при-городном Ред-Банке. Вообще говоря, я начал часто тревожиться или бояться, что уступлю депривации сна или переутомлению и засну за самым рулем, и съеду или «вильну» через разделительную черту во встречное движение, такой трагический исход я видел слишком часто за многие годы своих разъездов.
Затем, за столиком с доктором Сайпом в ресторане, который члены «Раританского клуба» часто называют просто «19» или, шутливым порядком, «Дырка», нечаянно или непроизвольно возникла другая внутренняя картина или, так сказать, галлюцинаторный «кадр» или сцена, где я в облике мальчика или маленького ребенка стою на самом краю шаткой или накренившейся поверхности у основания чего-то напоминающего лестницу, веревочную лестницу или веревку, задрав голову в детском ужасе, тогда как ванты, лестница или веревка спускаются откуда-то из мрака над головой, выше или поверх огромного каменного идола, истукана или «бюста», слишком массивного, огромного и неосвещенного, чтобы увидеть лицо над головой (или «познать»), а сам я шатко стою на краю огромных гранитных колен статуи, вцепившись или сжимая одной или более руками конец веревки, всматриваясь вверх, когда на мои плечо и спину откуда-то из-за спины тяжело ложится рука кого-то куда выше меня и властный или «грохочущий» голос из тьмы великой каменной головы над головой неоднократно приказывает «Подниматься!», а рука толкает или трясет и твердит «Ради бога…» иили «…Надежды»[43] несколько раз. «Отец» – чья нива профессионального поприща в «Пруденшл» иногда называется (или, вернее, «называлась») «Демографической Медициной», где, судя по всему, на протяжении карьеры ни разу не требовалось физически касаться пациента, – всегда относился ко мне как отчасти к зануде иили «бабе» – человеку одновременно привязчивому и малозначимому, человеческому эквиваленту комнатной мухи или защемленного нерва, – и не прикладывал великих усилий, чтобы это завуалировать, хотя в качестве «Детушки» всегда был исключительно ласков и добр с нашей Одри, что для нас с Хоуп стоит дорогого. Когда он сосредотачивается на очищенном наконечнике для раскуривания, то ненадолго его словно охватывают страбизм или «косоглазие», рука с зажигалкой в руке скверно трясется, и в это мгновение он выглядит на свой возраст или больше. Обрезанного кончика нигде не видно. Вся комната казалась какой-то угрожающе свернувшейся. Мы с ним оба смотрели на красный кончик, пока он подносил к нему серебряный «Ронсон», затягивался и выдыхал, пытаясь раскурить сигару на долгосрочную перспективу. Запястья и ладони его были желтоватыми и несколько веснушчатыми, наподобие кукурузного чипса или чипса «Тортилья», а на фоне размера огонька и «Коибы» его весьма сухое, узкое, морщинистое и выставленное лицо казалось меньше и отдаленнее, чем на самом деле; и этот эффект был обусловлен не визуальным искажением или галлюцинацией, но самой обычной и простой «Иллюзией перспективы», наподобие горизонта Возрождения. Истинное пламя находилось между нами. При этом легкая танинная горечь «Фейгенспана» также традиционна. (При этом для бесед со вторым Консультантом для пар в стерильном, стандартном кабинете в при-городном Ред-Банке также равным образом было типично следующее:
– И нисколько невозможно, что какие-то из галлюцинаций, которые вы, по-вашему, испытываете, могут быть слуховыми? Что вы иногда издаете храп или шум и сами того не осознаете, поскольку вы, как вы выражаетесь, галлюцинируете?
– Но я знаю, когда галлюцинирую. Вот фотография ваших жены и дочери или, возможно, предположительно, приемной дочери или племянницы на столе – лицо дочери начинает легчайшим образом вращаться и растягиваться. Это галлюцинация. Я говорю «галлюцинация» в самом широком смысле. Это не те галлюцинации, что имитируют реальность или поддаются путанице с ней. Иногда, к примеру, при попытке побриться перед зеркалом на моем лице в центре чела как будто появляется дополнительный глаз, чей зрачок иногда повернут или «лежит на боку», как у кошки или ночного хищника, или изредка две груди бюста нашей Одри на Родительском уикенде в Брин-Маре в свитере ходят как поршни, а голова окружена свечением или, так сказать, «нимбом», как у диснеевских персонажей анимации. Когда эти галлюцинации настают, я могу себе сказать: «Рэндалл, ты слегка галлюцинируешь ввиду хронической депривации сна, отягченной разладом и хроническим стрессом».
– Но они все равно должны пугать. Меня бы они точно напугали.
– Суть в том, что я знаю, когда галлюцинирую, а когда не галлюцинирую, точно так же как я, вполне очевидно, знаю, когда сплю и когда не сплю»).
В этот момент следует дополнительная моментальная, галлюцинаторная «вспышка» или видение, где наша Одри лежит навзничь в каноэ на берегу, а сам я двигаюсь над ней, как поршень, с вращающимся и начинающим растягиваться лицом, как вдруг картина или Фата Моргана почти немедленно возвращается к «19 лунке», или «Дырке», нынешнего дня, где наша Одри – уже 19 лет и расцветшая во всей женственности или «Возрасте согласия» – в знакомом шафрановом бюстье, штанах в стиле «Капри» и белых перчатках по локоть плавно или томно движется между столов, стульев и кресел, томно подавая хай-болы влажным мужчинам. Равно не стоит опускать ту деталь, что теперь равным образом здесь, у оконного столика в «19 лунке» со мной и доктором Сайпом, был Джек Вивьен, тоже с напитком, сидя по правую сторону, или «одесную», «Отца». На Джеке Вивьене нисколько не традиционные жакет или визор гольфиста, а также он кажется сухим, неспешным и, как всегда, собранным или невозмутимым, хотя тем не менее на нем все же есть бутсы или «Гольф-обувь» (где 0,5-дюймовые стальные или железные шипы на подошве традиционного ботинка – виновник или компонент, проводящий электричество с такой «потрясающей» эффективностью. На общественном корте в Уилкс-Барре в моем детстве, к примеру, однажды ударило и мгновенно убило молнией местного «Профи», и мой собственный отец находился среди троицы других гольфистов, отважно оставшихся под дождем с жертвой удара молнии, пока не был вызван и не прибыл врач, а «Профи» лежал навзничь и почернел, все еще сжимая знак (или «флажок») Двенадцатой лунки [чей флагшток, или шест, как и традиционная обувь гольфистов, в ту пору все еще состоял из проводящего металла] в дымящемся кулаке.), и здесь логистика его появления или «логика» «совпадения», приведшего его – сухого, со спокойными умными глазами (у Джека Вивьена умные или заметно «выразительные» глаза на большом, широком, хотя и несколько плоском, неподвижном или «невыразительном» [за исключением оживленных, «глубокомысленных» глаз] лице, а также острая, темная бородка в стиле «Ван-Дайк», служившая для компенсации или оттенения несколько необычных свойств размера и расположения рта), – к нашему столику в «Дырке» ровно в этот момент времени, несколько неясна и, ретроспективно, неестественна или, так сказать, «подозрительна». Например, отнюдь не вероятно, что Джек Вивьен и отчим Хоуп знакомы, так как не только