и каких серьезных результатов он достигал!
Удивительно, что природных запасов и ресурсов Сибири всегда и на все хватало, на все планы, на все запросы. На любое т а к хватало каменного угля, цветных металлов, гидроэнергетических потенциалов, лесов, лугов и пашен, и от этого богатства, от этого даже избытка кружилась голова; как бы не свихнуться, не удариться от богатства в какую-нибудь блажь!
Не хватало, правда, нефти, вот уж чего в Сибири не было, того до сих пор не было, но и нефтью уже начинало попахивать, уже при содействии Крайплана и опять-таки при личном участии Корнилова в Васюганье была нынче направлена первая поисковая партия под начальством энергичного инженера Васильева.
Томский профессор Усов строил на этот счет смелые прогнозы.
Ну, а кроме нефти, все! Уже привычка к тому, что все должно быть обязательно, притом в каком угодно количестве, стала вырабатываться у людей, и товарищ Прохин устно, а товарищ Гродненский и даже товарищ Озолинь по телефону, вызывая Корнилова в смежную с его кабинетиком комнату, спрашивали: «Корнилов? Здравствуйте! Вот что, Петр Николаевич, надо и еще поискать строевого леса (каменного угля, олова, чернозема). Надо обязательно! Союзный Госплан (трест «Экспортлес», «Главуголь», Совнарком, ВСНХ) спрашивает для своих ближайших прикидок, а нам неудобно сказать «нет!» – кто поверит? Поищите, Корнилов, поищите хорошенько!» И Корнилов искал. И находил. Хотя сердце и сжималось у него иной раз от той легкости, с которой ему говорили «найти!», а он «находил». Но что поделаешь? Недаром же еще покойный Лазарев не раз и не два говорил: «В Сибири сама природа жаждет строить социализм!» Правда, он еще и такие, милые сердцу Корнилова говорил слова: «Сама природа – это уже социализм, и остается только достигнуть той же природы вещей в человеческом обществе!»
И если Корнилов не в столь отдаленном прошлом был натурфилософом, так теперь он стал натурраспорядителем.
Эта смена ролей его смущала. Иногда очень, иногда не очень, а тогда он улавливал определенную логику в переходе от одной роли к другой и старался быть образцовым распорядителем натуры, всех бесценных кладовых природы, это и был его энтузиазм, его вера в реальность и добропорядочность т а к, которое в урочные, а чем дальше, тем чаще и в сверхурочные рабочие часы формировалось здесь, в Крайплане.
Если бы еще и поменьше событийности! Поменьше неожиданных всяких обстоятельств, которые так и рвутся, так и рвутся сделать из Корнилова-плановика Корнилова-неплановика, неизвестно кого. Казалось бы, кто-кто, а Корнилов-то должен был привыкнуть к любым метаморфозам, которые с ним происходили. Нет, не привык!
Не привык и болезненно переживал приближение событий, которые кем-то были названы «Комиссией Бондарина»...
«Слово большевика и его дело. Письмо в редакцию» – такой был заголовок у этой бумаги (о которой с некоторых пор говорилось: «документ»), речь в которой шла о том, что некоторые, причем авторитетные и заслуженные члены ВКП(б), допускают поступки, совершенно неприемлемые с точки зрения политической.
Так, документ подвергал резкой критике зав. краевым отделом народного образования за слабое внедрение звеньевой системы образования, в связи с этим указывалось, что ученики во многих школах города и края все еще сдают экзамены каждый сам по себе и каждый сам по себе получает текущие отметки, в то время как в соответствии с последними достижениями педагогической науки для развития духа коллективизма в детях учитель должен спрашивать сразу «звено» в 5-6 человек и отметки – текущие и за семестр – ставить одинаковые всему звену; критиковался председатель правления краевой Центральной рабочей потребительской кооперации – он отдал распоряжение о закрытии нескольких убыточных торговых точек в рабочих поселках. В рабочих! А это уже чем попахивало? Критиковался и сам редактор краевой газеты, на имя которого адресовалось письмо – за политическую беззубость, за то, что опубликовал целый ряд материалов, «сильно смахивающих на правый уклон».
Но, пожалуй, самой «ударной» частью этого письма, этого документа, самой разработанной был следующий пример расхождения слова большевика с его делом.
«Кто не знает Юрия Гаспаровича Вегменского?— спрашивали авторы письма. – Нет такого члена краевой партийной организации, которому было бы неизвестно это имя как теоретика марксизма, как лектора на политические темы о внутреннем и внешнем положении СССР, как ученого историка и председателя Краевого общества бывших ссыльных и политкаторжан, как практика социалистического строительства в роли члена президиума Крайплана и председателя КИС. Прошлое товарища Вегменского – пример неуклонного служения партии. Об этом даже нет необходимости говорить. Тем более у такого человека, как товарищ Вегменский, слово которого слышится во всем нашем огромном крае и за его пределами, не должно быть расхождений между словом и делом. Но в действительности некоторые дела и поступки этого авторитета вызывают сильные сомнения. Для примера возьмем случай, которому на первый взгляд трудно поверить: несколько лет тому назад (точнее – в 1925 году) в Красносибирске огромным тиражом (4000 экз.) вышла книга б. царского и белогвардейского генерала, б. военного министра Уфимской директории, б. главнокомандующего войсками Приморской областной земской управы Бондарина под названием «Воспоминания». Мало того, что эта белогвардейская стряпня вышла в свет с благословения товарища Вегменского и под его личной редакцией, мало того, что он написал к ней предисловие, но он составил еще и примечания в числе 418 пунктов на 62 страницах – поистине сизифов труд! Правда, в этих примечаниях товарищ Вегменский не только критикует, но часто и камня на камне не оставляет от книги, а с другой стороны – рекомендует ее к печати и принимает в ней, можно сказать, максимально активное участие.
Он пишет в предисловии: «За последние годы русская литература обогатилась многотомными «воспоминаниями» и «мемуарами», посвященными мировой войне и обеим революциям. Особенно богат вклад, сделанный белой эмиграцией и вообще деятелями контрреволюции одного лагеря. Вышвырнутые октябрьским переворотом за пределы нашей Республики и оставшись не у дел, они на досуге занялись литературой». Вот, значит, какой литературой занялся и сам товарищ Вегменский и похваливает генерала, привлекает к нему интерес: «... отречение Николая II совершилось на глазах у Бондарина, и у него же в первое время хранился самый акт об отречении», «Бондарин написал ряд научных военных трудов: «Бой на Шахэ», «Автомобиль и его техническое применение», «Тактическое применение прожектора», «Атака укрепленных позиций», «...в лице Бондарина перед нами – сейчас, правда, бывший царский генерал, вышедший из пролетарских рядов... недюжинными способностями и исключительными военными знаниями должен был обладать выходец из пролетариев, которому удалось пробить себе дорогу вопреки кастовым предрассудкам высшего русского офицерства и занять одну из верхних ступеней военной иерархической лестницы».