Фантастической симфонии» Берлиоза. И в это мгновение случилось чудо: Эмили услышала цвета…

Это, безусловно, самая известная ее работа. «Фантастическая симфония в двадцати четырех конфликтующих тонах», отчасти напоминающая творения Джексона Поллока или Мондриана[43] своей мрачностью и той огромной серой тенью, что наползает на освещенную середину холста подобно руке Смерти, занесенной над ярким цветущим лугом…

Во всяком случае, примерно так писал Джеффри Стюартс в послесловии к своей следующей книге-бестселлеру «Загадка Эмили». Эта книжка тоже имела невероятно высокий рейтинг, хоть и представляла собой очередную мешанину из уже изложенных в первой книге фактов. Зато она была снабжена послесловием, где были описаны события, случившиеся после публикации. Благодаря выходу книги эксперты вновь проявили активность и продолжили обсуждение этой занимательной истории, привлекая специалистов из всех смежных областей — от искусствоведения до детской психологии, — которые яростно сражались друг с другом, желая доказать правоту своей теории, противоречащей всем остальным.

У каждого лагеря имелись приверженцы, среди которых встречались как циники, так и истинно верующие. Детские психологи восприняли упомянутую работу Эмили как символическое выражение ее страхов, исследователи паранормальных явлений — как предвестник смерти, искусствоведы увидели в изменении ее художественного стиля то, что многие из них уже тайно подозревали: сначала синестезия Эмили была чистым притворством, и в таких работах, как «Ноктюрн в алых и охряных тонах» и «Лунная соната под звездами», проявилось творческое влияние ее матери Кэтрин Уайт, а отнюдь не самой Эмили.

Однако «Фантастическая симфония» — совсем другое дело. Она была создана на глазах у многочисленной аудитории на куске холста в восемь квадратных футов и прямо-таки источала энергию; даже такой непробиваемый тупица, как Джеффри Стюартс, сумел почувствовать, что от картины веет чем-то зловещим. Если у страха имеются свои цвета, то они, возможно, именно таковы: угрожающие всплески красного, коричневого и черного, как бы подсвеченные случайными яростными пятнами света, а этот прямо-таки лязгающий металлом сине-серый квадрат — точно крышка люка, ведущего в потайную подземную темницу…