— Он заставлял меня делать… разные вещи, я ненавижу их. Мама предупреждала, что так и будет, но я ей не верила!
Джул смотрела на красное от гнева лицо Пенелопы.
— Что тебе говорила мама? — спокойно спросила она.
— Что мужчины — это звери, они творят со своими женами невообразимые вещи, а мы должны быть смелыми и… выносить это.
— И ты ей поверила? Это же нелепо! Ты любишь моего брата?
Пенелопа непонимающе уставилась на Джул.
— Конечно, люблю. Иначе я не вышла бы за него замуж.
— Но тебе хотелось, чтобы он лишь целовал твою руку?
Пенелопу смутил такой сарказм.
— Я… я ничего об этом не знала. Мне не нравится это, это стыдно.
— «Это»? Похоже, мы говорим о близости. Пенелопа вздрогнула. Она считала это вовсе не нужным, выдуманным скорее всего мужчинами.
Джул одновременно переполняли злость и жалость. «Бедный Томас! И бедная Пенелопа», — тут же решила она.
— Послушай, — сказала она, садясь на край кровати, — представь ненадолго, что я твоя мать. Пенелопа, я хочу, чтобы ты выслушала меня как можно внимательнее. Я не солгу тебе.
Пенелопа внимательно смотрела на Джул.
* * *
— …и я рассказала ей, что в мире нет ничего приятнее, чем близость с любимым человеком, — самодовольно заявила Джул ночью мужу, лежа рядом с ним. — Я все ей объяснила. — Она добавила с ноткой превосходства в голосе:
— Никак не могу понять, зачем матери так запугивают своих дочерей!
— А твоя мать не рассказывала тебе ужасные вещи про грязных мужчин? — спросил Сент, прижимая ее к груди.
— Нет, она вообще никогда ничего не рассказывала об этом. Думаю, полное неведение в этих вопросах лучше.
Сент поцеловал ее в нос, пощекотал губами мочку уха.
— Не хочется говорить тебе, но, к сожалению, многие мужчины считают, что жены должны лишь удовлетворять их повседневные нужды и что удовольствие получают только проститутки. Эти мужчины — просто идиоты!
— Но ты не считаешь Томаса идиотом?
— Он еще молод, — задумчиво сказал Сент, — но я не считаю его глупым. Хочешь, я поговорю с ним? Лишь для того, чтобы убедиться, что он не входит в число тех, о которых мы только что говорили.
— Объяснишь моему брату? Сент положил руку ей на грудь.
— В мельчайших подробностях, — ответил он, лаская ее. — Ты рассказала Пенелопе, как тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе? — Его рука проскользнула ниже. — И когда целую тебя?
Джул засмеялась, но тут же замерла от его прикосновений.
— Господи, — она едва не задыхалась, — думаешь, мне стоило углубляться в такие детали?
Сент уже не мог ответить от переполнявших его чувств.
— Джул, — заключил он наконец, — сегодня я не хочу больше вспоминать о Пенелопе. Договорились?
— Договорились!
* * *
На следующее утро Джул удалось остаться с братом наедине.
— Что сказал тебе Дел? — спросила она без всякого вступления.
— Сказал, чтобы мы не беспокоились, — ответил Томас, обнимая ее, — они найдут этого подонка. Нам не придется долго ждать, сестричка.
У нее словно гора с плеч свалилась; слезы хлынули из глаз.
— Я так счастлива, — радовалась она, обнимая брата. — Спасибо тебе, Томас.
— Думаю, — лукаво ответил Томас, — это я должен благодарить тебя, дорогая.
Джул не стала делать вид, будто не понимает, о чем он.
— Пенелопа рассказала тебе о нашем… разговоре?
— Рассказала, хотя мне пришлось приложить для этого немало усилий.
— И ты не сердишься на меня за то, что я вмешалась?
— Конечно, не сержусь, глупышка. Вообще-то мне было приятно узнать, что Сент такой… заботливый муж.
Джул покраснела и шутя ударила брата в грудь.
— А что касается моей жены, то, скажем, ее мнение потихонечку меняется. Похоже, теперь я должен быть терпеливым, как святой.
— Мой муж мог бы дать тебе ряд советов, — улыбнулась Джул.
В этот момент в столовую вошли Пенелопа с Сентом.
— Доброе утро, — сказала Пенелопа и слегка зарделась, встретившись глазами с мужем.
— Майкл, — сказала Джул, расправляясь с яичницей, — ты не против, если сегодня я поменяю твою повязку?
— Конечно, — ответил Сент. — Возможно, уже через три дня, дорогая, я снова увижу свою прелестную жену и пациентов с их жалобами.
Джул на минуту примолкла — молилась про себя.
— По такому случаю я достану шампанского, — сказала Пенелопа, весьма всех удивив.
Сент улыбнулся:
— У твоего отца самый лучший винный погреб во всем Сан-Франциско. Надеешься стащить оттуда бутылочку, Пенелопа?
Пенелопа расплылась в улыбке: она чувствовала здесь себя совершенно непринужденно, а главное — была… желанна. Пьянящее чувство.
— Надеюсь, — ответила она, присоединяясь к общему смеху. — А если Эзра будет сопротивляться, я запру его в погребе.
— Любимая, — сказал Томас, наклонившись к жене, — я бы с радостью оказался в погребе вместе с тобой и шампанским. Так и вижу тебя, Пен, в одной нижней юбке с полупустой бутылкой в руке.
Пенелопа засмеялась, что привело ее мужа в полный восторг.
«Как я могла забыть об этом даже на мгновение?» — думала Джул днем, стоя в дверях и сжимая в руке новую записку от Уилкса. Там было написано следующее:
"Дорогая моя Джулиана!
Я снова вынужден на время исчезнуть из твоей жизни. Но это ненадолго. Молюсь, чтобы ты не забыла обо мне".
Пенелопа застала растерянную, мертвенно-бледную Джул на полу возле дивана.
Она взяла из рук свояченицы скомканную бумажку, расправила ее и прочитала. Ничего не говоря, Пенелопа помогла Джул встать и обняла ее.
— Господи, если бы у меня был пистолет! — воскликнула Джул.
Пенелопа нежно похлопала ее по плечу:
— А почему бы мне не купить нам обеим по «дерринжеру»?
Джул уставилась на невестку.
— Да, — повторила Пенелопа, — пожалуй, я сделаю это немедленно.
И она ушла.
Глава 27
В то утро в кабинете Сента стояла гробовая тишина. Томас, Пенелопа, Джул и доктор Пикет молча ждали. Тэкери с Лидией застыли в холле у открытых дверей.
Затаив дыхание, Джул слышала, как дышат все остальные.
— Сент? — вымолвил наконец доктор Пикет. Сент молчал.
— Джул, — сказал он наконец, — у тебя на носу веснушка.
Джул во все глаза смотрела на мужа, не сразу поняв смысл его слов. Но, увидев на его лице улыбку, она бросилась к нему в объятия, едва не сбив с ног.
— Да, — говорила она, уткнувшись ему в плечо, — это веснушка. Не знаю, откуда она взялась… Помажу лимонным соком или еще чем-нибудь… — Джул замолчала, краснея за свою бессмысленную болтовню.
— Огуречным лосьоном, — вставила Пенелопа.