– Я донесу.
Он осторожно поднял девушку, обхватившую его за шею руками, понёс из квартиры, чувствуя возбуждающее тепло её тела. От Юны пахло травами и жасмином, и хотелось ощущать эти запахи всегда.
Дверь квартиры девушки открыл сам Варсонофий. Поднял брови.
– Что случилось?
– Ничего, па, всё нормально, мне рекомендовано лежать и на ногу не наступить. А тебе надо в аптеку.
Взгляд Варсонофия прояснился.
– Получилось?
– Всё будет в порядке. – Роман передал дочь соседу. – Она расскажет. Будем надеяться, что я разбудил нужные центры самолечения. Через пару дней станет видно.
– Век не забуду! – пообещал Варсонофий.
Юна вдруг спрыгнула с его рук на здоровую ногу, поцеловала Романа в глаз и снова забралась отцу на руки.
– Это задаток.
Он пробормотал: спокойной ночи, – вышел, унося в душе зовущий, обещающий, невыразимо нежный взгляд девушки. А уже у себя в квартире подумал, что добром это не кончится.
Даниэла на фотографии тоже была согласна с его выводом.
Какое–то время он приходил в себя, пил чай с вареньем, размышлял о смысле жизни, потом решительно пресёк фантазии и уселся в кресло, вспомнив свою идею просканировать не только Псков, но и всю Россию, чтобы выявить «трупные пятна», то есть места воздействия чужеродных психотехник.
Геннадий Евгеньевич пытался научить его мыслить по четырёхуровневой схеме: тактическое мышление – мышление комбинациями ходов, стратегическое – мышление позициями фигур, гиперстратегическое мышление – комбинациями позиций фигур и мультистратегическое – мышление комплексами комбинаций, – и Роман старался теперь везде применять этот метод. Хотя третий и тем более четвёртый элементы схемы давались ему с трудом. А точнее – пока не давались вовсе, за очень редким исключением.
Для определения центров воздействия на психосферу страны необходимо было расширить собственное восприятие на мультистратегическом уровне. В связи с этим он начал настраивать свою психику в таком частотном диапазоне (не вполне понимая смысл термина), чтобы чувствовать–видеть одновременно всю территорию России.
Как работает его внутренний анализатор, Роман не знал. Обычно решение приходило как бы само собой, и он начинал в и д е т ь невидимое без каких–либо усилий. Но в данном случае «обнять Россию» целиком не удалось. Ментальное зрение включилось на миг и отключилось, так что он ничего не успел понять. А голова потом ещё долго вибрировала и гудела, как колокол, по которому ударили билом.
Однако переключение сканирующего пси–потока на Псков не разочаровало. Он снова увидел «трупные пятна» на теле города – зоны тёмного влияния, вобравшие в себя негативные эмоциональные поля, и даже смог соотнести отдельные очаги темноты с городскими объектами. Два из них он запомнил: здание на углу улицы Гоголя и Октябрьского проспекта и здание в Ботаническом саду.
Выйдя из состояния п р о с в е т л е н и я, Роман немного отдохнул, запоминая ориентиры проявившихся неблагополучных мест Пскова, и решил в следующий раз рассмотреть их досконально. Захотелось разобраться, почему они так сильно влияют на психику, заставляя душу сжиматься и искать защиту у интеллекта.
На следующий день он зашёл к соседям специально, справиться, как себя чувствует пациентка после «операции».
Варсонофий отсутствовал, дверь квартиры открыла его жена Нина Александровна, совсем не похожая на свою дочь. Роман даже иногда ловил себя на мысли, что Юна – приёмная дочь Солнышкиных.
– Добрый день, как Юна?
– Сидит за компьютером, – махнула рукой очень строгая с виду хозяйка. – Вася на работе, сходил в аптеку и ушёл, а она с утра за клавиатуру. Говорит, работать можно и не выходя из дома. Да вы проходите, не стесняйтесь.
Романа провели в комнату Юны.
Девушка действительно сидела перед объёмным дисплеем в том же халатике, в каком вчера приходила к нему, и печатала на клавиатуре письмо. Нога, которую лечил Роман, лежала выпрямленная на стуле, колено было обмотано тёплым шарфом. В комнате девушки вился неуловимый приятный аромат чистого женского тела, пробивающийся сквозь знакомые запахи трав и жасмина.
– Ой, Роман Евлампиевич! – попыталась она встать, мгновенно оценивая его взгляд, но ни капельки не смущаясь.
– Сиди, сиди, – остановил он её, коснувшись плеча и буквально ощутив проскочившую между ладонью и плечом искру. – Как самочувствие?
– Замечательно! В колене ворошатся муравейчики, так приятно! И коленка такая горячая!
– Дай–ка посмотрю.
Юна с готовностью размотала шарф.
Колено выглядело, как и прежде, хотя шрамы на нём побледнели, а само оно покраснело. Обычно краснота сопровождает воспаление, но Роман был уверен, что в данном случае это следствие восстановительного процесса, запущенного им через волновую матрицу девушки.
Он положил ладонь на колено девушки, не обращая внимания на её странный – ожидающий и неуверенный одновременно взгляд, легонько помассировал горячее колено, передавая мысленно–волевое л а ж е н и е, структурирующее энергопотоки в ноге.
– Как сейчас?
– Внутри река течёт… снизу вверх… щекотно… хочется бегать!
– Бегать ещё рано. Смазываешь колено окопником?
– Утром смазывала.
– К вечеру можно будет ходить с палочкой, с утра начнёшь приседать. Окопник втирать три раза в день. Терафлекс пить два раза в день.
– Да, патер… папа принёс. Ты… вы зайдёте ещё?
Он встретил взгляд Юны: глаза большие, тёплые, и плавятся в них такие восторженные т о к и, что становится не по себе.
– Зайду.
Глаза девушки засияли ярче.
– Буду ждать.
Роман вышел из комнаты, предупредил Нину Александровну, что будет контролировать состояние пациентки, и, пока добирался до автобуса, приводил в порядок разбежавшиеся мысли и чувства. Он не имел права отвечать Юне тем же, веря, что Даниэла может вернуться и жизнь его холостяцкая изменится.
Занятия с преподавателем ФАГа прошли, как всегда, очень информативно и насыщенно. Снова речь зашла о четырёхуровневом мышлении, позволяющем анализировать проблемы гораздо быстрее, а главное – решать сразу две, а то и три задачи одновременно. Потом Роман вспомнил передачу по ТВЦ, в которой поднимались острые вопросы современности, и Геннадий Евгеньевич сказал с грустью:
– Современный образ жизни, преподносимый как единственно возможный всеми СМИ и социальными институтами, является лишь всеохватывающим и бессодержательным туманом, окутывающим коллективное бессознательное нашего народа и сознание молодёжи. Чем ты занимаешься в свободное время?
– Читаю, – ответил, подумав, Роман. – Изредка отдыхаю на природе, музыку слушаю.
– А молодёжь в большинстве своём «отрывается по полной», то есть кормится в фастфуде, пьёт пепси и быстрорастворимый кофе, слушает зомбирующие тексты «говорильщиков» песен, поклоняется культу знаменитостей, изрекающих несусветные банальности. Где программы, несущие знания и творческие призывы?
– Я где–то читал о программах Славянских союзов и Общин.
– Их так мало, что не стоит на них надеяться. К тому же их давят агенты АПГ, не дают жить нормально. Что в результате? Всё вывернуто наизнанку. Доктора калечат здоровье, юристы – справедливость, университеты – знания, правительства калечат свободу, средства массовой информации – новости, а рабская религия калечит духовность. Причём не в масштабах одной страны, в масштабах всего мира. Ты можешь найти хотя бы один институт, не калечащий что–нибудь?
Роман помолчал.
– Народ.
Геннадий Евгеньевич рассмеялся.
– Ну, разве что. Народ трудно искалечить, особенно если у него есть иммунитет против лжи и наглости, а если нет…
– В таком случае мы сражаемся с ветряными мельницами.
– Мы сражаемся с «пастухами» человечества, а это другая категория противостояния духовного мира и бездуховного. Потенциально мы превосходим противника, несмотря на его колоссальные способности, однако наши возможности пока не реализованы. Как враг, так и мы вынуждены скрывать свои карты, потому что в их руках все ресурсы, все рычаги, формирующие общественное мнение. Приведу лишь один пример: шесть лет назад известнейший режиссёр снял фильм о Великой Отечественной войне, в надежде показать её внутреннюю суть, всё, что происходило, достаточно б л и з к о к истине. Фильм получился тяжёлый, но оптимистичный, обличающий зверства фашизма, мощный и правдивый. Но агенты АПГ так повернули общественное мнение, что только ленивый не пинал режиссёра.
Роман промолчал. В кино он не ходил, хотя и знал, о ком идёт речь.
Расстались они с преподавателем ФАГа дружески, вполне понимая друг друга.
Шёл уже десятый час вечера, солнце опустилось за городские дома, по улицам протянулись длинные тени. Погода по–прежнему радовала теплом и свежестью. Хотя, с другой стороны, свежесть можно было воспринимать как относительное явление: количество автотранспорта в Пскове было намного меньше московского, где по чьему–то меткому выражению «машина, по сути, уже превратилась в недвижимость».