Заснеженные дома, дым из труб, собаки лают, а людей ни на улице, ни возле домов нет.
Вывеску «магазин» заметил издали. Хлипкий деревянный домишко, выкрашенный зелёной краской, не то что добротные дома вокруг, сложенные из почерневших брёвен. Возле крыльца – нарты, два оленя. Олени низкорослые, с ветвистыми рогами, со светлыми меховыми галстуками на шеях. Стоят, с ноги на ногу переступают. Пар из ноздрей. Не привязаны. На нартах ненец лежит, капюшон малицы на лицо надвинут. Ноги поджал. Спит. Рядом на снегу пустая бутылка из-под водки.
– Спивается народец, – произнёс Иван.
– Так замёрзнет же!
– Не… Привычные. Через пару часов проспится, на стойбище уедет.
Петляя между домами, выехали на лёд реки.
– Ну, если всё нормально пойдёт, часа через три на месте будем. Держись!
Ветер – в лицо, тайга – по обе стороны, снежная лента реки – впереди.
Как и вчера, укрываясь от ветра, упирался лбом в спину Ивана. Глаза закрыты – насмотрелся.
Через два часа я её увижу. Что я чувствую? А ничего. Пусто.
Как с ней говорить? Здравствуй, Вера. Прости меня, Вера. Бред! А как?
Приехал спустя двадцать лет. Как чёрт из табакерки. Вот он – я! Ты думаешь, это ей нужно?
Зачем я вообще к ней еду? Может, мне просто надо удостовериться, что у неё всё в порядке? Может, это снимет чувство вины? Муж, дети, своя налаженная жизнь. Забыла про меня, простила давно. Может, за этим?
Замерзали пальцы на левой ноге – это мешало думать, не давало впасть в сонное оцепенение. Шевелил – не согревались. Вчера же не мёрзли. Бахилы сырые?
Удивительно! Ведь прошло двадцать лет, а всё как тогда… Два мира, которые практически не соприкасаются. Страна Московия, большие города иже с ней и остальная Россия. Север, в частности. И живут в них люди по-разному.
Взять меня, например. Я – продукт города, страны Московии. Какая у меня цель? Жить хорошо! В моём понимании это сводится к зарабатыванию денег и получению бесконечных благ. Поэтому надо всячески крутиться – работать, сидя в душной комнате по двенадцать часов в день, врать, ловчить, выгадывать. Бесконечная погоня за повышением жизненного уровня – поменять квартиру, поменять машину, поменять курорт. Лучше, дороже, престижнее.
А взять Ивана или Веру. Они самодостаточны. Они просто живут. Работа для Ивана – это только необходимость, позволяющая хоть как-то удержаться в обществе. Не нужны ему деньги как таковые. Он живёт тайгой, охотой. Ему надо сохатого завалить, а не «Форд» на «Лексус» поменять. Вот главное! Что он, что Вера – они соединены с природой, вросли в неё. И так тоже жить можно!
Как надо? Я не знаю… Топить печь и ходить на морозе в туалет на улице… можно, но как-то не хочется. С другой стороны – ведь живут. Вон Вера не захотела жить в посёлке. Не надо выяснять, как жить правильно. Каждому – своё. Не надо никого тянуть. Достаточно просто знать о существовании двух разных миров, а ещё лучше, прочувствовать каждый из них, окунуться…
И вдруг пришла ясность. Так вот, оказывается, зачем я приехал?
Застучал в спину Ивана. Тот бросил скорость, обернулся.
– Останови! – прокричал. – Отлить надо!
Снегоход остановился, повисло облако снежной пыли.
Вадим слез и, не оглядываясь, зашагал назад по накатанному следу.
– Куда? – крикнул ему вслед Иван.
– Подожди!
Отошёл метров на пятьдесят, стоял, смотрел вдаль. Необходимо было побыть одному.
Тайга расступилась, отошла далеко от берегов. Пустошь, заметённая снегом, по обе стороны – болота, наверное…
Оставил жёлтый вензель на снегу.
Было легко и радостно. Дышалось морозным воздухом.
Сложилась головоломка, которая мучила его последние годы, гнала сюда, на Север. Не вымаливать прощение он ехал! Не для того, чтобы избавиться от чувства вины – от этого не уйдёшь. Теперь он знал – зачем.
Пошёл обратно к снегоходу.
– Ну что, москвич, занервничал? – хохотнул Иван. – Страшно в прошлое-то шагнуть?
– Всё нормально. Поехали!
– Поехали так поехали, – согласился Иван. – Готовься, полчаса осталось.
В снежном вихре, стелющемся за санями в промороженном воздухе, на полной скорости, выметнулись из-за поворота. И тут же Иван сбросил скорость, стал притормаживать.
– Твою же мать! – услышал Вадим.
Выглянул из-за плеча.
Перегораживая реку от берега до берега, плотной сбитой массой стояли олени. Стадо. Голов сто, а может, и больше. Много.
Почему они здесь, на реке?
Иван медленно подъезжал. Остановился. Метров десять до первых…
– Придётся объезжать. Это не коровы, не расступятся. У-у-у, твари! И берег высокий, на подъёме в снегу завязнем.
Вадим молча рассматривал. Было не по себе. Олени тоже смотрели. Глаза – выпуклые, бессмысленные – ничего не выражали – смотрят, но не видят, пустое место мы для них. Ведь в зоопарке всё по-другому. Олешек, симпатичный, рога… хлеб из руки берёт, губы мягкие. А здесь? Десятки глаз смотрят на тебя и не видят. Жутковато.
– Хоп! Хоп! – крикнул Иван и замахал руками. – Пошли!
Ни малейшей реакции. Стоят, тупо уставившись.
– Да и хрен с вами! – выругался Иван, по дуге разворачивая снегоход. – По берегу объедем.
Медленно, утопая в рыхлом снегу, миновали стадо и спустились обратно на лёд.
– Сейчас уже становище, – сказал Иван.
Река плавно поворачивала. На изгибе, на пологом берегу, поросшем редким ельником, стояли чумы. Дымы тянулись вверх в морозном воздухе.
Прорубь у самого берега – чёрным пятном на снегу. К ней натоптанная тропинка вьётся.
С обрывчика – вниз, утопая по грудь в снегу, с лаем вынеслись собаки. Не догоняют – рыхлый снег мешает, не держит.
Иван повернул. Медленно заехали на берег – мимо одного чума, второго… остановились.
Раскидистое дерево с толстым стволом, голые ветки в серое небо запустило – царапает.
На корточках, прислонившись спиной к стволу, сидела женщина.
– Смотри, мать, кого я тебе привёз! – весело прокричал Иван, спрыгивая на снег.
Вера? Это Вера?!
Потом, перебирая в памяти первые мгновения встречи, он сообразит, что она вышла их встречать, заслышав тарахтение Ванькиного снегохода. Ждала. А сейчас…
Сейчас время замерло, остановилось. Он оглох – не слышал собачьего лая, не слышал, что говорил Иван. Редкие снежинки застыли в воздухе – не падают.
Пожилая женщина – лицо коричневое от непроходящего загара, морщины – резкие, глубокие. Платок – по глаза. Полушубок в заплатах. Больше ничего не разглядел, не успел.
Это не Вера! Ошибся Ванька.
Женщина встала на ноги, выпрямилась. И в этом движении тела промелькнуло что-то до боли знакомое, узнаваемое. На мгновение отступили снега – она сидела на корточках на берегу и мыла посуду, шумела вода, и он