— А тигренок тоже его?
— Как догадались? — искренне удивляется Алеша. — А-а-а... Просто шутите. Нури о машине мечтает. Когда будет, за стекло повесит. Игрушка есть, машины нету.
В Алешиных глазах точно всплеск молока. Он заглядывает мне в лицо, приглашая посмеяться над причудами своего мечтателя-брата. Но мне не до смеха.
— Значит, игрушку тоже на время, пока машины нет?
— Отчима стесняется. Смеяться будет: «Насос купил, на велосипед денег не хватило».
Вот оно как получилось!.. Я сам недавно в прихожей слышу голос зятя, выхожу навстречу, оказывается, пришел племянник. Четырнадцатилетний мальчуган, а бас отцовский. Не ошибся Егор Тимофеевич, голоса у братьев одинаковые.
Без труда выясняю остальное. Мотоцикл Нури подарил отчим, а тот продал его брату в рассрочку. На машину копит, а пока пользуется и проданным старшему брату мотоциклом. Редко, но берет, иногда на пару дней. И вчера мотоцикл у Нури остался; Алеша ездил мать навестить.
Вот такие пироги. Я, обжигаясь, пью чай. Красивый чай, вишневого цвета. И охотничий азарт пропал.
Что мне делать с тобой, Алеша? Как добавить к твоим несчастьям еще одно? Скоро все узнают, что вор и грабитель — твой брат. Не избежать и тебе злословия, каждому всего не объяснишь, рот не закроешь. А ты сидишь и доверчиво поглядываешь на меня своими кофейными глазищами. Если я промолчу, ты подумаешь потом, что я отнесся к тебе, как к Нури, усомнился в твоей честности, умышленно скрыл от тебя правду. Может быть, спросить напрямик: как бы ты поступил с человеком, который за кольцо и часы чуть не убил твоего товарища, к тому же предал отца и тебя, превратив отчий дом в место хранения краденого, который использовал проданный тебе же мотоцикл для преступлений? Я знаю, что ты ответишь, настоящий комсомолец, настоящий человек, славный Алеша, не бросивший неизлечимо больного отца, не соблазнившийся благами в новой материнской семье. Но имею ли я моральное право подвергать тебя такому испытанию? Какой бы он ни был, он твой родной брат, Нуришка. Тебе будет казаться, что ты предаешь его, а ведь порядочному человеку невыносимо трудно предать даже предателя.
Я понял, что уйду, ничего не сказав. Думай, Алеша, потом обо мне как угодно. Моя совесть чиста: я не поверил свидетелю, я не поверил своим глазам, но я никогда не скажу тебе об этом, так же как не скажу сейчас, что поеду за твоим братом, и вещи, которые я случайно увидел здесь, сегодня будут изъяты, станут уликами. Я сыщик, и для меня твой Нуришка — «полосатый», тот, кого я искал.
Он вышел меня проводить.
— Будь здоров, Алеша. Хочу, чтобы ты знал: всегда к тебе будут относиться с уважением и Кямиль, и другие товарищи с комбината, и мы все твои друзья из милиции.
Миную заборы и на первом же перекрестке чуть не попадаю под мотоцикл. Родной мотоцикл с синей каймой по бокам и Эдиком в седле.
— Своих не давлю! — кричит он, резко затормозив. Я с удовольствием плюхаюсь в люльку, спрашиваю: -— Куда это ты разогнался?
— Вышел на одного типа. Видели его на этой улице, но приезжал он, оказывается, на Вторую Поперечную. Сегодня я адрес раздобыл.
Я взглянул на табличку. Ну да, Апшеронская.
— Поехали в отдел, Эдик. По твоему адресу я только что побывал.
— Да ну?! Старик сработал?
— Не обижайся, дважды рассказывать сил не хватит. Потерпи пару минут.
Потом мы ехали уже в машине по бакинской магистрали. Впереди сутулился Рат.
— Какой подлец, — кажется, в пятый раз повторил он. — Дома не будет, весь город переверну, а возьму его сегодня.
Переворачивать город не понадобилось. Не пришлось даже проехать полдороги к Баку. Наджафов-младший сам торопился нам навстречу.
Все произошло неожиданно и быстро. Увидев мотоцикл с коляской, Рат сбросил газ. В поравнявшемся с нами мотоциклисте я узнал его. И никаких погонь с глубокими виражами на поворотах. По нашему сигналу он тут же остановился, верно, принял нас за работников ГАИ. Когда же понял, кто перед ним, бежать не имело смысла. Он быстро понял и другое: о нем уже знают все.
Обыск прямо на обочине принес поразительный результат... В карманах куртки — бешбармак и женские золотые часы.
— Самедовой, — определил Эдик. — Даже ремешок не снял.
«Неужели и их хотел отдать на хранение брату? — подумал я. — Мол, для будущей жены купил, пока пусть у тебя полежат, а то отчим смеяться будет».
— Опять к нам на дело навострился? — спросил Рат.
Нури вскинулся, уколол ненавидящим взглядом:
— Сами же знаете, зачем еду. По телефону одно говорил, а сам продал.
Абракадабра какая-то получается, но пусть думает, что нам все понятно. Несколько наводящих вопросов, полунамеков, и, пока едем обратно, выясняется причина нашей неожиданной встречи. Ему позвонил Хабибов, сказал, что узнал его, но пока никому не сообщил об этом. Нури, конечно, перепугался, предложил встретиться, «потолковать»; место встречи — наш городской пляж. Туда Нури и спешил, приготовив для объяснений два аргумента: золотую подачку и кастет. По мысли этого негодяя, ход переговоров должен был показать, какой из них придется пустить в ход. Всего этого он нам, естественно, не объяснял, но догадаться было нетрудно.
Значит, и Измуку каким-то образом удалось отыскать настоящего виновника. «Каким-то», потому что узнать его он не мог. Скорее всего с помощью все того же ничего не подозревавшего Алеши. Тут Измуку было гораздо легче, чем нам: они с Алешей друзья, он знал о существовании Нури и раньше, оставалось сопоставить уже известные факты и уточнить детали.
Наш торжественный въезд — автомашина с задержанным в сопровождении Эдика на наджафовском мотоцикле — взбудоражил горотдел. В окнах и здесь, во дворе, знакомые лица.
— Как насчет Алеши, не забыл? — Я напоминаю Рату на ходу.
— Конечно, нет. Шахинов специально попросит Зонина, чтобы произвел обыск только в Баку; здесь Алеша сам передаст ему вещи брата.
— Я за Хабибовым.
— Поедем вместе.
Этого у Рата не отнимешь: когда чувствует себя виноватым, стремится загладить вину сам и как можно скорее.
При виде одинокой фигуры на огромном пустынном пляже у меня щемит под ложечкой. Ведь он бы его убил. Не остановился в тот вечер, не остановился бы сегодня.
— Садись, мушкетер, он не приедет, — говорит Рат. — Ну вот, опять кипит. Перестань, а то шапка начнет подпрыгивать.
Он обнимает его за плечи, ведет к машине.
Оказывается, у Измука не было окончательной уверенности, просто сильно его подозревал.
— Если б он на меня бросился, значит...
— Эх, Измук, Измук... Разве так можно? Он и бросился бы, а что это для тебя означало, для безоружного?