Читать интересную книгу Ночь после выпуска (сборник) - Владимир Тендряков

– Себя не любил?.. – В голосе Сулимова настороженная подозрительность. – Он что, говорил тебе об этом?

– Никогда не говорил.

– Так откуда ты взял такое?

Коля тоскливо поежился.

– Видел…

– Что именно?

– Как он утром ненавидит.

– Ну знаешь!

– Просыпается и ни на кого не смотрит и всегда уйти торопится. И пил он от этого. И мать бил потому, что себя-то нельзя избить. И часто пьяным ревел… Я бы тоже себя ненавидел на его месте… Он раз в ванной повеситься хотел… Не получилось – за вытяжную решетку веревку зацепил, а та вывалилась. И у открытого окна еще стоять любил, говорил – высота тянет. Умереть он хотел!

Коля неожиданно вытянулся на стуле, дрожа подбородком, едва справляясь с непослушными кривящимися губами, закричал вибрирующе и надтреснуто:

– Но зачем?! Зачем ему, чтоб я?.. Я!.. Тогда бы уж – сам! Не жди, чтоб я это сделал!.. – И захлебнулся, обмяк, похоже, испугался своего крамольного откровения.

Аркадий Кириллович подался всем телом:

– Ты лжешь, Коля! Выставляешь себя преднамеренным убийцей – готовился заранее, заряжал ружье на отца! Не лги!

– Заряжал! Заряжал! Да!

– Ты для того заряжал, чтоб отец видел, как ты его ненавидишь, а сам наверняка рассчитывал – мать разрядит, до убийства не допустит. Или не так?.. И в этот раз ты думал, что ружье разряжено.

Коля, выгнув спину, сцепив челюсти, глядел в сторону, ответил не сразу, с трудом:

– Я его зарядил за полчаса перед отцом…

– Не верю! – упрямо мотнул головой Аркадий Кириллович.

– Я знал… Да! Почти знал, что случится… Да! Готовился!

Сулимов беспомощно развел руками.

– Коля! Ты бредишь! – воскликнул Аркадий Кириллович.

– Я ждал отца… Каждый вечер мы с матерью ждали… Мать как полоумная из угла в угол начинала тыкаться. Легко ли видеть – спрятаться хочет, а некуда. Глядишь – и все внутри переворачивается. Каждый вечер… А тут – нет его и нет, мать совсем уж места себе не находит, я в углу с ума схожу. За полночь перевалило давно… И ясно же, ясно обоим – чем позднее приползет, тем хуже. После поздних пьянок мать неделями отлеживалась… Ждем – его нет и нет. Да сколько можно?.. Сколько можно грозить отцу и ничего не делать?.. Тряпка я… Мать в кухню ушла, ну я – к ружью… Разряжено. А патроны у меня припасены, сунул в оба ствола, закрыл, повесил… Даже на душе легче стало… Я знал, Аркадий Кириллович, знал! Готовился! Не надо меня спасать.

Аркадий Кириллович ссутулился, слепым лицом уставился в пол.

– Не надо спасать… – сказал он. – Легко нам это слышать! Нам, взрослым и умудренным, которые не научили тебя, зеленого, как справиться с бедой – с крутой бедой, Коля! Твоя вина – наша вина!

– А что вы могли? – глухо возразил Коля. – Отца бы мне нового подарили?

– Что-то бы смогли… Да-а… Знали, что у тебя творится. Но издалека… Издалека-то не обжигает, а близко ты никого не подпускал.

Коля вскинул взгляд на учителя, секунду молчал, вздрагивая губами, и снова вибрирующим, рвущимся голосом стал выкрикивать:

– Вы же, вы, Аркадий Кириллович! Вы учили… Воюй с подлостью – учили! Не жди, учили, чтоб кто-то за тебя справился!.. Неужели не помните? А я вот запомнил! Ваши слова в последнее время у меня в голове стучали – воюй, воюй, не жди! А я ждал, ждал, тряпкой себя считал, медузой – мать спасти не могу!..

– Спас! – с досадой не выдержал Сулимов. – Куда как хорошо теперь матери будет – ни сына, ни мужа, одна как перст на белом свете.

– Зна-а-ю-у! Зна-ю-у! – вскинулся Коля. – Всех вас лучше знаю! Она тоже видела на полу его кровь, тоже всю жизнь это помнить будет… А мне как? Как мне, Аркадий Кириллович?! Он, если хотите, даже любил меня! Да! Да! Я себя не жалею, и вы – не надо! Никто не смейте! И на суде так скажу – не жалейте!!

На тонкой вытянутой шее набухли вены, плечи дергались…

Сгорбившийся Аркадий Кириллович поднял веки, остро глянул на Сулимова, чуть приметно кивнул. Сулимов поспешно потянулся к телефону…

13

Дверь за Колей Корякиным закрылась. На скуластом лице Сулимова дернулись несолидные усики.

– Все-таки папино наследство сказывается! Папа, похоже, лез на смерть, сын рвется на наказание.

Нахохленный Аркадий Кириллович обронил в пол:

– Мое наследство сказывается.

– То есть? – насторожился Сулимов.

– Один из соседей Корякиных этой ночью мне бросил в лицо – ты виноват! Я вот уже четверть века внушаю детям: сейте разумное, доброе, вечное! Мне они верили… Верил и он, сами слышали – воюй с подлостью! Мои слова в его голове стучали, толкали к действию… И толкнули.

Сулимов кривенько усмехнулся:

– Уж не прикажете ли внести в дело как чистосердечное признание?

– А разве вы имеете право пренебречь чьим-либо признанием?

– Имею. Если оно носит характер явного самооговора.

– Да только ли самооговор? Мой ученик, оказавшийся в роли преступника, при вас же объявил это.

– При мне, а потому могу со всей ответственностью заявить: мотив недостаточный, чтоб подозревать вас в каком-либо касательстве к случившемуся преступлению.

– А не допускаете, что другие тут могут с вами и не согласиться?

У Аркадия Кирилловича на тяжелом лице хмурое бесстрастие. Сулимов иронически косил на него птичьим черным глазом.

– Многие не согласятся. Мно-огие-е! – почти торжественно возвестил он. – Нам предстоит еще вы слушать полный джентльменский набор разных доморощенных обвинений. Будут обвинять соседей – не урезонили пьяницу, непосредственное начальство Корякина – не сделали его добродетельным, участковому влетит по первое число – не бдителен, не обезвредил заранее; ну и школе, то есть вам, Аркадий Кириллович, достанется – не воспитали. Всем сестра́м по серьгам. И что же, нам всех привлекать к ответственности как неких соучастников?.. Простите, но это обычное словоблудие, за которым скрывается ханжество… Принесите, товарищ Памятнов, себя в жертву этому ханжеству. Похвально! Даже ведь капиталец можно заработать – совестливый, страдающая душа.

Аркадий Кириллович все с тем же рублено-деревянным лицом, лишь с трудом приподняв веки, уставясь на Сулимова исподлобья, заговорил медленно и веско:

– Готов бы, Сулимов, склонить голову перед вашей мудростью. Готов, ежели б уверен был – знаете корень зла, не пребываете в общем невежестве. Но вы же нисколько не проницательнее других. Даже мне, непосвященному, заранее известно, как поступите: мальчик убил своего отца – очевидный факт, значит, виноват мальчик, и никто больше. Конечно, вы учтете и молодость, и смягчающие вину обстоятельства, я же видел, как вам хотелось, чтоб ружье самозарядилось… Нет, Сулимов, вы не желаете мальчику зла, но тем не менее не постесняетесь выставить его единственным виновником этого тяжелого случая. Ищите статью кодекса. А потому – отметай все подряд, даже признания тех, кто чувствует свою ответственность за преступление.

Сулимов вскочил из-за стола, пробежался по тесному кабинету, навис над Аркадием Кирилловичем, спросил:

– Вы ждете, чтоб я выкопал корень зла?

– Наивно, не правда ли?

– Да, детски-наивно, Аркадий Кириллович! Злые корни ой глубоко сидят, до них не докопались академии педагогических и общественных наук, институты социологии, психологии и разные там… Да высоколобые ученые всего мира роются и никак не дороются до причин зла. А я-то всего-навсего рядовой работник милиции. Ну не смешно ли с меня требовать – спаси, старший лейтенант Сулимов! Что? Да человечество, не меньше! Пас, Аркадий Кириллович! Признаюсь и не краснею – пас!.. А того, кто меня станет уверять – мол, знаю корень, – сочту за хвастуна. Пожалуй, даже вредного. В заблуждение вводит, воображаемое за действительное выдает, мутную водичку еще больше мутит. Так что уж не обессудьте – мне придется действовать как предписано.

– То есть выставить пятнадцатилетнего Колю Корякина ответственным за гримасы, которые нам корчит жизнь?

– Конечно, я же бездушный милиционер, за ребрами у меня холодный пар, могу ли я жалеть мальчишку?..

– Не надо скоморошничать, – оборвал Аркадий Кириллович. – Я видел, как вам хотелось получить козырь в руки в виде не заряженного руками Коли ружья. Жалели его, но это не помешает обвинить его.

– Вы сами сказали: мальчик убил – очевидный факт. Не станете же вы от меня требовать, чтоб я его скрыл или выгодно извратил.

– Хотел бы, чтоб за этим очевидным фактом вы постарались увидеть не столь наглядно очевидное: мальчик – жертва каких-то скрытых сил.

– Одна из таких сил – вы?

– Не исключено.

– Ну так есть и более влиятельная сила – какое сравнение с вами! – растленный отец мальчишки! Вот его обещаю вам не упустить из виду, постараюсь вызнать о нем что смогу и выставить во всей красе. Если я этого не сделаю в дознании, всплывет в предварительном следствии.

– Всплывет, – согласился Аркадий Кириллович. – Только с мертвого взятки гладки.