Ему рукоплескали, кричали «Браво!» Ник с достоинством кланялся во все стороны. То, что он произносил не свои слова, его уже не смущало. Ну да, не свои. Но мысли – вполне свои. Он тоже так думает. Наверно, просто система Бермудии откликнулась на его желание быть красноречивым и выполнила его, вот и все.
Ник понравился и многим синим, хотя они боролись с обаянием этого мальчика.
Только Вик не имел возможности слышать и видеть Ника, но ему было не до этого.
62. Выступление Вика. Клин клином
Вик и его друзья обсуждали, не одеться ли ему в такой же костюм, как у Ника. Очень уж эффектно.
– Сроду я костюмчиков не носил, – упирался Вик.
– Так надо! – уговаривала Ли Чен. – Так принято!
Китайские школьники согласно закивали. Они знали, что их древняя Поднебесная страна тысячелетиями живет и процветает благодаря этим священным словам: «надо» и «принято». Как мы помним, их старшие соотечественники трудились не покладая рук, именно потому, что надо и принято. И были зато самой оптимистичной частью населения Бермудии, жалея лишь об одном: здесь не рождаются дети.
– Не надо поступаться своими принципами в угоду толпе! – гордо вступил в полемику Патрик, в котором с молоком матери было воспитано стремление к свободе личности. Но тут же он густо покраснел, потому что, как только произнес эти слова, оказался одетым в черный смокинг с галстуком-бабочкой.
– Тебе идет! – вынуждена была признать Мойра. – Я тебя обожаю.
– Я тебя тоже.
Моментально в такие же костюмы обрядилось все сопровождение Вика.
Он сам начал обрастать черным пиджаком, но тут же заставил его слезть с себя – и закон подлости не сработал. Потому что Вика занимали другие мысли – и мы вскоре о них узнаем.
И вот он вышел на трибуну.
Неизвестно, что ему подумалось, но вышел он почему-то в военной форме и в берете. Это сделало его похожим на юного кубинского революционера. Ник сам не понимал, как это произошло. Видимо, кроме мыслей вольных и невольных, есть еще и подневольные, о которых ты совсем не подозреваешь.
Одно плохо: речь его не была еще готова. В голове настойчиво стучала бабушкина фраза: «Клин клином вышибают».
А что клин? – задавал себе вопрос Вик.
И ответил: клин в Бермудии – это то, что она выполняет желания, начиная с главного: попасть сюда. Следовательно, синие бермудяне поступают правильно, пытаясь выбить этот клин общим желанием убраться отсюда?
Но почему у них не получается?
И тут Вик вспомнил, как он догадался получить еду у Детоненавистника и Детогубителя. Закон белых слонов! Они не хотели давать еду, но побоялись захотеть – и дали! Вышибая клин клином, надо убедить Бермудию, что ты не вышибаешь клин клином! Те, кто хочет остаться, в сущности, ничего не желают, им и так хорошо. Всё зависит от желания тех, кто хочет вернуться. А они, привыкшие, что вместо явных желаний выскакивают тайные, боятся, что на самом деле будут хотеть остаться, – и в результате именно этого и хотят. Не хотят хотеть – и хотят! Вот о чем им надо сказать.
Вик открыл рот и…
– Дорогие сограждане! В Бермудии, как и во всем мире, все течет, все меняется, как сказал мудрец, но есть одна неизменная ценность: человек! Может, вам это не понравится, но я скажу откровенно: ради конкретного человека, ради его блага, ради его свободы, ради его счастья я готов даже отказаться от дальнейшей борьбы! И отказался бы – если бы считал, что это пойдет вам на пользу. Но я в этом не уверен!..
Сначала все удивились совпадению слов Вика и Ника. Но тут же поняли: все правильно, ни у кого не должно быть преимущества, выбирать надо человека, а не его слова. А наговорить что угодно можно!
Но тут Вик замолчал. Он увидел сверлящий взгляд Мьянти и догадался, что происходит. Рот открывается помимо его воли, слова выскакивают сами, а в голове будто шевелится что-то чужое.
Это ему не понравилось.
Он встал так, чтобы не глядеть на Мьянти. Он представил мысленно, что голова его, как у Ричарда Ричарда, закрыта шлемом, только невидимым, сквозь который не проникают чужие мысли. И ему сразу же стало легче. Он заговорил уже сам – медленно, с трудом, слова двигались так, как двигаются ноги, когда идешь в воде – с усилием преодолевая ее сопротивление.
– Кого вы выберете королем – это дело десятое, – сказал Вик. – Важнее, что будет потом. А потом надо будет решать, останемся мы или нет. До этого оставались – и я понял почему. Потому что вы боитесь. На самом деле вы все тут привыкли. Ну как же, вечная жизнь. Даже если у кого что болит, тоже, наверно, привык. Лучше пусть болит вечно, чем ничего не будет. А еще вы боитесь, что, когда начнете голосовать, подумаете о белых слонах, то есть будете желать то, чего не желаете на самом деле. И я вам хочу сказать: не бойтесь думать о белых слонах! Думайте о них – на здоровье! Думайте – но не бойтесь их! И, когда перестанете бояться, они исчезнут! И… И вроде все, – закончил Вик.
Ему рукоплескали все.
Ольмек даже позеленел от злости, словно решил наконец стать зеленым не только по партийной принадлежности, а натурально.
– Опасную игру вы затеяли, уважаемый враг, – сказал он Мьянти.
– Это не я, – признался Мьянти.
– Вы серьезно? Неужели он сам додумался?
– Выходит, сам. Но он ведь прав. Мы все боимся белых слонов. У меня их целое стадо. Если честно, я сам каждый раз убеждаю себя, что хочу вернуться, а на самом деле желаю остаться. Я предаю свою любовь и выбираю благополучие. Он прав. Надо попробовать не бояться.
– Ну-ну, – процедил Ольмек.
В соответствии с регламентом начались выборы короля.
Процедура совершалась в полном молчании – таково было условие.
Никто не имел права сбивать других словами, жестами и даже подмигиванием.
Все смотрели на трибуну, а там происходила странная вещь. Два мальчика – точные копии Ника и Вика, воображенные бермудянами, сначала стояли вместе. А потом началось: то Ник таял, а Вик становился ясным и четким, то, наоборот, Вик почти пропадал. Четко отсчитывал секунды метроном: на голосование отводилось ровно три минуты.
К исходу уже второй минуты ясно стало, что Вик побеждает: Ник появлялся все реже и реже и по истечению двух с половиной минут исчез окончательно.
Вик выиграл досрочно.
Синие были вне себя от восторга.
Ольмек и Мьянти вышли на трибуну и вывели с собой настоящего Вика.
– Ну вот, – сказал Ольмек. – Это ваш король. А теперь узнаем, будет ли он править с этого момента или произойдет невероятное…
– Вы не имеете права давить на избирателей! – прервал Мьянти.
– Хорошо. Или произойдет возможное, – сказал Ольмек, всем своим видом показывая, что не верит в возможность этого возможного, – и мы вернемся туда, откуда прибыли.
Ольмек торжествовал заранее. Победа синих через несколько минут ничего не будет стоить. Произойдет то, что происходило десятки и сотни раз: люди, желающие вернуться, будут старательно думать об этом, избегая предательских мыслей о благах Бермудии, то есть тех самых белых слонах, о которых говорил Вик, однако на то они и предательские – действуют коварно, но безошибочно. И пусть Вик нагородил детских глупостей про то, что не надо бояться белых слонов – будут бояться. Такова человеческая натура. Уж за три с половиной тысячи лет Ольмек ее неплохо изучил.
Ольмек и Мьянти подняли руки. Сейчас снова застучит метроном.
– Стойте! – закричал Вик. – Синие! Я предлагаю вам захотеть остаться! Попробуйте! Выбирайте это! Как только мы что-то выберем, нам тут же жаль, что мы не выбрали другое! Понимаете, да? Захотите остаться – и будете хотеть вернуться! Все тот же закон белых слонов! А вам, зеленые, предлагаю захотеть…
Зеленые ожидали, что он предложит вернуться, и дружно рассмеялись. Их на это ни за что не подбить.
– Тоже остаться! – выкрикнул Вик.
Ольмек понял, в чем опасность этого предложения. Зеленые до этого не высказывали мысленных желаний остаться, они и так тут, они просто ничего не хотели. Если же сейчас они начнут свои желания формулировать, тут же появится страх, что появятся желания противоположные – и они появятся!