Читать интересную книгу Пелопоннесская война - Дональд Каган

их ожидания. Они стыдили и требовали покарать даже великого Перикла, когда итоги его политики и стратегии шли вразрез с их пожеланиями. В том же году афиняне предали суду двух стратегов, взявших Потидею после долгой и дорогостоящей осады, лишь потому, что те заключили мир на условиях, которые собрание сочло невыгодными. Софокл, Пифодор и Евримедонт – стратеги, заключившие в 424 г. до н. э. Гелойский мир, по которому афиняне обязывались прекратить свой первый поход на Сицилию, – были осуждены по формальному обвинению во взяточничестве, но подлинной причиной приговора, по словам Фукидида, были неудовлетворительные результаты боевых действий. Евримедонт был наказан штрафом, остальных же ждало изгнание. В том же году самого Фукидида изгнали за причастность к потере Амфиполя.

Никий был уверен, что по возвращении в Афины столкнется с суровой критикой, ведь известие о военном вмешательстве Спарты и Коринфа в сицилийские дела должно было произвести шокирующее впечатление. К тому же афиняне вряд ли поверили бы в то, что Никий вернулся домой из-за серьезной опасности, нависшей над их могучим экспедиционным корпусом. Многие недовольные участники кампании наверняка стали бы жаловаться, что приказ об отступлении он отдал в условиях, когда флот оставался непобежденным и хозяйничал на море, а сухопутное войско сохраняло боеспособность. Ошибки, промедления и просчеты Никия получили бы огласку и превратились бы в главный предмет обсуждения. Если бы Никий приказал отступить, не получив разрешения от афинского собрания, он поставил бы под удар свою репутацию, которую он создавал и поддерживал на протяжении всей жизни, не говоря уже об угрозе конфискации имущества или даже казни.

Поэтому Никий решил вновь прибегнуть к хитрости. Вместе с официальным докладом, поступившим в Афины осенью 414 г. до н. э., он послал собранию письмо. В нем он, не объясняя причин, сообщал о неблагоприятном для афинян развитии событий и описывал текущий расклад сил: афиняне прекратили осаду Сиракуз и перешли к обороне; Гилипп собирает подкрепления и готовится к нападению на афинян с суши и с моря; положение афинян становится безнадежным. Он не признавал, что, как главнокомандующий, сам виноват во всем этом, ссылаясь на то, что качество кораблей и их экипажей упало из-за продолжительности кампании и необходимости поддерживать блокаду, каковая вынуждает их постоянно находиться в море. Противник, свободный от подобных нужд, может беспрепятственно ставить свои корабли на просушку, а также проводить учения для корабельных команд. Если же афиняне вовсе откажутся от дозорной службы, пути их снабжения будут заблокированы, так как все припасы приходится доставлять по морю из Италии, минуя Сиракузы. Злоключения афинян на Сицилии влекут за собой и другие проблемы. Моряки, выходящие из лагеря за водой, хворостом и фуражом для лошадей, гибнут от нападений вражеской конницы. Рабы, наемники и добровольцы дезертируют, а возникающая из-за этого нехватка опытных гребцов лишает афинский флот привычного тактического преимущества. Вскоре, предостерегал Никий, те области Италии, которые до сих пор снабжали афинян припасами, в предчувствии победы сиракузян прекратят поставки продовольствия, что станет концом похода. Ни в чем из этого, утверждал он, нет вины стратегов или воинов. Афинянам «нужно или отозвать их обратно, или же прислать новое войско, не менее многочисленное, как сухопутное, так и морское, а также много денег» (VII.15.1). Он также просил собрание освободить его от командования по причине болезни, при этом настаивая на том, что, какое бы решение ни было принято, принять его следует незамедлительно, пока враги на Сицилии не стали слишком сильны.

Послание Никия рисовало более мрачную картину, чем та, которую можно было бы оправдать реальной обстановкой. Афиняне по-прежнему пользовались превосходством на море, и ничто не говорило о том, что в ближайшее время им следует ожидать нехватки продовольствия. Его попытка объяснить злополучие афинян еще меньше соответствовала действительности. Львиная доля ответственности за ситуацию лежала на самом Никии и его вялой, слишком самонадеянной и беспечной манере управления войсками. Благодаря ему сиракузяне, еще недавно стоявшие перед угрозой неминуемой капитуляции, смогли быстро восстановить свой боевой дух, овладеть инициативой и ощутимо приблизиться к победе. Он не смог перехватить численно ничтожную эскадру Гилиппа и позволил флоту Гонгила проскользнуть через блокаду. Он пренебрег обороной подступов к Эпиполам и потратил драгоценное время на постройку двойной стены к морю на юге горного плато, а также трех укреплений в Племмирии, тогда как его северная стена так и осталась незавершенной. Он дал противнику захватить склад припасов и казну в Лабдале, допустил проход коринфской эскадры в Сиракузы и перевел собственный флот на неприспособленную для обороны стоянку в Племмирии. Падение качества флота не было неизбежным, но являлось следствием халатности Никия: он мог бы ставить корабли на просушку и ремонт по очереди в течение нескольких месяцев до прибытия на Сицилию Гилиппа. Причиной же того, что афинские моряки гибли и дезертировали, было размещение их кораблей на неудобной позиции в Племмирии.

Подлинной целью неполного, своекорыстного и не до конца откровенного доклада Никия было убедить собрание в необходимости вернуть экспедиционный корпус домой. В случае отказа он желал бы добиться почетного освобождения от командования и назначения на свое место кого-нибудь другого. Если бы он открыто заявил, что, по его мнению, перспектив на победу сейчас очень мало, афиняне, возможно, согласились бы на отступление. Если бы он только объяснил, что очень болен и не может исполнять свои обязанности, они, скорее всего, отозвали бы его и отправили бы ему на смену здорового полководца. Но вместо этого он предоставил им выбор. Озабоченный собственной репутацией и самим собой, он просил афинян либо последовать его предложению, либо снарядить второй поход не меньшими силами, чем первый. Это выглядит как очередная уловка, подобная той, с помощью которой он еще в самом начале надеялся удержать афинян от экспедиции. Прошлая попытка закончилась неудачей, но, похоже, Никия это ничему не научило.

ОТВЕТ АФИНЯН

И вновь афиняне обманули ожидания Никия. Они проголосовали за то, чтобы послать на Сицилию еще один флот и войско, и отказались освободить его от командования. Вместо этого они назначили ему во временные помощники Менандра и Евтидема – оба они уже находились под Сиракузами. В качестве постоянных стратегов, которым предстояло возглавить подкрепления и разделить с Никием общее командование войском, они избрали Демосфена, героя Сфактерии, и Евримедонта, руководившего афинскими воинами на Сицилии в период с 427 по 424 г. до н. э. Евримедонту надлежало тотчас же отправиться на Сицилию с десятью кораблями, 120 талантами серебра и обнадеживающим известием о том, что вскоре к афинянам прибудет Демосфен с гораздо большими силами.

Решение афинян в обоих своих аспектах может лишь удивлять. Обещания и ожидания сторонников первого похода, как показывали события, по большей части были необоснованными, в то время как опасения его противников в целом оказались оправданными. Восторженного и массового перехода италийцев и сицилийцев на сторону афинян не произошло, в боевые действия были вовлечены пелопоннесцы, а сиракузяне стали оказывать сопротивление с удвоенной решимостью. Можно было бы ожидать, что афиняне осознают, как их обманывали оптимисты, согласятся с правотой скептиков и отзовут экспедиционный корпус с его пессимистично настроенным и больным командиром.

Большинство историков вслед за Фукидидом возлагают вину за продолжение сицилийской кампании на жадность, невежество и глупость прямой афинской демократии. Но на этот раз поведение афинян было строго противоположно непостоянству и робости, в которых обычно упрекают их демократический строй. Они продемонстрировали настойчивость и твердую решимость довести до конца начатое дело вопреки всем неудачам и разочарованиям. На самом деле подобную же ошибку, независимо от формы правления, совершают многие могущественные государства, когда сталкиваются с неожиданным сопротивлением противника, которого предполагалось легко разгромить как слабого и беззащитного. Такие государства склонны рассматривать отступление как удар по престижу, который, весьма неприятный уже сам по себе, также ставит под сомнение их мощь и непреклонность, а вместе с тем и их безопасность. Поддержка авантюр сродни сицилийской экспедиции, как правило, не ослабевает до тех пор, пока не исчезнет последний шанс на победу.

Но почему афиняне настояли на сохранении в должности больного и деморализованного Никия? Ответ может крыться в том исключительном уважении, с которым афиняне относились к своему полководцу. Это не было благоговение, которое они испытывали перед блестящей изобретательностью и риторическим гением Перикла, чей интеллект, казалось, всегда был способен разработать план или найти выход из любого кризиса, а затем убедительно донести его до народа. В случае с Никием важную роль сыграло сложившееся у афинян мнение о его характере, его образе жизни и сопровождавших его повсюду успехах и удаче. Он старался держаться с достоинством традиционных политиков-аристократов, но без их неблаговидной надменности. «Никий в своем величии не был ни строгим, ни придирчивым, ему присуща была